и он счастлив, вполне счастлив. И вот это-то счастье и подействовало неприятно на Чагина. Хорошо Лыскову было радоваться и веселиться, когда та, которую он любил, была с ним теперь, и каково теперь ему, Чагину, сидеть и смотреть на их счастье и не знать, в каком положении дело, от которого зависит во многом его собственная судьба и любовь! Может быть, Лысков вовсе позабыл об этом деле и даже не старался о нем, увлеченный мечтами о своем счастье, и теперь не хочет говорить о Демпоновском просто потому, что ему не хочется думать ни о каких делах, ни о каких заботах и ему решительно безразлично, будут добыты бумаги или нет.
«Да, разумеется, – рассуждал Чагин, – ему безразлично. Вон он сосисками занят и рижским пирогом, а до остального ему и дела нет».
– Слушай, Лысков, – проговорил он вслух, – что же ты, однако, намерен делать? Я серьезно спрашиваю?
Лысков широко, добродушно улыбнулся и весело проговорил:
– А вот вернемся, Бог даст, в Петербург, тогда посмотрим. Венчаться будем в полковой церкви, ты ведь знаешь, между нами, – и он обернулся в сторону Фатьмы, – уже решено... Сейчас дадут шампанского, я велел... А пока мы устроим Фатьму у полкового командира. Он не откажет мне.
Фатьма, понявшая, в чем дело, покраснела опять и опустила глаза.
Чагину неловко было не разделить радости своего друга, но вместе с тем он боялся, что эта радость повредит делу и тогда не исполнится его собственное заветное желание.
– Я не об этом говорю, – поморщился он, – я тебя который уже раз спрашиваю о деле.
– Все, все будет в свое время! – ответил на этот раз Лысков, но этот ответ казался таким неопределенным, что вовсе не был успокоителен, а, напротив, еще более подтвердил догадки Чагина.
Принесли шампанское. Лысков налил бокалы, и они стали пить за будущее их благополучие, хотя по отношению к себе, по крайней мере, Чагин сильно сомневался в нем.
Глава, пока еще не понятная
Шампанское было выпито, когда в дверь комнаты, где сидели молодые люди, раздался стук, служивший обыкновенным условным знаком для разрешения войти.
– Войдите! – ответил Лысков по-немецки.
Дверь отворилась, и в комнату вошел русский купец, с бородою, в синем армяке нараспашку, из-под которого виднелась красная рубаха с запонкой. По всему было видно, что купец зажиточный.
Лысков оглядел его, подмигнул глазом и оглянулся на Чагина.
– Узнаешь? – спросил он его.
Чагин глядел во все глаза на купца, но узнать его решительно не мог.
– Нет, не узнаю, – ответил он.
– Странно, а это должен быть твой знакомый. Или в Петербурге не встречались?
Чагин много встречал купцов в Петербурге, но решительно ни одного из них не помнил и не мог признать знакомого в этом посетителе.
– Может быть... не знаю, – сказал он и, встав из-за стола, отошел к окну, удивляясь, зачем Лыскову в Риге понадобился петербургский купец.
«Денег у него занимать собирается, что ли?» – мелькнуло у него.
Фатьма тоже встала и отошла за Чагиным.
– Ну, что, как дела? – спросил у купца Лысков.
– Товар передан, – ответил тот густым басом.
– Передан? – протянул Лысков. – Когда?
– Сегодня.
– Сейчас только? Ты времени не упустил?
– Никак нет.
В голосе Лыскова слышалось беспокойство.
– А другой кто? – спросил он опять.
– Все тот же самый.
Чагина это бесило не на шутку.
– Да что ты, торговлю разве затеваешь? – не утерпел он, чтобы не спросить.
Лысков не ответил ему и обратился снова к купцу:
– Ты наверняка знаешь, что тот же самый?
– Наверняка.
– Ну, хорошо, ступай!
Купец вышел; Чагин слышал, по крайней мере, как скрипнула за ним дверь.
Он стоял, приложив лоб к стеклу окна и не хотел оборачиваться.
«Этакий огромный город, – думал он про Ригу, глядя в окно. – Кого тут найдешь?.. Знает ли Лысков, по крайней мере, где остановился Демпоновский? Дела какие-то затеял тоже... И надо же мне было сплоховать так, что я не могу серьезно потребовать от него объяснений, и не могу потому, что он сейчас может ткнуть, что два раза, мол-де, чуть не испортил, так и не суйся. Ну, хорошо, я смолчу, но только если и у него ничего не выйдет... разумеется, не выйдет... Где же найти тут?»
В это время он вдруг почувствовал, что стоявшая рядом с ним Фатьма крепко схватила его за руку и стиснула, как это может только сделать человек, боящийся упасть.
Он быстро оглянулся. Фатьма стояла вся бледная и свободной рукой указывала в окно.
Чагин глянул туда и увидел, что с противоположной стороны улицы переходил мостовую человек высокого роста, с осанистой, видной наружностью. Он высоко держал голову, так что отлично можно было разглядеть из окна его усатое, загорелое лицо.
– Это он... он, – прошептала Фатьма.
– Он? – переспросил голос Лыскова, подошедшего тоже к окну. – Слушай, Фатьма, – заговорил он быстро и впервые при Чагине обращаясь к Фатьме на «ты», – слушай, ты наверное не ошибаешься, что этот человек тот самый, который сделал тебе столько зла в твоей жизни; точно это он?
Ясно было по всему выражению Фатьмы, кого она увидела в окно.
Чагин, перед которым в последнее время прошло столько необыкновенных на первый взгляд событий, даже не удивился теперь этой новой случайной встрече. Напротив, при виде взволнованной Фатьмы он почему-то остался совершенно спокоен, как будто ждал и был предупрежден кем-то заранее, что все произойдет именно так.
Впоследствии, когда он, вспоминая всю эту историю, заносил ее на страницы своих записок, он чувствовал, что его правдивая история может показаться нарочно придуманной, но тогда, когда он переживал лично описанные им события, ему казалось, что это так просто, что иначе и быть не могло. Если он так неожиданно встретил саму Фатьму, отчего же было не встретить им и ее врага, тем более что этот человек, переменивший религию и снова отрекшийся, принадлежал к числу авантюристов, какие часто попадались в среде современников Чагина и постоянно переезжали из города в город.
«Конечно, сия знаменательная встреча, – говорит в записках Чагин, – может показаться неправдоподобной и эфемерной, но кто осмелится судьбе законы предписывать? И мне, скромному свидетелю столь дивных событий, остается лишь ради назидания потомству передать их с полной простотой, сколь доступно сие слабому перу моему».
На вопросы Лыскова Фатьма ответила, что она не ошибается, что она узнала бы из тысячи человек того, кто разлучил ее с ее милым; но убедительными казались не столько слова, сколько то волнение и страх, которые охватили ее всю, когда она увидела переходившего улицу человека.
– Так это точно он? – спросил eine раз Лысков.
– Да, да! Я боюсь его, – ответила Фатьма.
Лысков задумался на минуту, а затем спросил:
– Хочешь, чтобы этот человек был схвачен и получил наказание за все, что он сделал тебе?
Фатьма молчала.
Генерал-губернатор
После вышеописанного эпизода Фатьма успокоилась не скоро. Лысков вдруг начал выказывать признаки нетерпения и сказал, что ему нужно срочно ехать куда-то, но она просила его остаться, и он не поехал.
