— Угомонились! Можно баиньки…
'Баиньки', произнесенное нараспев, на вдохе, получилось у него довольно непристойным.
Циферблат дешевых часов в форме собачки показывал два часа ночи. Вечер прошел относительно спокойно. Конечно, выдающаяся палата перепилась, но все вели себя более или менее сдержанно и почти не показывались — ни Хомский, ни Кумаронов. Пили на вчерашние дрожжи, а потому притомились. Буянов сморил нехороший сон.
Лена прислушалась: сестринская граничила с ординаторской.
— Александр Павлович тоже уснул, — сказала она лишь с тем, чтобы что-то сказать и не дать Мише сразу, без диалога-прелюдии, запустить пятерню к ней в рейтузы.
— Вот и хорошо, — Миша допил стакан и вновь потянулся к Лене, на сей раз уже с бесповоротной решимостью, и та, уловив его непреклонность, негромко вздохнула, слегка пресыщенная Мишей. Их внутрикорпоративное сближение произошло два года назад, на первом же дежурстве Лены. Миша не менялся в приемах и повадках, и это становилось однообразным. Мишина сексуальная изобретательность оставалась на уровне одноразового шприца.
Тренькнул телефон.
Миша недовольно снял трубку, послушал.
— Доктора в приемное вызывают, — буркнул он. — Кто у них там сегодня? Я голос не узнал. Подожди, я сейчас.
В ординаторской тоже стоял местный телефон, но Прятов звонка, наверное, не расслышал — крепко спал. Миша вышел, в коридоре горел безжизненный свет. Было пусто.
— Доктор, — позвал Миша хриплым голосом и постучал в дверь. — Доктор, в приемник зовут!
В ординаторской заворочались и зашуршали. Через полминуты дверь приотворилась, показался Александр Павлович: помятый, заспанный, галстук сбит на сторону.
— Сейчас спущусь, спасибо, — буркнул он.
…Прятов торопливо сбежал по лестнице, услужливо сунулся к диспетчерше за конторку: дескать, я прибыл в ваше распоряжение.
На него в полупрезрительном удивлении вскинулись очи черные:
— На что вы нам? Мы вас не вызывали! Должно быть, вам приснился нехороший сон!..
Прятов пожал плечами в комической растерянности. Он пару секунд потоптался, после чего пошел по коридору. У двери в гинекологическую смотровую на миг задержался: внутри что-то происходило. Выделяясь беловатым пятном в коридорном полумраке, Александр Павлович подкрался и заглянул.
В тишине, абсолютно беззвучно, творилось рутинное действо.
Виднелись чьи-то неподвижные ноги, расставленные намертво. Между ног на табуреточке сидел, выпятив губу, молчаливый, толстенький, низенький доктор в съехавшем колпаке и в очках. И зашивал.
Он молчал, и она молчала; между ними существовала договоренность — возможно, о зашивании всего и вся наглухо. Опять же: ни писка, ни визга, ни схваток. Казалось, что он пришивает пуговицу к рубашке. Или выполняет какое-то другое, скорняжно-портняжное поручение. Он даже не посмотрел в сторону Александра Павловича. Во всей его позе, в каждом взмахе иглы читалась абсолютная безнадежность и усталость от ежедневных чудес чадорождения — тертый масон, бессменный каменщик, хранитель таинств. Холодный сапожник, храбрый портняжка. Ликвидатор дратвы.
Прятов на цыпочках двинулся дальше.
А Миша тем временем вернулся в сестринскую.
— Ну-с, барышня, — сказал он деловито.
По коридору кто-то бродил, но Миша с Леной были слишком заняты, чтобы следить за шагами. Они едва отыграли первый тур, когда в дверь сестринской заколотили кулаком. Вторично взглянув на часы, Миша машинально запомнил время: половина третьего.
Ворча и поругиваясь, он отомкнул замок и впустил казака.
— Что тут у вас? — свирепо спросил тот, поигрывая кнутом. — Зачем позвали?
— Мы не звали, — раздраженно ответил Миша. — На кой ляд тебя звать?
— От вас позвонили и сказали прийти, буйных унять, — не успокаивался казак. — Я заглянул к ним — все тихо. Все лежат по койкам, дрыхнут.
Он даже не уточнил номера палаты — и без того было ясно, о ком шла речь.
— Наверно, доктор? — предположила Лена, прикрываясь шерстяным одеялом от заинтересованного взора казака.
— Пес его знает. Кто-то балует. Ваш доктор к нам приходил — дескать, позвали. Никого мы не звали. Убежал выяснять, кому он вдруг понадобился.
Миша накинул халат, и вместе с казаком они вышли в коридор. Дошли до преступной палаты, заглянули внутрь. Свет был потушен. В воздухе стоял нестерпимый запах овсянки. Все были на месте; Кумаронов закутался в одеяло так, что только ботинки торчали наружу.
— Свиньи, — пробормотал Миша. — Нет, ты же видишь — тишина и спокойствие?
— Я и говорю, — пожал плечами казак, взволнованный ложным вызовом и собственной трезвостью.
Миша подошел к ординаторской постучал. Ответа не последовало.
— Иди, учебная тревога, — отпустил казака Миша.
Он вернулся к Лене. Общение прервали, но Миша уже все успел и не очень расстроился. Он даже был благодарен Александру Павловичу, который минут через десять заглянул в сестринскую — Миша мог списать на его визит свою неудачную вторую попытку.
— Меня не искали? — осведомился Прятов.
— Охранник приходил, — доложил Миша. — Казак. Сказал, что его вызвали к нам, утихомирить буйных.
— Кто? — поразился тот. — Почему же сразу его? Всегда вызывают дежурного доктора, а я и есть дежурный доктор!
— Мы и не вызывали, — пожали плечами Миша и Лена. — Мы же знаем. Если что, мы бы сразу сказали вам. А где вы были? Мы вас везде искали.
— Бродил и высматривал, кому я вдруг понадобился. Меня, оказывается, никто не вызывал в приемное. С кем был разговор?
— Не разобрал я, — ответил Миша так, как будто Александр Павлович в чем-то провинился. — Какой-то чужой голос, приглушенный. Даже не скажешь, мужской или женский.
— Бардак, — констатировал Прятов. — Обычное хулиганство. Наверняка малолетки с педиатрии балуют. Клиенты на месте? Буйства не было? — спросил он уже с порога, собираясь уйти.
— Все на месте. Дрыхнут. Никто не хулиганил.
— Хорошо, — Александр Павлович вышел, и Миша с Леной через секунду услышали его возню в ординаторской: поправлял матрац, разувался, побулькивал электрическим чайником. Вздыхал, кряхтел, долго укладывался.
Потом забылся сном.
Ему приснилась самая настоящая производственная повесть — медицинская, уже готовая к печати. В ней было приблизительно двадцать пять эпизодов, но поутру Александр Павлович припомнил всего-навсего два. Во сне он не был доктором, его только попросили сделаться им на сутки. И он шлялся по городу с малопонятными поручениями.
Во-первых, по главной улице были разбросаны ступни и кисти, которые отрезал и аккуратно складывал квадратиками новоявленный потрошитель-великан, ибо отчлененные фрагменты тоже были не маленькие. С этим надо было что-то решать.
Во-вторых, к Александру Павловичу явилась на консультацию женщина лет пятидесяти, сиамский близнец, хотя все у нее было одно, в единственном экземпляре. Однако стоило ему заорать на эту женщину, как все удвоилось: и рыло, и его выражение. Она вручила Прятову слепочек, макет этого своего рыла, размером с яйцо, и Прятов зачем-то откусил от него, оно было булочкой.
