пролетарии от интеллигенции, космополиты-недоучки, гонимые всеми ветрами. По сути, все они – осознанно или нет – социалисты, а что такое этот социализм? Все человечество он сводит к одному общему знаменателю. Он узурпировал мечту о братстве, с которой мы вечно носимся, но она никогда не осуществится в этом понимании: ведь чтобы быть братьями, надо признать существование отца. Социализм – это эгоизм, бесчеловечность, непоследовательность, развал экономики, неразбериха, взяточничество, попрание свободы во имя равенства. Социализм уничтожает естественные сообщества, как червь подточил корень древа пророка Ионы. Так что берегись, русский царь. Россия стоит на пороге социализма, демоны которого готовы забить человека камнями, обращенными в хлебы.
Федор снова остановился, чтобы отдышаться, а царь машинально отметил, что этот старый петербуржец стал говорить по-иному, чем раньше: его «р» стали более раскатистыми, «о» не похожи больше на «а». Да, он пожил среди народа, прошел его школу и теперь едва ли отличается от него. Легко можно представить себе его странником, бредущим с котомкой за спиной от монастыря к монастырю по просторам русской земли.
Федор продолжает:
– Русский народ и его царь останутся один на один с безродным социализмом, который вскоре завоюет весь мир. А потому, хоть ты этого пока и не замечаешь, твой трон уже пошатнулся.
– Я заметил это, – с горькой проницательностью проговорил царь, – но я не знал, что зло зашло так далеко.
В этот вечер он не стал надевать маску, и на лице его было написано, насколько он уязвим.
– Да, оно зашло далеко, – отозвался Федор, – и его следует назвать своим именем, а не восторгаться им, словно это какое-то геройство. И, возможно, это следует сделать именно мне. Возможно, для этого я и рожден. И еще для того, чтобы сказать тебе, царю, что ты не безоружен перед этой надвигающейся социалистической гангреной.
Главное твое оружие – это единственная по-настоящему высокая идея, когда-либо рожденная человечеством, – идея бессмертия, в которое ты веришь так же, как и твой народ. Храни ее, эту веру, ибо на ней все держится, и пусть и другие хранят ее, но не с помощью полиции и цензуры – они здесь ни к чему. Пусть ее хранит Православие, – я говорю не Православная Церковь, а Православие, ибо Церковь тоже греховна.
И потом, у тебя есть земля – мать, в которой русские видят Матерь Божью. Поверь, государь, земля – священна. В земле лежит и из земли исходит порядок человеческий. Да и в любой стране порядок – экономический, политический, гражданский – зависит от земли и от собственности на землю. Какова собственность – таково и все остальное. Нехорошо, что наши интеллигенты владеют землей, крестьянами и живут за их счет где-нибудь в Лондоне или Париже, где разглагольствуют о социализме. Ты – царь, и ты должен отдать землю тем, кто поливает ее своим потом. Ты должен опередить социалистов, сделать лучше, больше того, что они только собираются сделать, это будет чудо, но ты можешь свершить его, ибо ты – отец. Вот увидишь, как только рабство будет уничтожено, как только народ приобщится к этой тайне – владению землей, в нем проявится жажда чего-то нового, жажда совершенной истины, совершенной справедливости, совершенного гражданского возрождения. Не упусти этого шанса.
И наконец, у тебя есть третье оружие – твой народ. И тут тебе посчастливилось, ибо русский человек добр по сути своей, уж ты мне поверь, я это хорошо знаю. Ведь мне довелось жить среди убийц, насильников и отравительниц. В России много бешеных, буйных, но злых нет. Русский ни в чем не знает меры. Он всегда хочет преступить рамки дозволенного, почувствовать, как замирает от страха сердце, подойти к самому краю пропасти, перегнуться через этот край, заглянуть в глубину, а иногда и броситься вниз. Так что будь осторожен.
Но знай и то, что обещаниями счастья ты русский народ свободным не сделаешь. Он не похож на другие народы, ему нет особого дела до счастья. Главная его духовная потребность заключается в необходимости постоянного и плодотворного страдания. Он жаждет принести себя в жертву правому делу, а не упиваться каким-то там счастьем. Он убежден, что истина добывается лишь ценой страдания. И надо уметь вести его, управлять им и этим его стремлением к мученичеству, ибо оно чрезмерно, и вот тут-то ты и сможешь приложить присущее тебе чувство справедливости: ведь жалея обидчика, ты всегда рискуешь недостаточно пожалеть обиженного… и тем самым впасть в социализм.
Я уже сказал тебе: ты должен стать Петром, но Петром лучшим, который искупит грехи прежнего. Тот попрал Русь, чтобы изменить ее, ты же должен будешь преобразить ее, сохраняя и уважая ее традиции. Русский народ живет православной верой. Православие – вот русская идея, другой нет. Поэтому-то нас и следует освободить от наносных идей, от опеки заграничных мыслителей, нам надо вновь обрести наши собственные общие идеалы, идущие от Христа и нацеленные на ожидание Его второго Пришествия. Гуманизм, который мы якобы ищем на Западе, существует в России с незапамятных времен, в нем – ее сущность, только выражен он не в революционной форме, а в форме правды Христовой.
Ибо русская душа, государь, гений русского народа, может быть, единственно способны вместить в себя идею единения всех людей на земле, идею всемирной братской любви. Ведь не случайно мы с такой легкостью говорим на всех языках, миримся со всеми различиями, впитываем разные культуры. Но прежде нам следует вновь стать самими собой. И тогда мы покажем всем остальным такой пример мира и любви, что им останется только подражать нам в этом. Не забывай, государь, что каким бы бедным, безграмотным, темным ни казался наш народ, прежде всего он – народ-богоносец.
Долго царь сидел молча. Федор поднялся. Только что он говорил как пророк. Теперь же он снова превратился в почтительного и смиренного подданного. Наконец Николай поднял глаза и взглянул на него:
– Будем трудиться вместе – ты и я.
В этом универсуме в 1854–1855 году Россия не воевала против англо-франко- турецкой коалиции. Николай I, чье здоровье не было подорвано поражением, прожил на десять лет дольше, крепостные раньше получили свободу, а с ней и землю, а дворяне, получив приличную компенсацию, не впали в нищету, а следственно, и в крамолу. Интеллигенцию увлекла идея духовного возрождения народа от истоков, не было революции, вернее, она была, но бескровная – революция любви, во главе которой встал Помазанник Божий.
Третий универсум возвращает нас на плац Семеновского полка. Федор никогда не встречался с царем. Вот Московский и Егерский полки стоят с оружием на изготовку, вот кавалергарды – белокурые сероглазые красавцы – полощут красно-белые вымпелы на кончиках своих пик. Три полка выстроились в каре вокруг черного помоста и серых столбов. Толпятся зеваки. В воздухе повисла апокалиптическая тишина. Чихнет ли кто-то из гражданских, стукнет ли, не дай Бог, оземь чей-то приклад – снег заглушает все звуки. Мороз.
Перекличка.
Здесь, здесь, здесь… все здесь.
– На караул!
Взметнулись вверх сабли всадников. Ладони пехотинцев с громким хлопком сжали стволы ружей: по звуку можно было подумать, что гигантский солдат схватил гигантское ружье.
– Шапки долой!
Чтение приговора. Смертная казнь, смертная казнь, смертная казнь…
Приговоренные целуют крест. Унтеры ломают над их головами шпаги. Раздают балахоны с капюшонами. «Хороши мы будем в этих нарядах». Петрашевский, Момбелли, Григорьев сходят с помоста. Их привязывают к столбам.
– Надеть капюшоны.
– Это чтобы у нас не было насморка.
Шестнадцать солдат вскидывают ружья. Федору остается минута жизни.
Вдруг – барабанная дробь. Солдаты по команде ставят ружья к ноге и встают по стойке «смирно». Что случилось? Там, в конце Успенского проспекта – белой ленты с черными штрихами, – появляется… Тут сведения расходятся. Всадник? Экипаж? Некоторые утверждали, что то был белый всадник на белом коне, может быть даже архангел. Другие говорили, что это был обыкновенный адъютант – Ростовцев – в банальном экипаже, запряженном парой гнедых лошадей… Кем бы он ни был, посланец этот привез Высочайшее помилование. Всем заключенным сохранялась жизнь, даже тем, кто не гнушался
