Втроем они зашли в райком комсомола. Оттуда увезли уже все дела, на полу валялись обрывки бумаги, белели пустые полки в настежь раскрытых шкафах. В передней большой комнате расположилась группа легко раненных красноармейцев в грязных, измятых гимнастерках. Тут же в углу лежали их шинели и вещевые мешки.
Возле раненых суетилась Люба Пахомова — девушка из соседней, железнодорожной школы. Весной она окончила десятилетку и с первых дней войны работала сестрой в местной больнице.
— Ребята, принесите воды, — порывисто откидывая назад волосы, попросила Люба.
Саша торопливо спустился вниз и принес ведро воды. В помещении пахло йодом и еще чем-то тяжелым, неприятным. Прибежали Витюшка и с ним Славка и Генка, очевидно помогавшие Любе, и, перебивая друг друга, сообщили, что за ранеными пришла машина. Вслед за ними на пороге появилась Чернецова, одетая в новый синий ватник и кирзовые сапоги. Красноармейцы, поддерживая друг друга, потянулись вниз. Вместе с ними ушла и Люба.
Чернецова, приветливо кивнув ребятам, торопливо прошла к себе в кабинет. Витюшка, Генка и Славка прошмыгнули за ней.
— А нас почему не мобилизуют? — срывающимися от волнения голосами дружно заговорили они, подвигаясь вперед. — Почему на нас, пионеров, мало обращают внимания?..
Дальше Саша не слышал. Витюшка сердито захлопнул, дверь перед его носом.
— Ого! Боевые орлы, — засмеялся Алеша. Комсомольцы, переглядываясь, улыбались, всех развеселил петушиный задор пионеров.
Саша решительно открыл дверь.
— Мы уйдем с нашими войсками, — обиженно говорил Генка. — За людей нас не считают. Какие же мы пионеры…
Чернецова, засунув руки за ремень гимнастерки, нетерпеливо хмурила брови, но в глазах ее мелькали веселые искорки.
— Вижу, по одному делу? — спросила она, взглянув на Сашу и его приятелей. — Работы себе не найдете? А сейчас колхозники из нашего района скотину эвакуируют. Чтоб помочь на переправе — не догадались?
— Мы хоть сейчас, — оживленно загалдели пионеры, — был бы только приказ райкома.
— Мы тимуровцы, — объяснил Витюшка, — у нас военная дисциплина…
— А потом опять придем к вам… — угрожающе заявил Генка, устремляясь вслед за приятелями.
Комсомольцы стояли, нерешительно переминаясь с ноги на ногу. Чернецова подошла к ним.
— Есть решение райкома комсомола, — она посмотрела каждому в глаза, — Чекалин, Клевцов, Ильин… остаются здесь…
Неожиданно за окном затрещала ружейная перестрелка. На небольшой высоте из облаков вынырнули три огромных темно-серых вражеских штурмовика и, пронзительно завывая, промчались над крышами домов.
Бомбить город они не стали и улетели дальше, за реку. Но поднявшаяся на улице паника улеглась не сразу: по дощатым тротуарам бегали какие-то растрепанные женщины-беженки, разыскивая своих детей. Из подъездов домов настороженно выглядывали люди.
— Проклятые!.. — грозили они кулаками в сторону улетевших фашистов.
Пожилая женщина в рваной жакетке, опустившись на ступеньки крыльца, исступленно зарыдала…
Выйдя из райкома, ребята увидели: из жителей все, кто мог, уходили и уезжали с войсками. Те, кто оставался, суетливо прятали свои вещи на задворках, — снимали занавески с окон, меняли обстановку, вытаскивая с чердаков и сараев старую, ломаную мебель, стараясь сделать свои жилища как можно более мрачными, неприглядными. Даже малыши носились со своими игрушками и тоже прятали их кто в сарае, кто в застрехе под крышей, на чердаке.
На площади у памятника Ленину стоял смуглолицый Гриша Штыков и смотрел на проходившую по улице колонну автомашин. Штыков работал и жил недалеко от Саши, на Пролетарской улице.
— Ну, ребята, уезжаете? — спросил он. Карие глаза его, смотревшие всегда с затаенной грустью, теперь глядели как-то по-особенному. Была в них сила и гордость.
— Мы не уезжаем, — отозвался Митя.
— Мы не бегаем от фашистов, — добавил Алеша.
— Значит, поживем, — сказал Штыков, внимательно посмотрев ребятам вслед.
— Неприятные разговоры ходят про Штыкова, — сообщил Саша. — Дали ему в райкоме комсомола какое-то поручение. А он наотрез отказался, якобы не по силам ему. Тогда ему предложили отдать комсомольский билет. Штыков бросил свой комсомольский билет на стол и с издевкой заявил: «Теперь я не комсомолец. Можно уходить?» И ушел.
— Вот паразит-то!.. — возмутился Митя.
— Может быть, просто так болтают… — поспешил добавить Саша. — Что-то на него не похоже.
Митя и Алеша пошли домой, а Саша направился к мосту на переправу и поспел как раз вовремя: на противоположный берег перебиралось песковатское стадо. Огромный колхозный бык белой масти, с черными подпалинами на боках и на спине хрипел, рыл ногами землю и ни за что не хотел идти в воду, не подпуская к себе погонщиков.
— Ну, окаянный мучитель… оставайся здесь! — чуть не плача, кричала Тоня. Светлые косы у нее растрепались, беленький платок с головы съехал на плечи.
Саша решительно подошел к быку.
— Мартик!.. — Саша протянул руку, погладил быка по толстой, в складках шее.
Мартик остановился как вкопанный, наклонив рогатую голову и перестав хрипеть.
— Мартик ты мой… хороший Мартик… — Саша смело обнял быка за шею, посмотрел ему в налитые кровью глаза. — Ты узнал меня, Мартик? Эх ты, глупыш!
Бык поднял белую с черным пятном на лбу голову и лизнул Саше руку.
— Ну, пойдем, Мартик. — Взяв быка за ошейник, Саша повел его к реке. За ними двинулось все стадо.
Не раздеваясь, как был в ботинках, в одежде, только сбросив пиджак, Саша вошел в воду. Бык, покорно мотая лобастой головой, шел за ним.
На противоположном берегу Саша в последний раз ласково потрепал быка по шее.
— Ну, Мартик, не дури. Веди себя хорошо, понимаешь?
Бык тяжело, словно прощаясь, вздохнул, лизнул Сашу в лицо шершавым теплым языком и, тяжело покачиваясь, пошел вместе со стадом, поднимаясь на покрытый серыми кочками и желтеющими кустами склон.
Тоня, Филька Сычев, Козел и другие песковатские ребята окружили Сашу. Они были выделены от колхоза погонщиками.
— Остаешься, Шурик? — спросила Тоня, смущенно поглядывая на Сашу.
— Остаюсь. — Он почему-то торопливо протянул девушке руку.
Тоня вспыхнула и потупилась.
— До скорой победы, Шурик. — Голос ее дрогнул. Вслед за Тоней пожали Саше руку и остальные ребята.
— Ты что… партизанить остаешься? — многозначительно спросил его Филька.
Одетый по-дорожному, в своем неразлучном шлеме-буденовке, которому Саша когда-то так завидовал, Филька смотрел на Сашу открытым, прямым взглядом.
— Пока сам не знаю, — чистосердечно признался Саша и добавил: — Но я все равно уйду воевать.
Филька быстрыми и твердыми шагами пошел догонять своих.
Колхозное стадо уходило на восток.
Небо было серое, хмурое. Изредка моросил дождь.
Сходив домой и переодевшись, Саша снова выскочил на улицу и встретил Тимофеева, торопливо шагавшего к райкому партии.
— Возьми лошадь и съезди в Павловку, — распорядился он. — Узнаешь у председателя колхоза,
