– Здравствуйте, барон.
– Сидишь?
– Сижу.
– А вот что, спрашивается, ты тут сидишь? Сказано же тебе – вставай и пошли.
Иммануил покачал головой:
– Я ни в чем не виновен. Зачем мне бежать?
– Дурак, если ты не уберешься отсюда, послезавтра тебя сожгут.
– Смерти нет, – сказал Иммануил, слегка улыбаясь.
– Вставай!
– Нет.
– Мощи Святого Мартина! Мы что, еще и уговаривать тебя должны?!
– Я никуда не пойду.
– Ну и подыхай тогда на костре! – рявкнул барон и вышел.
А я остался. Присел на краешек стола. Посмотрел на пленника. Смотреть ему прямо в глаза было по- прежнему трудно.
– Хватит дурить.
Он ничего не ответил.
– Что, в самом деле хочется сгореть заживо?
– Не хочется.
– Так в чем же дело?
– Видите ли, Андрэ, – Иммануил сложил руки на коленях, – каждый век имеет свою цену, свое положенное число жертв, необходимых для того, чтобы время могло двигаться дальше. Века – как голодные звери: каждый требует то, что положено ему. Если не дать веку то, что он хочет… – Он покачал головой. – Лучше все-таки дать. Потому что иначе…
– И вы вообразили себя такой жертвой? – перебил я его. – Так, что ли?
– Да, – сказал Иммануил совершенно серьезно. – Я – выкуп за это время и эту страну.
Я смотрел на него и молчал. Ну что тут еще можно было сказать? Я разговариваю с сумасшедшим. Мелькнула мысль: «Какого черта мы с ним вообще треплемся? Посадить в мешок, вывезти из замка…»
– Вряд ли у вас это получится, – заметил Иммануил.
– Это почему же?
– Например, потому, что я вам не позволю это сделать.
«Да кто тебя спрашивать будет?» – хотел спросить я, но прикусил язык, вспомнив, с кем разговариваю.
– Вы, уважаемый, лучше б свою чудотворческую силу на что-нибудь другое направили бы. Например, на то, чтобы отсюда выбраться.
Иммануил покачал головой:
– Пусть осуществится то, что должно осуществиться.
– …Итак, – провозгласил папский легат Пабло Верочелле. – Мы со всей тщательностью и вниманием рассмотрели это дело и пришли к мнению, что вина этого человека бесспорна. Он еретик, малефик и чернокнижник. Неоднократно во время следствия мы предлагали ему раскаяться в своих преступлениях, но, поскольку он с упорством отвергал милосердие Божие, мы признаем свое бессилие, отступаемся от него и передаем его в руки светской власти для того, чтобы та совершила над ним наказание, кое заслуживает этот человек. Со своей стороны, мы отлучаем его от Церкви и предаем проклятию как еретика и антихриста. Барон Родриго де Эро…
Но барон Родриго де Эро грохнул кулаком по столу:
– Не буду я его сжигать!
– Барон, я вновь вынужден напомнить вам о вашем долге! – строго произнес Верочелле.
– Да катитесь вы к дьяволу со своим долгом! Не чернокнижник он, ясно?! Мозги у него набекрень, это точно, но только такого человека обижать, это все равно… все равно что… – Барон на мгновение запнулся, не в силах подобрать подходящее сравнение. – Все равно что лошадь ни за что ни про что ударить!
Пабло Верочелле поджал губы:
– Вы забываетесь, барон Родриго де Эро.
– Нет!
– Итак, вы решительно отказываетесь сделать то, что велит вам ваш долг?
– Что мне велят мой долг и моя честь, я знаю. Поэтому и не буду его сжигать.
– Очень… хорошо.
Легат поднялся со своего места. Лицо его было белым от бешенства.
– Мы немедленно покидаем ваш замок, барон. Не думайте, впрочем, что таким образом вы спасете этого еретика, потому что мы отправляемся в Монпелье. Надеюсь, что тамошний фогт лучше знает свои обязанности, чем вы и Роже. Что касается вас, то я отлучаю вас от Церкви и предаю анафеме, как человека, укрывшего в своих землях еретика и продолжающего защищать его. Данной мне властью я освобождаю всех ваших людей от данных ими обязательств и разрешаю от всех вассальных клятв…
– А он смелый, этот наш ломбардчик, – вполголоса сказал мне Ги де Эльбен. – Я бы на месте барона схватил бы его и посадил бы туда, где сейчас Иммануил сидит. И не выпускал бы до тех пор, пока не снимет отлучение.
Я пристально посмотрел на тамплиера.
– И вы позволили бы барону сделать это? Вы ведь должны охранять легата.
Ги с сожалением вздохнул:
– Не позволили бы. Но стражи-то у Родриго все равно ведь больше!
…А легат и барон тем временем продолжали ругаться.
– Я поеду в Рим! – орал барон. – Посмотрим тогда, кто из нас прав!
– Езжайте куда хотите. А пока позвольте нам удалиться – хотелось бы побыстрее избавить землю от этого еретика…
– Дьявол! Тысяча дьяволов!!! Две тысячи дьяволов!!! Я вам его не отдам!
– Что значит: вы нам его не отдадите? – произнес легат таким тоном, от которого температура вокруг понизилась сразу градусов на тридцать. Но Родриго не уступал:
– А вот то и значит! Пусть он будет судим Божьим судом, как это исстари делалось! Я сам возьму меч. Посмотрим, осмелится ли выйти против меня кто-нибудь из этих ваших рыцарей!
– Извините, – вежливо, но твердо заметил легат. – Вы не можете быть его защитником. Вы были его судьей.
– Но теперь-то я его судьей не являюсь!
– Зато теперь вы отлучены от Церкви и, пока отлучение с вас не снято, в суде можете находиться только на одном месте – на месте подсудимого. С юридической точки зрения, барон, вы – пустое место.
– Что-то я тебя не понял, ломбардец, – тоном, не предвещавшим ничего хорошего, процедил барон.
– Легат Верочелле пытается сказать, – поспешно вмешался Годфри де Фраго, – что вы не можете быть защитником этого еретика.
– Зато я могу, – громко сказал я прежде, чем Родриго успел ответить. – Меня от Церкви никто не отлучал.
– Ну, это недолго устроить, – пообещал легат, окинув меня ядовитым взглядом.
Тут, привлекая к себе внимание, поднял руку тамплиер.
– Это, – заявил он, – будет несправедливо. Вы, монсеньор, конечно, можете пользоваться своей властью как хотите, не разбирая ни правых, ни виноватых, но… это будет несправедливо. И Папа об этом рано или поздно узнает. Это я вам обещаю.
– Не узнает, – сказал тот итальянский рыцарь, который один раз уже сцепился с Ги де Эльбеном, – я убью тебя раньше.
Пабло Верочелле положил руку на плечо итальянцу, успокаивая его.
– Ги, вы считаете это несправедливым? Что ж, вот вы сами и будете сражаться с этим… с этим человеком.
