монастыря Ле-Демен. То, что во время нашего спора с легатом Ги отказался выполнить прямой приказ Пабло Верочелле, было последней каплей, окончательно испортившей отношения между Церковью и Тулузским графством. Так что мой товарищ мог распроститься с мечтами сделать в этих землях карьеру. Напротив, его присутствие здесь стало, как бы это сказать… неудобным. Да, именно «неудобным». В неофициальной обстановке власть предержащие ясно дали понять Ги де Эльбену, что его отсутствие в Тулузе никого из его прежних покровителей не опечалит.
…Ги размахивал кубком, обильно орошая ковер андалузским вином, и мрачно вещал:
– …На что я Морису де Нийому говорю: «Это же крыса, командор, не слуга Божий, а самая что ни на есть чертова крыса… И разговаривать с ним по-человечески нельзя!» А он мне: «Чтоб после турнира и духу твоего здесь не было!»
То есть моему другу фактически велено убираться из Лангедока. Хотя бы на ближайшие несколько лет. Куда – его дело. Впрочем, тамплиер нигде не пропадет, это ясно.
…Зевая и потягиваясь, я вышел из шатра. Было раннее утро. Лагерь… пардон, рыцарский стан, бурлил и гудел, как кастрюля с супом, вот-вот начинающая закипать. Рыцари облачались в доспехи, оруженосцы и слуги сновали, как ошалелые, силясь поспеть по всем поручениям, которые давали им хозяева: кто-то в спешке чинил вооружение, кто-то штопал одежду, кто-то вел к кузнецу подковать лошадь, у которой расшаталась подкова… Какому-то рыцарю чуть ли не на ходу пришивали рукав. По местной моде рукава к платью или камзолу нередко делались съемными – вечером их снимали, а утром пришивали заново. Другой рыцарь потащил за ухо верещащего мальчишку лет четырнадцати – видимо, оруженосца, оказавшегося недостаточно расторопным…
Тут Тибо наконец принес воду для умывания, я отвлекся от созерцания пробуждающегося лагеря и занялся своими собственными делами.
Последующие два часа цвет южнофранцузского рыцарства потихоньку подтягивался к ристалищу. Некоторые недовольные отведенными им местами или очередностью в славном деле «преломления копий» ругались с герольдами и распорядителями турнира. Герольдмейстер орал на своего помощника, тыча ему в нос какими-то бумагами:
– Бестолочь! И вот это, по-твоему, списки участников?! Так?! Да?! Вот это?!!
Помощник смотрел в землю и что-то виновато бубнил.
Наконец проснулись и дамы и в сопровождении слуг, родственников и кавалеров потянулись на трибуны. Рыцари, уже околачивавшиеся там, оживились. Сомнительные шутки и крепкие мужские словечки сразу стали произноситься в три раза тише. Отовсюду только и слышалось: «Домна Алоиза, вы прекрасны сегодня, как сама Юность, я навеки ваш раб…», «Домна Гвискарда, всех рыцарей, которых я зава… повергну наземь сегодня, я пришлю к вам с тем, чтобы вы назначили им выкуп, коий…», «Домна Гвискарда, не слушайте его! После того, как его собьют раза три или четыре, он и за себя-то дать выкуп сумеет с превеликим трудом!..», «Домна Беатриса, сегодня я буду сражаться во имя ваше и ради вашей славы…»
Родриго де Эро гордо разъезжал на вороном вдоль трибун. К концу копья, зажатого в правой руке доблестного дона, была прикреплена зеленая тряпица. Я присмотрелся – ба, да это же рукав от дамского платья!
– Рукав виконтессы Антуанетты? – поинтересовался я, кивнув на конец копья.
Родриго загадочно улыбнулся и ничего не ответил.
Граф Тулузский о чем-то оживленно беседовал с королем Альфонсом и виконтом Роже. Иоанна Английская в окружении дам и компаньонок устраивалась в первом ряду на помосте, на отведенном для дам сиденье, убранном шелками и для удобства снабженном большим количеством пуховых подушек.
Как я уже знал, турнир будет состоять из двух частей. В первый день нас ждут одиночные бои. Все как в кино: два рыцаря дают шпоры коням и на полном скаку тычут копьями друг в друга. Могли быть и варианты. Скажем: двое на двое, трое на трое и т. д. На второй день нас ждала общая свалка. Все участники турнира разделятся на две партии и дружно набросятся друг на друга. К одной команде принадлежали подданные Тулузского графа и англичане. На самом деле настоящих англичан среди них не было ни одного, и под этим словом подразумевались подданные английской короны – то есть рыцари из Пуату, Гиени и Оверни. К другой партии относились люди виконта Роже и рыцари короля Альфонса. Виконт самолично возглавлял вторую партию; некий граф де Фуа – первую. Де Фуа был рыжим, невысоким и очень подвижным человеком. Что касается самого испанского короля и графа Раймонда, то они в турнире личного участия принимать не стали. Попрепиравшись некоторое время, кому из них быть главным судьей (каждый из вежливости предлагал этот титул другому), сошлись на том, что судьей все-таки должен быть местный синьор, то есть Раймонд Тулузский.
Родриго, само собой, был в партии своего сюзерена, безьерского виконта, и потому я, недолго думая, записался туда же. Ги де Эльбен участвовать в «славной потехе» не стал, поелику находился в опале у своего прежнего покровителя, графа Раймонда, а переходить по этому поводу в стан его противников полагал ниже своего достоинства.
Когда загудели рожки и мы поспешили к своим местам за воротами, то, прежде чем разойтись, мой знакомец Годфри де Фраго отсалютовал нам с бароном сжатой в кулак латной перчаткой. Мы играли в разных командах.
Но вот рожки загудели во второй и в третий раз. И началось… Но не стану подробно описывать этот день. В конечном итоге все сводилось к тому, что один из противников вышибал из седла другого, и так без конца, одно и то же, одно и то же… Различались только имена и титулы сражающихся, а также то, после какого именно столкновения один из них грохался на землю: после первого, после второго или после третьего. Если по истечении трех схваток ни один из противников не был выбит из седла, объявлялась ничья. Ни одного рыцаря нельзя было вызывать более семи раз – после седьмого поединка он отходил от соревнования и волей-неволей становился зрителем, а не участником.
В столкновении меж виконтом и де Фуа выиграл рыжий, однако никакого выкупа с Роже брать не стал, сказав, рассмеявшись, что завтра им предстоит еще более славная потеха и пусть во время оной потехи удача рассудит их вернее.
О себе могу сказать лишь, что сражался дважды, оба раза вышел победителем и слегка пополнил кошелек выкупами за доспехи и лошадей. Родриго сражался пять раз, притом один раз – с графом де Фуа, с которым у них вышла ничья. Остальных своих противников Родриго поверг наземь, притом всех – в первой же сшибке. Один из них при этом сломал себе руку. Посему великодушный Родриго не взял с него выкупа. Всего тяжелораненых в этот день было человек семь или восемь, убитых же не было вовсе, что все собравшиеся посчитали событием редкостным. Несколько дам по этому поводу демонстративно зевнули, прикрыв рот ручкой: охладела, мол, в ваших жилах кровь, благородные рыцари, помышляете не о славе, а только об осторожности…
Следует упомянуть вот еще о чем. Не все участники турнира открыто объявляли свои имена. Некоторые предпочитали скрывать их, называясь разнообразными выдуманными прозвищами: Рыцарь Папоротника, Рыцарь Белой Перчатки и так далее. Некоторые приезжали на турнир с щитами, на которых красовался не их родовой герб, а образ, связанный с принятым этим рыцарем прозвищем. Другие вовсе не снимали с щитов чехлы и бились, так сказать, «безымянными». Зачем они это делали? Не знаю. Полагаю, чтобы заинтересовать окружающих своей таинственностью – и в первую очередь, конечно же, дам. Иных причин я не вижу. Среди них никто особенно не отличился, за исключением одного-единственного рыцаря… Отлично экипированный, он восседал на огромном черном жеребце, по сравнению с которым даже Зверюга начинал казаться не таким уж большим и не таким уж злым. Помимо меча и копья, в его вооружении имелась также весьма солидных размеров булава, которую он любовно поглаживал в перерывах между схватками. На нем был полный шлем с забралом, и шлема он ни разу не снял, даже в перерывах, когда большинство рыцарей с удовольствием подставляли разгоряченные лица свежему ветерку, дующему со стороны Гаронны, протекавшей неподалеку.
Так вот об этом рыцаре. Назовем его, по местной моде, каким-нибудь условным прозвищем. Ну, например, Рыцарем Ночи. В первый день, правда, он не совершил никаких особенно выдающихся подвигов (сшиб наземь четырех соперников и более не вызывал уже никого), но зато на следующий день… Впрочем, обо всем по порядку.
Победителем первого дня был выбран де Фуа. Король Альфонс, кажется, не слишком возражал. Де Фуа,
