Но воровать было что. Каффарские купцы плавали вдоль всего восточного побережья Серединного Мира, иногда даже проникали и на Запад. Каффарские суда считались наиболее надежными и удобными для фрахта, и каффарские моряки состояли на службе многих правителей Востока. Отчисления за фрахт пополняли каффарскую казну.
Каффарская гавань тоже отличалась удобствами, и лежала она практически посередине путей с севера на юг и с востока на запад в пределах Южного моря.
Со временем к Каффару присоединились другие полисы побережья, а также земледельческие районы севернее. Одно время в Каффарский Союз входили даже такие далекие города, как Ровандар и Куинна, и объединенный флот союзников нанес сокрушительное поражение флоту таннаутского тирана Тамукки в сражении при острове Арроль.
Впрочем, это было очень давно. Но с тех пор Каффар не стал беднее, и за последние двести лет еще ни один вражеский солдат не ступал на территорию каффарцев: они платили деньги, и завоеватели отступали. Каффар благоразумно выслал гонцов к Аххагу еще тогда, когда аххумский царь спускался с южных отрогов Туманных гор на равнину Дождей. И война снова пощадила этот город, который путешественники именовали не иначе, как Жемчужиной Южного моря.
В Каффар прибыли гонцы из Алькарона и сообщили, что несметное полчище аххумов, по виду — скорее бандитов, чем солдат, — подступило к стенам города. Через день прискакал алькаронский соправитель с жалкой свитой шатавшихся от измождения людей, и сообщил, что Алькарон взят врагом, разрушен, а большая часть жителей даже не уведена в плен, а попросту перебита.
Каффарские соправители немедленно снарядили специальных послов в Нуанну, к Аххагу. Посольства было два — одно отправилось посуху, в обход по северному пути, а другое — морем. Оба посольства были подкреплены богатыми дарами. Что случилось с ними, никто так и не узнал, но оба посольства как в воду канули.
А еще несколько дней спустя в Каффар потянулись беженцы.
Сначала семьями, отдельными разрозненными повозками, а потом вдруг нескончаемым потоком — словно прорвало плотину.
Беженцы рассказывали страшные вещи. Настолько страшные, что магистраты даже издали специальный эдикт о распространении слухов, согласно которому всякие разговоры с беженцами запрещались. Беженцев направляли в срочно разбитые на пустырях и под городскими стенами палаточные лагеря. Там их кормили, оказывали медицинскую помощь, но за пределы лагеря не выпускали.
Но беженцы все прибывали и прибывали. Те, у кого были деньги, вставали на постой к горожанам, остальных сгоняли в палаточные лагеря, но и палаток, и свободных земель внутри города уже не хватало. Тогда соправители распорядились расположить часть беженцев в порту, на лодках и плоскодонных каботажных судах, которых в гавани было достаточно.
И наступила ночь, о которой Каффар будет вспоминать еще много десятилетий спустя.
Из палаток беженцев в глухое безлунное время стали выбираться какие-то люди. Их были не десятки — сотни. В мгновение ока сонная, привыкшая к спокойным дежурствам стража была перерезана. Одновременно во всех лагерях засуетились множество мужчин, которых еще недавно считали беженцами. Несколько отрядов рассыпались по городу, один из них перебил стражу у Западных ворот, опустил мост. И сейчас же новые орды страшных, вооруженных кривыми саблями мужчин, вошла в город.
Спустя немного времени, наконец, была поднята тревога. Но было уже поздно. Дворец Совета был взят неизвестными, охрана перебита, оба соправителя схвачены. Многочисленные разбойники начали резню. Жители в панике метались по улицам, где их настигали клинки убийц. Дома, в которых каффарцы пытались укрыться, брались штурмом. Если штурм не удавался — здания поджигали, и вопли сгоравших заживо наполняли ужасом сердца остававшихся в живых.
Толпа горожан попыталась прорваться в гавань — но с перенаселенных лодок и плоскодонок их встретили те же кривые сабли. И у Восточных ворот стоял заградительный отряд, и спасения не было нигде.
Большой отряд наемников, стоявший гарнизоном в пригороде Каффара, не принимал участия в событиях. Когда несколько членов Совета прибыли в казармы и потребовали немедленно выйти в город, чтобы защитить каффарцев от неведомых убийц, командир наемников лишь усмехнулся и сказал:
— Мы обязались защищать Каффар, а не каффарцев.
Он кивнул воинам, и члены Совета были тут же связаны.
— Отвести их в гарнизонную тюрьму! А там посмотрим, что с ними можно будет сделать.
Один из каффарцев, чернобородый благообразный ростовщик Пириат мгновенно оценил обстановку.
— Командир! У меня есть золото. Не здесь, вернее, не только здесь, в Каффаре. Оно будет твоим… Отпусти нас, а еще лучше — спрячь!
— Золото? Очень хорошо. А что скажут остальные?
— Мы согласны! Мы заплатим любой выкуп!..
Командир кивнул и подтвердил:
— Очень хорошо. Гарнизонная тюрьма — то самое место, где вы сможете отсидеться.
К утру те, кто сумел убежать — убежали. Больше всего людей покинуло Каффар морем, воспользовавшись сотнями судов, стоявших на рейде. А сам город вымер. Шайки полупьяных от усталости и крови убийц бродили по мертвым улицам, добивая последних. Но к утру и они исчезли.
На рассвете какой-то безумный поднялся на величественную Башню ветров, сооруженную на насыпном острове у входа в гавань. Эта башня славилась искусно сработанным флюгером в виде крылатого дельфина: дельфин, указывая направление ветра, занимал одно из восьми фиксированных положений, и пел. Каждое из направлений имело свою тональность. На этот раз пение крылатого дельфина заглушил отчаянный, тоскливый вой безумца.
И лишь к вечеру, когда опасность окончательно исчезла, из подвалов, с чердаков, из подземелий выползли оставшиеся в живых.
Каффар тоже был когда-то красивым городом.
Передовой отряд Берсея подошел к Каффару и остановился перед распахнутыми настежь воротами. Из ворот вышла делегация — члены Совета, оставшиеся в живых благодаря тому, что их спрятал в гарнизонной тюрьме командир охранявшего город наемного отряда. Впрочем, отряда уже не было: он еще ночью покинул казармы и спешным маршем ушел на восток по Царской дороге.
По приказу Берсея отборный отряд конницы устремился вдогонку наемникам с приказом: схватить и доставить командира наемников.
Сам Берсей, сойдя с коня на главной площади Каффара, где солдаты уже убрали трупы, тяжелой поступью пошел по прямому — стрелой — проспекту с еще действующими фонтанами к набережной.
К дороге выходили оставшиеся в живых. Их оказалось не так уж и мало. Множеству людей удалось укрыться в северных подземных зернохранилищах, иные отсиделись в катакомбах, где добывался камень, кто-то пересидел эти страшные сутки в обширной городской канализации.
Берсей вышел к гавани. Свита следовала за ним, соблюдая молчание.
Внезапно путь полководцу преградил растрепанный человек в старом поношенном плаще, с ободранной щекой и пышной седой бородой.
— Ты Берсей? — хрипло спросил он.
Берсей молчал. Он слышал об этом человеке — знаменитом философе Кирре, прославившимся тем, что, имея хороший дом и множество слуг и рабов, предпочитал жить в собственном саду, спать на земле и питаться фруктами из того же сада.
— Ты — убийца детей, — удовлетворенно крякнул Кирр. — Я тебя узнал.
Ординарцы бросились было к философу, но Берсей остановил их взмахом руки.
— Я не убивал никого, — сказал Берсей. — Но я хочу убить тех, кто моим именем опустошает эту прекрасную землю.
