быть, дать электрическую печку или устроить в другой квартире…'[82]
Нет, он не отворачивался от людей, а помогал советом или благодетельствовал…
Схлынул паводок революции, постепенно гася пожарища отечественных междоусобиц, как вдруг выяснилось, что второй человек в партии и стране имеет не так уж много сторонников. Этот парадоксальный факт выявила дискуссия в партии, начатая повторно по письму Троцкого, отправленному членам ЦК и ЦКК в октябре 1923 года, и по 'Заявлению 46-ти', фактически инспирированному им же неделю спустя и адресованному в Политбюро ЦК РКП(б)[83].
Самое печальное для Троцкого заключалось в том, что все его попытки изменить курс партии, вставшей на рельсы 'секретарской иерархии', с самого начала оказались обреченными. Почему? Вроде бы Троцкий звал к тому, что провозглашала революция, что декларировал марксизм, что отвечало интересам большинства партийцев. На мой взгляд, причин здесь несколько.
Прежде всего, в силу низкой политической культуры большей части членов партии трудно понять истинную подоплеку борьбы. Становление и рост партии пришлись на войну. Наверное, потому в партии и господствовали методы военной борьбы: мыслили категориями 'фронтов', 'ударов', 'разгромов', 'предательства', 'сплочения'. Тот, кто стоял у административного пульта управления партией, в значительной мере располагал возможностью направлять ход дискуссий, формировать соответствующее общественное мнение, создавать образы 'врагов' и 'друзей'. Троцкий с самого начала пытался повлиять на партийный курс, обращаясь к партийному аппарату, 'секретарской иерархии', к тому 'обручу', в жестких тисках которого он сам находился. Все это не могло прибавить ему сторонников, ибо он хотел лишить влияния людей из этого аппарата. А власть и влияние аппарата распространялись уже сверху донизу.
Далее, Троцкий обладал поразительной способностью выбирать неудачный момент для политической борьбы. Он был плохим тактиком. Троцкий не мог не понимать, какое удручающее впечатление на членов партии, его приверженцев, армию окажет отсутствие второго человека в партии и государстве на траурной церемонии похорон Ленина. (Хотя мы знаем, что отсутствовал он по вине Сталина, который сознательно его обманул.) Лишь позже Троцкий оценит роковое значение этого шага. Нередко в самые критические моменты борьбы Троцкий уходил с 'ринга': то ему мешала болезнь, то он находился в отпуске, то уезжал на Кавказ или в Берлин для лечения. Были даже случаи, когда он отсутствовал на заседаниях ЦК и Политбюро, находясь в это время на охоте, игравшей в его жизни заметную роль. Однажды, когда на Политбюро рассматривалась его фракционная деятельность, Троцкий вместе с Мураловым был в это время в селе Калошине, подле реки Дубны, готовясь к охотничьей 'операции'. Но в таком случае трудно рассчитывать на успех в политической борьбе. Функционеры, члены партии, или, как тогда любили говорить, 'массы', больше любят победителей, чем неудачников. А Троцкий зарекомендовал себя в политических баталиях именно неудачником. Это тоже не увеличило ряды его сторонников.
Наконец, само политическое противостояние выглядело для многих просто как борьба за власть, за посты, за влияние. Сталин раньше других почувствовал выгодность позиции 'защитника' Ленина и его наследия. Все его ядовитые речи против Троцкого и оппозиционеров были полны ленинских цитат, ссылок на умершего вождя, которого он якобы бескорыстно защищал. Это производило большое впечатление, и недавний триумфатор и соратник Ленина вынужден был все время отстаивать себя, оправдываться, доказывать свою лояльность ЦК и Политбюро. Позиция обороняющегося создавала впечатление политической неправоты, сомнительности и ущербности взглядов Троцкого. Это морально подавляло его сторонников, число которых все время уменьшалось.
Вот почему за Троцким пошло так мало партийцев, а многие из его единомышленников с конца 20-х годов стали отходить от него и отказываться (не только из-за страха) от своих убеждений.
В результате усилий Сталина, да и самого Троцкого, последний предстал перед массами коммунистов как злостный нарушитель единства партии, стремящийся расколоть ее. А ведь еще Ленин, и прежде всего он, сумел внушить, что раскол для партии опаснее, чем белые генералы в гражданскую войну, что партия должна быть монолитной. Отсюда — вражда к Троцкому и солидарность со Сталиным и ЦК, которые в глазах рядовых партийцев были хранителями единства.
Что касается идейно-теоретических разногласий, то, несмотря на веру большинства членов партии в грядущую мировую революцию (правда, со времени гражданской войны эта вера заметно потускнела), им импонировала установка Сталина на построение социализма сначала в одной стране. Тем более что неверие Троцкого и троцкистов в победу социализма в СССР стало квалифицироваться Сталиным ни много ни мало как линия на реставрацию капитализма.
Сталин хорошо видел все слабости Троцкого и максимально их использовал. Более того, занимаясь кадрами, он учитывал данное обстоятельство и при назначениях. 'Ответственные сторонники партии и государства, — вспоминал позже Троцкий, — систематически подбирались под одним критерием: против Троцкого'[84]. Все происходило внешне незаметно, но тем не менее неуклонно усиливало позиции Сталина, уменьшая в итоге шансы Троцкого. Как писал об этом сам оппозиционер, 'внутренние события развивались сравнительно медленно, облегчая молекулярные процессы перерождения верхнего слоя и почти не открывая места для противопоставления двух непримиримых позиций перед лицом широких масс… Наш термидор получил затяжной характер'[85]. Даже те, кто видел позитивные элементы в платформе Троцкого, мало верили в успех его дела. Бывший 'вождь Красной Армии' быстро становился полководцем без армии. Кто же поддерживал Троцкого?
В 1926 году, когда к дему 'перебежали' Зиновьев и Каменев, список его единомышленников, несмотря на малочисленность сторонников, выглядел внушительно. Я уже называл Каменева, Зиновьева, Пятакова, Смилгу, Муралова, Бакаева, Петерсона, Раковского, Евдокимова, Лиздина, Соловьева, Авдеева, которые вместе с Троцким подписали письмо в ЦК. (Фамилии перечислены в том порядке, в каком стоят подписи.)
В письме есть примечательная фраза: 'Колеблющиеся единицы отходят от оппозиции, десятки и сотни убежденных… низовых партийцев примыкают к нам'[86]. В этом утверждении верна лишь первая часть фразы. Даже в момент наивысшей консолидации оппозиции число ее членов не превышало семи-восьми тысяч человек. Правда, и людей, сознательно не преемлющих Троцкого и его взгляды, едва ли было больше. Но зато все остальные члены партии были объектом манипуляций Сталина и его группы. Именно аморфность основной массы партийцев позволила Сталину постоянно иметь перевес, преимущество, ибо в решающие моменты десятки тысяч членов партии послушно следовали 'указаниям', 'директивам', 'линии ЦК'.
Весной 1926 года Зиновьев и Каменев окончательно поняли, что они недооценивали Сталина и переоценивали Троцкого. Только теперь они сообразили, как хитро генсек использовал их против бывшего Председателя Реввоенсовета. Когда в апреле 1926 года, после трехлетнего перерыва, трое политических деятелей встретились на квартире Каменева, все почувствовали, как тонко их всех обыграл Сталин. Зиновьев и Каменев, не глядя Троцкому в глаза, долго говорили, что в их ошибке, то есть в поддержке генсека, повинен и их собеседник: зачем он без конца муссировал их 'ошибочное' поведение в октябре 1917 года? Почему он не приехал на похороны Ленина? Неужели он не понимает, насколько бесперспективно выступать против Сталина почти в одиночестве?
Троцкий натянуто улыбался. Позже он напишет о них: 'Им обоим не хватало той мелочи, которая называется характером'[87]. Как отмечал И.Дейчер, оба новых союзника Троцкого вспоминали о сотрудничестве со Сталиным, как о кошмаре. 'Они описали его лукавство, извращенность и жестокость. Они заявили, что оба написали и спрятали в надежном месте письма, где указывалось, что в случае их внезапной и необъяснимой гибели мир должен знать, что это дело рук Сталина, и рекомендовали Троцкому поступить так же. Сталин, доказывали Зиновьев и Каменев, не уничтожил пока Троцкого лишь потому, что опасается, что какой-нибудь молодой, убежденный троцкист отомстит за него'[88]. два бывших соратника Ленина, пишет далее Дейчер, были убеждены, что если они все трое объединятся и выступят перед народом и партией, то партию можно будет вернуть 'на истинный путь'. Если к ним присоединятся блестящий интеллект и популярность Троцкого, 'ничто не окажется более легким, чем устранить Сталина от власти'[89]. Зиновьев и Каменев верили, что их поезд еще не ушел.
Но было уже поздно. Если бы новый альянс возник сразу после смерти Ленина, то подобный исход был бы реален, возможен. Самое печальное, и это хорошо понимал Троцкий, что новые союзники переметнулись к нему лишь на время. Они не способны на решительную борьбу, не будут искать
