...Элиза отшатнулась от двери. Был поздний вечер, но то, что приближалось, превратило его в глубокую ночь. Закрывая небо, клубились облака, освещаемые лишь редкими вспышками молний – казалось, сам мрак шествовал к ней, и скрыться от него было невозможно, и стены отцовского дома мигом перестали казаться ей надежной защитой. Ветер победно трубил в свой охотничий рог – наконец-таки он загнал добычу, уходившую от него так долго. Воздух стал твердым – ей показалось, будто прозрачная рука прикоснулась к ее лицу и погладила по щеке. Касание было похоже на кожу лягушки, на прикосновение влажной руки мертвеца, поднявшегося из могилы. Она содрогнулась и отступила, дрожа от омерзения. А он был уже совсем близко, он ревел и крутил деревья, он окружал дом кольцом мрака, он ломал изгородь, продираясь к ней, и мешал ей дышать. С немалым трудом ей удалось захлопнуть дверь и заложить засов. Как будто бы стало легче. Но тотчас же Элиза услышала, как усиливается его зов, как стены дома содрогаются от напора приближающегося урагана и поняла, что стены вряд ли его удержат. Она бросилась через сени обратно к Лии.
Лия стояла посреди комнаты, напряженно вслушиваясь во что-то, молчаливая, как всегда. Она тоже что-то почувствовала, но Элизе сейчас не было дела до ее мыслей и предчувствий.
– Сюда, скорее, – закричала она, отодвигая старый драный коврик. – В подпол!
– Мама, – сказала Лия, поворачиваясь к ней, но не двигаясь с места. – Это...
Но Элиза не стала ее слушать. Откинув крышку подпола, она вцепилась в Лию и едва ли не силой стащила ее вниз. Лия повиновалась. Она была как предмет мебели, который можно двигать как угодно, но Элиза не удивилась этому. Лия была начисто лишена собственной воли. За двадцать лет, которые они прожили вместе, не было случая, чтобы Лия воспротивилась ей хоть в чем-то, и ее повиновение Элиза приняла как должное.
К тому же, им действительно нужно было спасаться. Ветер был уже в доме. Он качал стены, разбрасывал солому, сложенную на крыше, свистел из всех щелей и вслепую шарил по комнате. Когда они были в погребе, Элиза услышала, как с полок посыпались горшки, как зазвенела кухонная утварь, как что-то несколько раз глухо ударилось об пол – похоже, ветер перевернул лавки и стол. Затем она закрыла дверцу подпола. Несколько секунд как будто бы ничего не происходило. Женщины вжались в самый дальний угол этого крохотного помещения и со страхом ждали, что будет дальше. Элиза молилась. Больше ей ничего не оставалось делать.
Потом они услышали громкий треск и вой ветра как будто усилился – смысл этого они поняли не сразу, только после того, как сорвало крышку погреба. Из угла, где они таились, было видно не все отверстие, ведущее наверх – только его краешек, но и того было довольно, чтобы понять, что их дома больше уже не существует. Ураган снес его и теперь тянулся к ним, осторожно заглядывал в погреб – словно охотник в нору, где притаились диковинные звери.
Стены погребка начали осыпаться. Из пола ветер выдернул несколько досок, совсем рядом с лестницей, отверстие, ведущее наружу, расширилось, стало как рваная рана – расползающаяся под стараниями врача, стремящегося извлечь из раны посторонний предмет. Они чувствовали себя как мыши, нору которых разрушает собака или кошка. Бежать было некуда.
А ветер был уже внутри. Деревянная лестница дрожала и раскачивалась, но пока еще оставалась на месте, чего нельзя было сказать о предметах, хранившихся в погребе. Горшки с маслом и сметаной, вязка колбасы, мешки с мукой и крупами... Все то, что подарил Элизе Кларин теперь, на ее глазах, поднималось в воздух, вылетало в отверстие и исчезало, кружась, внутри урагана. Вот уже начали качаться и дергаться тяжелые бочонки с солеными овощами. Ветер шарил по погребку, рвал их одежду, тянул их к себе. К своему ужасу, Элиза вдруг почувствовала, как ее ноги начинают скользить по земляному полу, сколько она не вжималась в угол погребка... Она барахталась, хрипела, сопротивлялась, пыталась удержаться, но ветер был сильнее.
–
Это был не голос – как беззвучный гром прозвучали его слова. Она чувствовала, что ее уже переворачивает, тащит к выходу... И вдруг Лия вырвалась из ее рук и шагнула к лестнице. Она попыталась вцепиться в дочку, но не успела.
– Лия!!! – Истошно закричала старуха. Но Лия не слышала ее. С трудом сопротивляясь бешеным порывам ветра, она ухватилась за ступеньки лестницы, подняла лицо вверх, как будто могла видеть, и крикнула:
– Меранфоль!
Элизе показалось, что ураган на мгновение остановился. Что-то, презрительно-далекое, высокомерно выглядывавшее из-за туч, снова посмотрело на них – но уже как-то иначе. Впрочем, нет, не на них. Элиза почувствовала, что внимание Меранфоля обращено уже не на нее. Только на Лию.
–
– Я. Возьми меня вместо Элизы.
– Не-е-ет!!! – завопила старуха, но крик ее потонул в грянувшем после слов Лии безумном вое. Стихнувший было ветер вернулся – на этот раз с удесятеренной силой. Погребок разворотило, лестницу разнесло в щепы. Элиза видела, как жгуты черного ветра обвились вокруг Лии и стали поднимать ее вверх. Лия не сопротивлялась – да и не могла бы сопротивляться, даже захоти она этого. Элиза кинулась к ней, но была сбита с ног, какие-то предметы били ее по голове, плечам, спине, пока она пыталась подняться. Голос ветра стал невыносим – это был плач, крик, вой – все, вместе взятое. Сотни голосов рвали тело мира, проникали под черепную коробку, оглушали и сводили с ума. Ей еще удалось поднять голову...
А потом все стихло. Ураган ушел. Не обращая внимания на синяки и порезы, она выбралась из разрушенного погребка. Дома не было, как не было и ничего в округе, что не было бы разрушено или исковеркано. Шипя и плача от боли в кровоточащих ладонях, она доползла до тела Лии – идти у нее не было сил. Старуха обняла ее и горько зарыдала, баюкая голову своей приемной дочери у себя на коленях. Она ничего не видела. Ее дочь умерла.
Урагана уже не было, но если бы Элиза подняла голову, то еще бы смогла увидеть изгибающийся столб смерча, который двигался на восток. Он покидал землю, все долги были уплачены, и Меранфоль, человеческое дитя, поврежденное этим миром и жестоко этому миру отомстившее, растворилось в сути черного ветра, не оставив следа. Еще миг – и смерч исчез, растаял в подступающей темноте.
Но старуха не видела этого. Она плакала, она выла зверем над своей мертвой дочерью – одна, посреди разбросанных на земле обломков.
Заходящее солнце бросило последний луч вслед скрывшемуся на востоке наргантинлэ. Луч дрожал и какое-то время еще висел в воздухе даже после того, как зашло солнце. Потом исчез и он, и тьма опустилась на землю.
