недавнего времени источников, позволяют проследить хронику внедрения Р.Меркадера в число 'своих' людей Троцкого. Это было главной задачей, которую должен был решить Эйтингон. Ликвидация же человека, ставшего объектом страшной ненависти кремлевского руководителя, представлялась делом криминальной техники. Вот перечень-хроника посещений Меркадером 'объекта'. Составлена она на основе многочисленных документов из архивов НКВД.
Впервые Джексон переступил порог дома где-то в конце апреля 1940 года, когда отвез супругов Росмеров в город по какому-то делу. Он помог занести саквояж Маргариты в их комнату и тут же вернулся к машине.
28 мая накануне отъезда супругов Росмеров Меркадер был приглашен к обеду в дом Троцкого. Его представили как 'друга Сильвии', который отвезет на своей машине Маргариту и Альфреда в. порт. По просьбе Росмеров и по распоряжению Троцкого, Меркадера ввел в столовую начальник охраны дома Гарольд Робине.
12 июня Меркадер, перед тем как выехать по 'вызову шефа' фирмы в Нью-Йорк, зашел в дом, чтобы попросить разрешения Троцкого оставить свой 'бьюик' во дворе дома на время его отсутствия.
29 июля Наталья Ивановна пригласила Сильвию и Рамона на чашку чая. Разговор в основном шел о будущем 'молодых'. Наталья Ивановна была уверена, что у них будет свадьба и тактично, с юмором говорила о семейной жизни и ее привратностях.
1 августа Рамон ездил с Сильвией и Натальей Ивановной за хозяйственными покупками в центральные магазины. Он сосредоточенно переносил пакеты и свертки в дом — туда, куда ему указала Седова. После этого Джексон сразу же уехал, сославшись на неотложные дела.
8 августа Меркадер без видимых причин для визита появился в доме с букетом цветов и коробкой сладостей. В беседе с Троцким он, однако, заметил, что готов сопровождать хозяина дома во время его экскурсий в горы. Троцкий поблагодарил за готовность, но не дал утвердительного ответа.
11 августа, приехав после обеда за Сильвией, Рамон не стал ее дожидаться на улице у машины, а вошел в дом. Охрана восприняла это как должное; он уже примелькался. Вскоре привлекательный 'коммерсант' вышел с 'невестой' и они уехали.
17 августа новый 'друг дома' приехал без приглашения и попросил, чтобы Троцкий уделил ему несколько минут: Джексон хотел, чтобы Лев Давидович посмотрел его статью, в которой он критиковал тех, кто нападает на троцкизм и прежде всего на Бернхема. Беседа была недолгой и Меркадер уехал. Почему-то на этот раз он был одет в темный костюм и на руке лежал плащ, хотя было жарко.
Всего, как мне удалось установить, Джексон — Меркадер побывал в доме около десяти раз. Видимо, он присматривался к внутреннему расположению (хотя оно уже было известно из сообщений женщины- агента, которая, как мы знаем сегодня, работала на операцию), не имея пока четкого плана акции.
Будет и еще одно посещение, роковое… Оно состоялось 20 августа 1940 года, в 17 часов. Лучше всего об этом рассказала Наталия Ивановна Седова в своей потрясающей и краткой статье 'Так это было'[203]. Опираясь на это самое главное свидетельство, а также на показания в суде обвиняемого и рассказы Луиса Меркадера, Джозефа Хансена и полковника полиции Леонардо Саласара, коротко воспроизведу последние часы жизни Л.Д.Троцкого. Материалы Судоплатова и Эйтингона позволяют расставить точные, как мне кажется, акценты в финале сталинской операции. Н.И.Эйтингон в своем сентябрьском письме 1963 года Н.С.Хрущеву из Владимирской тюрьмы назвал операцию 'работой, проделанной в Мексике по заданию ЦК партии'[204]. Задания, особо важные, разведчикам поручались от имени ЦК, туда же руководство Секретно-политического и Иностранного отделов докладывало об их выполнении, а также сообщало всевозможную заслуживающую внимания информацию[205].
Просыпаясь утром, вспоминала позже Наталья Ивановна, Троцкий после 24 мая несколько раз говорил:
— Ну вот, судьба нам подарила еще один день. Они не пришли…
Эта навязчивая мысль его больше не покидала. Незадолго до того самого страшного дня Троцкий вновь негромко произнес:
— Да, Наташа, мы получили отсрочку…
Так жили эти люди, находясь в своем доме, как в камере смертников. Они это знали, но в душе не хотели верить, что, как и в тюрьме, когда-то загрохочет засов и за ними придут, чтобы увести навсегда…
Наталья Ивановна, восстанавливая тот последний роковой день в жизни Троцкого, почему-то запомнила больше всего то, что он был тихим и солнечным. 'Ничто не говорило о зловещности. Солнце светило ярко с утра, как всегда здесь. Цвели цветы, блестела трава, как лакированная… Никто, никто из нас, ни он сам не догадывались о предстоящей гибели'. В утренней почте наконец пришло сообщение о том, что Хоттонгская библиотека Гарвардского университета в Бостоне получила рукописи Троцкого на хранение и использование. Изгнанник очень был обеспокоен их судьбой. Отправка в США была похожа на тайную операцию: Троцкий сильно опасался похищения своих бумаг. Теперь он был спокоен за них, кроме того, получал 15 тысяч долларов (смехотворно маленькая сумма за тысячи документов!).
Обычно утром, в начале восьмого, Троцкий кормил кроликов и кур. Наталья Ивановна, занимаясь своими делами, выглядывала в окно, наблюдая за мужем. Она это делала всегда, даже когда он сидел за письменным столом. 'Время от времени я приоткрывала дверь его комнаты чуть-чуть, — вспоминает Седова, — чтоб не помешать ему, и наблюдала его в обычной позе — склонившимся над письменным столом с пером в руке'. У Натальи Ивановны от большой семьи остался только муж и внук, и она боялась потерять последнее, что у нее в этой жизни осталось. Сам Троцкий признавался, что ему лучше работается, когда он знает: Наталья Ивановна где-то рядом. Даже в своем завещании он нашел возможным сказать о ней самым необычным образом: 'Наташа подошла сейчас со двора к окну и раскрыла его шире, чтоб воздух свободнее проходил в мою комнату. Я вижу ярко-зеленую полосу травы под стеной, чистое голубое небо над стеной и солнечный свет везде'[206].
Покормив животных, Троцкий садился за письменный стол. В тот день, вторник 20 августа, он намеревался ответить 'Эль Популяр' и продолжить работу над очередной главой о Сталине. После обеда 'Л.Д., — вспоминает Наталья Ивановна, — продиктовал несколько 'кусков' своей статьи в связи с войной и, как всегда, в половине шестого вечера вышел опять к кроликам'. В это время 'я вышла на балкон и увидела, что рядом с Л.Д. стоял кто-то посторонний, которого я узнала не сразу, только после того, как он снял шляпу и стал подходить к балкону'. Это был 'Жасон' (так называли Троцкие Фрэнка Джексона, в действительности — Рамона Меркадера).
— У меня ужасная жажда, я хотел бы стакан воды, — произнес 'Жасон', здороваясь с Натальей Ивановной.
— Может быть, Вы хотите чашку чаю?
— Нет, нет, я слишком поздно обедал и чувствую пищу здесь, — указал он на горло. — Она меня душит… — Цвет лица у него был серо-зеленый.
После репетиции 17 августа, когда 'Жасон' приходил с плащом на руке и оставался несколько минут наедине с Троцким, сегодня ему предстояло совершить ужасное: убить человека, который относился к нему доброжелательно и не подозревал такого вероломства. Хотя Эйтингон долго и тщательно готовил исполнителя к этой последней минуте, Джексон — Меркадер не был роботом. В нем обостренно заговорили элементарные чувства. Одно дело лишать человека жизни на фронте — если не ты его, то он тебя. А здесь? Человек — орудие террора, репрессии — должен либо полностью быть 'свободным' от нравственных тормозов, либо идти на страшный шаг, будучи вооруженным фанатичной идеей. Брат убийцы Луис Меркадер спустя 50 лет после того рокового дня утверждает: 'Брат был не просто убийцей, а человеком, верившим в дело коммунизма'. Да, бывшим республиканским офицером, а теперь агентом НКВД руководила приверженность к страшному сталинскому штампу: 'Троцкий — агент мирового империализма и смертельный враг коммунизма'.
Но, думаю, не только духовные побуждения заставили молодого испанца превратиться из соратника Эйтингона в его сообщника. Он был вынужден это сделать. Рамон знал, что здесь, в Мехико, его мать. Она ждет его в машине в ста метрах от дома вместе с 'Леонидом'. Надо думать, какое огромное напряжение испытывают они. В случае его малодушия не только у него, но и у его матери нет шансов выжить. Они — заложники. Гладиаторы-заложники. Только его убьют не на арене честной борьбы, а исподтишка. А вместе
