списка…
Само собою понятно, что… никто не оспорил бы такой, например, кандидатуры, как Троцкий, ибо, во-первых, Троцкий сразу по приезде занял позицию интернационалиста; во-вторых, боролся среди межрайонцев за слияние; в-третьих, в тяжелые июльские дни оказался на высоте задачи и преданным сторонником партии революционного пролетариата'[87].
Можно с уверенностью сказать, что с октябрьских дней Ленин глубоко понимал истинную роль Троцкого как ниспровергателя и крушителя, хотя никогда не мог забыть его старого 'небольшевизма'.
На следующий день после Октябрьского переворота 'Правда' взывала: 'Товарищи, вы своею кровью обеспечили созыв в срок хозяина земли русской — Всероссийского Учредительного Собрания'. Но выборы, состоявшиеся в ноябре, не дали перевеса большевикам. И уже Ленин заявляет: 'Республика Советов является более высокой формой демократизма, чем буржуазная республика с Учредительным Собранием…'[88] 23 ноября 1917 года по решению ЦК партии большевиков были арестованы члены комиссии по проведению выборов и созыву Учредительного собрания. А в нее входили известные люди: М.М.Виновер, М.В.Вишняк, В.М.Гессен, В.Н.Крахмаль, Г.И.Лордкипанидзе, В.А.Маклаков, В.Д.Набоков, Б.З.Нольде и другие. На протест комиссии Сталин, которому поручили разбираться с ней, безапелляционно заявил, что 'большевиков не интересует, как эти люди относятся к Совету Народных Комиссаров. Комиссия совершала подлоги…'[89].
После многих проволочек 5 января 1918 года открылось наконец Учредительное собрание, куда Ленин рекомендовал Троцкого. Это было грустное зрелище: собравшиеся в зале, принадлежа к разным фракциям, не понимали друг друга. Улюлюканье, шум, выкрики. Чернов, которого избрали председателем Российского парламента, пытался перекричать весь зал: 'Уже самым фактом открытия первого заседания Учредительного собрания провозглашается конец гражданской войны между народами, населяющими Россию'[90]. Как вспоминал участник этого памятного заседания Марк Вишняк, 'на эстраде — командующая верхушка и служилые советские люди. Рослый, с цепью на груди, похожий на содержателя бань 'жгучий брюнет' Дыбенко, Стеклов, Козловский. В левой от председателя ложе Ленин, сначала прислушивавшийся, а потом безучастно развалившийся то на кресле, то на ступеньках помоста и вскоре совсем исчезнувший'[91]. Всем было ясно, что большевики уже заранее поставили крест на этом всероссийском форуме, где не имели большинства. Дебаты в такой обстановке шли до пяти утра, пока за председательским местом не появился матрос (как оказалось позднее, это был Анатолий Железняков). Он тронул Чернова за рукав сюртука, и в притихшем зале громко прозвучало:
— Комиссар Дыбенко требует, чтобы присутствующие покинули зал.
— Позвольте, это решать может только само Учредительное собрание… — пытался сохранить реноме Чернов.
В дверях показались красногвардейцы и матросы с винтовками. А.Г.Железняков добавил:
— Предлагаю всем покинуть Таврический дворец, так как время позднее и караул устал…
Большевиков поддержали левые эсеры. С русским парламентаризмом на десятилетия было покончено. Отныне в высших эшелонах власти звучал не хор, а соло одной политической силы. Газеты вначале писали, что выборы в Учредительное собрание состоялись на основе старого, несправедливого закона, принятого при Керенском. Утверждалось, возможно и не без основания, что этот закон давал преимущества основной массе населения России — крестьянству. Но дело, конечно, заключалось в другом: большевики, имевшие перевес в Советах, не хотели делить власть с Учредительным собранием, где они были в меньшинстве. Чтобы уцелеть, Октябрьской революции пришлось выбирать между Советами и Учредительным собранием. Выбор был сделан давно. В этом вопросе Троцкий без колебаний поддерживал Ленина. Симпатии масс внешне склонялись в сторону Советов. Ведь реальная власть была у большевиков. Лозунг Учредительного собрания успел 'потускнеть'. Поэтому его роспуск не вызвал массовых выступлений протеста. Лишь позже многие поняли: большевистский корабль взял прямой курс на тоталитарную диктатуру.
Тема эта особая. Большевики, которые имели четверть мест в Учредительном собрании, вместе с эсерами, собравшими около половины голосов, могли создать влиятельнейший альянс, но в начале 1918 года триумфаторы делиться властью уже не желали. Кстати, и правые эсеры не стремились к партнерству с большевиками. Историческая ответственность их также велика. Троцкий был одним из тех большевистских руководителей, которые решительно и бесповоротно ратовали за однопартийное руководство. Ленин объяснял преимущество эсеров на выборах в Учредительное собрание так: '…составляя списки 17 октября и на выборах в Учредительное собрание 12-го ноября, крестьянство
Вообще, анализируя деятельность Троцкого с октября 1917 года, с некоторым удивлением отмечаешь, что многочисленные разногласия с Лениным, которые Председатель Петроградского Совета тогда не скрывал, как-то сразу быстро исчезли. Причем в результате не компромисса, а однозначного согласия Троцкого с Лениным фактически по большинству кардинальных вопросов революции. Более того, с памятной ночи переворота между ними установились, как можно судить, не просто товарищеские, а дружеские отношения. Троцкий стал 'лучшим большевиком'.
Уже в своем роковом изгнании он вспоминал, что 25 октября, вечером, в ожидании открытия II съезда Советов он отдыхал вместе с Лениным в пустой комнате по соседству с залом заседаний. Кто-то заботливо принес одеяло, две подушки… 'Мы лежали рядом, тело и душа отходили, как слишком натянутая пружина… Мы вполголоса беседовали… В его голосе были ноты редкой задушевности. Он расспрашивал меня про выставленные везде смешанные пикеты из красноармейцев, матросов и солдат. 'Какая это великолепная картина: рабочий с ружьем рядом с солдатом у костра!' — повторял он с глубоким чувством. 'Свели, наконец, солдата с рабочим!' Затем он внезапно спохватывался: 'А Зимний? Ведь до сих пор не взят? Не вышло бы чего?' Я привстал, чтобы справиться по телефону о ходе операции, но он меня удерживал. 'Лежите, я сейчас кому-нибудь поручу'[93]. Но лежать долго не пришлось: начался съезд Советов.
Пока не закрыли 'Новую жизнь', она ежедневно давала тревожные прогнозы, связанные с 'переворотом большевиков'. Особенно резко осуждалось их насилие. Политический почерк статей, даже если они были без подписи, явно походил на стиль Мартова, Дана, Абрамовича. Так, 29 октября в газете была помещена статья 'Большевики у власти'. Основной удар наносится по Ленину и Троцкому: '…переворот 25 октября имел своими лицедеями Ленина и Троцкого, но подлинными созидателями его были Керенский и Церетели… Лицедеи переворота стоят теперь у 'власти'. Но только для самого поверхностного наблюдателя может показаться, что они разыгрывают оперетку. На деле мы имеем перед собой величайшую трагедию, грозящую бесконечными бедствиями стране и крахом революционных завоеваний… Мы отрицаем в корне и самый метод захвата власти изолированными силами большевиков при помощи военных 'операций'. Теперь неизбежны величайшие потрясения на почве большевистского статуса…'[94] Так писали главные идейные оппоненты Ленина и Троцкого, не ошибаясь по поводу будущего.
Во время Октябрьского вооруженного восстания и гражданской войны почти по всем вопросам (за исключением, пожалуй, вопроса о Брестском мире) между Лениным и Троцким установилось полное взаимопонимание. Характерно, что Троцкий, подготовив солидную двухтомную историю русской революции и ряд других работ, везде защищает Ленина. До самой смерти один из 'выдающихся вождей' никогда серьезно не полемизировал с Лениным — ни с живым, ни с мертвым. Можно задаться вопросом: почему?
По моему мнению, этому обстоятельству есть несколько объяснений. Прежде всего, Троцкий понимал, что если он еще раз сменят политические азимуты, это будет его идейной кончиной. В политике, как свидетельствует историческая практика, можно лишь однажды коренным образом менять свои позиции. В противном случае из-за безудержного флюгерства будет потерян кредит и у старых, и у новых друзей. Далее, в октябрьские дни Троцкий понял, что позиции и установки Ленина весьма близки его взглядам. Наконец, Троцкий никогда больше не вступал в спор с настоящим вождем русской революции и потому, что хотел развенчать этим миф 'Сталин — это Ленин сегодня'. Всей своей теоретической и публицистической
