– Да, правда, – признал ангел-хранитель, – но я не виноват.
– Для смягчающих обстоятельств, – произнес Мункар, – это слабовато.
– Я хотел бы, – вступил Аватур Музания, – чтобы мы поговорили о мотивах господина Рихтера. Что это за «революция сама по себе»? Не бывает никаких «революций самих по себе». Может быть, господин Рихтер испытывал жалость к народу, страдающему под игом невыносимой тирании?
Нет: с одной стороны, в стране господина Рихтера не было невыносимой тирании, наоборот, законы там смягчались день ото дня. Но главное, ангел-хранитель признал, что за всю свою жизнь Рихтер не испытывал жалости ни к кому: ни к бедняку, ни к ребенку, ни к собаке. И дело не в том, что жалость – чувство похвальное и заслуживает особого уважения, Рихтер просто не знал, что это такое. Когда его спросили, не жаль ли ему людей, которых он посылает на смерть, он ответил, что сожалеет об интеллигентах, потому что их и так не много в стране.
Зеанпуръух напомнил, что старший брат Рихтера был повешен за покушение на монарха: может быть, младший брат действовал из мести, чувства не слишком христианского, но заслуживающего определенной симпатии. Увы, ангелу-хранителю нечем было подтвердить это предположение: Рихтер был в неважных отношениях с братом и, узнав о его казни, он сказал только: «Мы пойдем другим путем».
Напрашивался вывод, что Рихтера более всего интересовала не сама власть, а ее завоевание.
Председательствующий, беспристрастный Аватур Музания, сказал:
– Творить зло и добро одновременно – в природе людей. Однажды луковица, которую старая скряга дала бедняку, перевесила на моих весах все золото, украденное ею за всю ее жизнь. В другой раз краюха хлеба, брошенная нищему злым рабовладельцем, оказалась тяжелее всех цепей и хлыстов, которыми он истязал своих рабов. Ищите, ищите луковицу и краюху Рихтера.
Ангел-хранитель прилежно принялся искать, как дети ищут ответ на загадку, и наконец жалобно признался:
– Я ничего не нахожу.
Рихтер – защитник пролетариата – преследовал крестьян, нанесших, как он утверждал, ущерб его собственности; своей домработнице он платил две с половиной серебряных монетки в месяц, в то время как за одну только газетную статью он получал две сотни. Если его близкие были грустны, он говорил, что не знает, что делать с их чувствительностью; что же до их неприятностей, то это были «их
– Я не виноват, – закончил ангел-хранитель.
– Это просто невероятно! – воскликнул Аватур Музания. – Каждый человек делает добро тем, кого он любит. Кого же любит он? Кого он любил?
– Никого, вне всякого сомнения, – сказал Мункар. – Потому он и сотворил столько зла.
Ангел-хранитель грустно покачал головой. Тем не менее, было решено рассмотреть всех, кого Рихтер мог любить.
К отцу, судя по всему, он привязан не был. Когда он был ребенком, старшему брату приходилось делать ему замечания за неуважительное отношение к матери. Позже он написал своей матушке массу ласковых писем, но чаще всего они кончались просьбой о деньгах: он только и делал, что выкачивал из нее ее скудные средства, сам же не переставал вести приятный образ жизни. Использовал он и свою сестру, перегружая ее всякими поручениями, в том числе и опасными.
Были ли у него друзья? Он часто сближался с тем или иным из товарищей, но всегда лишь с целью лучше использовать того на революционной работе, впрочем, эта привязанность никогда не длилась долго.
Жена. Он свыкся с этой дурнушкой, и они жили в добром согласии, но незаметно было, чтобы она служила ему чем-то, кроме экономки-домоправительницы-секретарши-делопроизводителя, при этом обращался он с ней сурово, В сущности, он питал к ней не больше нежности, чем к своей теще, которая исполняла роль кухарки. Детей у него никогда не было.
«Любовница». В какой-то момент он был очарован одной женщиной, товарищем по партии, с которой на какой-то период они даже перешли на «ты». Никаких следов иной близости не сохранилось. Они неоднократно жили втроем – он, его жена и она, – и похоже, что это не стесняло ни одного из участников этого трио. Как-то, когда они уже расстались, в письме она пожаловалась ему, что падает от усталости, недовольна своей работой и что вообще глубоко несчастна в жизни. В ответ на это он написал ей, как прекрасно провел отпуск, как много купался, загорал и охотился. Ее восторгам по поводу романтических отношений между великими людьми он неизменно противопоставлял достоинства пролетарской семьи.
Нет, решительно, ни в жизни, ни в личности Рихтера не было и намека на любовь. Сам же он, все так же раскачиваясь взад-вперед, внимательно следил за ходом судебного разбирательства, а на плотоядных губах у него играла насмешливая улыбка: любовь? да на что она?
Но Аватур Музания не отступался. Рихтер ведь был человеком партийным, так, может быть, основанная им партия заменила ему и семью, и дружбу, и любовные ухаживания, короче говоря, человеческое тепло? Он принадлежит к натурам, в которых отцовское начало чудовищным образом подавляет все остальное. Ангел-хранитель не смог дать по этому поводу никаких показаний. О своей партии Рихтер имел обыкновение говорить, что она – не Армия спасения, не какая-нибудь там благотворительная организация, а оружие революции. То есть каждый здравомыслящий и порядочный человек должен был быть революционером, а значит, принадлежать партии, которая, по мнению Рихтера, была права во всем, даже в тех случаях, когда ей приходилось коренным образом менять свое мнение. А любому, кто не вписывался в эту картину, ответ один: «Свернуть башку!» Короче, трудно утверждать, что наш друг любил людей, даже своих соратников, от которых он требовал верности во всем и – чего проще! – высшего самопожертвования.
Зеанпуръух из природного своего доброжелательства, а возможно, для того, чтобы сделать приятное Аватуру Музании, высказал следующее предположение: но если не людей, так, может быть, Рихтер любил какие-нибудь вещи, красивые виды, занятия для души.
Ангел-хранитель вспомнил, что однажды спрашивал у Рихтера, любит ли тот реку, на которой провел свою юность; тот лишь пожал плечами. Он помнил, какие цветы росли у его родного дома, однако незаметно было, чтобы он особенно любил их. Литература? Для него существовала лишь одна хорошая литература – та, которая способствовала революционному прогрессу, а вся остальная была плохая. Он мог без конца слушать «Патетическую сонату» и революционные песни, но когда рабочие решили сыграть в его честь старинную мелодию, он потребовал прекратить: «Не могу я слушать музыку – я от нее добрею». Правда, никто, кроме него самого, никогда этого за ним не замечал. Даже если и была у него такая слабость, он тщательно ее скрывал. Мункар – судья с черным лицом и голубыми глазами – простодушно, а может, и с долей сарказма, предположил, что, не любя ничего и никого, Рихтер, возможно, любил просто Бога, как любили его когда-то столпники и пустынники.
Нет, отвечал ангел-хранитель, сокрушаясь все больше и больше. Рихтер не любил Бога. Он считал, что все, что касается религии, – это мелкобуржуазная слякоть и что «любое заигрывание с Богом отдает некрофилией». В шестнадцать лет он выбросил свой крестильный крестик на помойку. А в пятьдесят сотнями сносил церкви и тысячами расстреливал священников, монахов и монахинь. – Да что же это за человек такой?! – воскликнул Аватур Музания.
Ангел-хранитель стал путаться в деталях. Этот великий хвастун, только и твердивший все время о действиях «энергичных, решительных, беспощадных» и ежедневно занимавшийся шведской гимнастикой, чтобы быть готовым к борьбе, оказался на деле человеком крайне осторожным. Его ни разу не видели ни на одной баррикаде. Завладев властью, он окружил себя семнадцатью телохранителями и без конца вдалбливал им их обязанности. Если на него нападали на улице, он отдавал злоумышленникам все, что у него было, не думая даже воспользоваться оружием. Этот поборник революционной бедности лопал из нескольких кормушек, позволяя содержать себя сразу нескольким издателям, своей матери, жене, партийным меценатам и просто членам партии, которые тоже вносили в это дело посильную лепту. Не переставая ныть и сетовать на полуголодное существование, он через день бывал в театре и не раздумывая уходил в первом антракте, если пьеса была ему не по душе. Ему нужна была прислуга для ведения хозяйства, опытный корректор для правки гранок, вся семья находилась у него в услужении, и он
