— Мы купим здесь козьего сыра.
Тем временем из дома вышел мальчишка, который вынес нам шесть небольших кружков сыра.
Здороваясь со мной, он громко сказал: «Привет, Баджо!»
Мне стало приятно. Софи посмотрела на меня с недоумением, и я объяснил, что мальчик мой друг. Действительно, несколько дней назад он стал свидетелем моего спортивного подвига. Встреча с ним здесь, так далеко от поселка, казалась редкой случайностью.
Мне нравилось, что меня принимали за своего. Поэтому те несколько снимков, что я сделал на острове, я сделал тайком. Я не хотел выглядеть туристом.
На следующий день Софи позвала меня на обед; помимо козьего сыра, она угостила меня теперь уже моим любимым блюдом cachupa guisada, которое готовится на сковороде из мяса, крупы и яиц. На мой взгляд, блюдо это довольно плотное, но раз в неделю я позволял себе им полакомиться. После него я два или три дня старался есть только легкую пищу. Отварной рис и знаменитую рыбу гароупа, которую отменно готовят на Кабо-Верде.
Когда я в первый раз оказался в доме Софи, я заметил две фотографии, на которых я узнал ее и Федерико. На одной они были на пляже, на второй — на фоне Эйфелевой башни. Одна летняя фотография, а другая зимняя. Пока я рассматривал зимнюю фотографию, Софи сказала: «Я не хотела, чтобы мы снимались на фоне башни, поэтому и поставила его на это место. Но Федерико настоял, и то, что эта фотография осталась у меня, целиком его заслуга. Мне, парижанке, казалось глупым фотографироваться так, словно мы туристы. А сейчас она стала моей любимой. У меня есть и другие фотографии — хочешь посмотреть?»
Софи открыла ящик и протянула мне конверт с фотографиями. На одних она и Федерико были в отдельности, на других вместе, кто-то из них держал аппарат в вытянутой руке, чтобы в кадр попали они оба. Некоторые снимки были сделаны с такого близкого расстояния, что носы казались гигантскими, а на лицах светились блики от вспышки. Потом шли снимки, на которых Федерико и Софи были в отдельности, спящими в постели.
— А это что за фотографии? — полюбопытствовал я.
— Это было что-то вроде игры, — ответила Софи. — Однажды я проснулась раньше, чем он, и сфотографировала его спящим. В следующий раз он сфотографировал меня. Ну, а поскольку мы постоянно спорили, кто встает раньше и кто спит дольше, какое-то время тот, кто первым открывал глаза, снимал другого спящим. Так и накопились наши утренние фотографии в постели.
Я испытывал странные чувства, перебирая фотографии Федерико, сделанные в доме женщины, которая все еще оставалась для меня незнакомкой. Это было для меня немного неожиданно, потому что я по-прежнему считал, что Федерико принадлежит только мне или тем, с кем я был хорошо знаком.
«При чем здесь эта женщина и его фотографии?» — вертелось у меня в голове. Это чувство трудно объяснить. Я даже на миг испытал приступ ревности.
Ну, а в тот день, когда я пришел к Софи на обед, мое отношение к ней стало совсем другим, я мог сказать, что уже успел близко познакомиться с ней и сильно к ней привязался. Она была потрясающей женщиной. В ее доме все для меня стало своим. После моего приезда на остров прошло уже больше месяца, но этот день стал особенным, потому что за обедом Софи посмотрела на меня и произнесла глухим голосом:
— Мне надо поговорить с тобой.
— Я в чем-то провинился? — с беспокойством спросил я. — Ты хочешь меня уволить?
— Я беременна.
Вилка выпала из моей руки.
— Как беременна? От кого? Нет, то есть, ради бога, извини, я не то хотел сказать, я имел в виду, ну, в общем… уже давно?
— Об этом никто не знает, даже Федерико не знал. Я собиралась сказать ему об этом после его возвращения. Я поняла, что беременна, перед самым его отъездом, сейчас заканчивается третий месяц.
— Черт возьми, — непроизвольно вырвалось у меня. От неожиданности я не мог понять, хорошая это новость или плохая. — Но почему ты никому ничего не сказала? Родителям Федерико надо бы сказать об этом — ты так не считаешь? Я их хорошо знаю, они будут счастливы.
— Я хотела быть полностью уверенной в этом, начальный период беременности требует крайней осторожности. Я не хотела причинять им новую боль. Но после третьего месяца можно уже особенно не беспокоиться, хотя я не думаю, что скажу им об этом, прежде чем доношу ребенка. И мои родители ничего не знают о беременности. А тебе я рассказала об этом, потому что доверяю тебе. Ты единственный, кому это известно.
Я встал из-за стола с таким ощущением, словно всю ночь напролет занимался любовью с женщиной. Это состояние испытываешь после того, как ночью часами ласкаешь женщину, а утром на работе чувствуешь себя физически совершенно истомленным, но в то же время ощущаешь душевный подъем и счастье. Так вот, я испытывал те же самые ощущения. Я чувствовал себя одновременно разбитым и счастливым.
Я спросил у Софи, где она собирается рожать, нужна ли ей моя помощь, но у Софи было медицинское образование, и она сама знала, что ей надо делать. Все последующие дни я думал только об этой новости.
Жизнь продолжалась, с ее взлетами и падениями, и то и дело опрокидывала все планы. Едва я начинал чувствовать твердую почву под ногами, как судьба в очередной раз хваталась за край скатерти и вновь сбрасывала все со стола.
Но это странным образом начинало мне нравиться.
14 La mulher del abraco[1]
Шло время, но округляющийся живот Софи оставался почти незаметным, потому что она ловко скрывала его под свободной одеждой. Закончился третий месяц. Прошел и четвертый. Я время от времени воображал, как будущие дедушка и бабушка, родители Федерико, узнают о рождении ребенка. Мне было приятно представлять себе выражение их лиц, когда они услышат эту новость. Я же тем временем пытался понять самого себя. Я, как и Софи, готовился произвести на свет новое существо. Благодаря Сади, я уже стал каменщиком, электриком, сантехником. Я брался за любую работу, по крайней мере, старался хорошо ее выполнить.
Сади многому меня научил. Я всегда восхищался людьми, которые умеют работать руками. Я часами, как завороженный, готов наблюдать за руками опытного работника. Сади знал свою работу и охотно передавал мне свой опыт. На Боавишта я начал следить за своей физической формой. На остров я прилетел бледнокожим, с дряблыми мускулами. Теперь вечерами, закончив работу, я отправлялся бегать, а после пробежки купался в море. Я получал огромное удовольствие: вода казалась мне, разгоряченному бегом, холоднее обычной, я чувствовал себя, как бог. Купание в море на закате стало моим фитнесом. Чтобы справиться с эмоциональным потрясением, пережитым в детстве, мне еще ребенком пришлось спрятаться в раковину, закрыться панцирем, поэтому мое тело как бы отвердело, я никогда не был проворным и гибким. Я ни разу не мог дотянуться руками до кончиков пальцев на ногах, не сгибая их. Теперь мое тело стало более гибким.
Иногда я не бегал, а шел прогуляться в центр поселка. Однажды я пришел туда обнаженный по пояс и узнал, что появляться в таком виде здесь запрещено. Когда мне об этом сказали, я даже подумал, что меня разыгрывают. Но это на самом деле была правда. Полицейский остановил меня и хотел оштрафовать, но я объяснил, что ничего не знал о запрете. Полицейский поверил и не стал меня наказывать.
С семи вечера на площади играли в футбол. Вначале я просто стоял и наблюдал за игрой, но потом набрался смелости, вышел вперед и присоединился к одной из команд. Все-таки футбол — отличная игра. Всякий раз, когда я начинаю возиться мячом, я обещаю себе чаще выходить на поле, но потом забываю о своем обещании.
