Сбоку от импровизированной площадки находился маленький бар с постоянно включенным радио. Мне нравилась музыка, доносившаяся из бара. А выпить после игры стакан холодного пива уже стало традицией. Стоявшая за стойкой девушка, увидев меня в баре, всегда широко улыбалась; иногда, когда я поворачивался в ее сторону, я замечал, что она смотрит на меня. У меня появилось ощущение, что я ей симпатичен, но не было желания это проверить. Мне просто нравилось, как она на меня смотрит. Этого мне было вполне достаточно.
Я не отличался выдающимися футбольными способностями, но играл, в общем, неплохо. В любом случае, когда в школе мы делились на команды, я никогда не оставался игроком, которого звали в последнюю очередь. Таким всегда был Джованни Гаффурини. Бедняга. Если он хотел, чтобы его взяли в команду, ему приходилось приносить свой мяч. Джованни прозвали Капитан, потому что никому даже в голову не пришло бы выбрать его капитаном.
Во время одной игры на площади, как всегда, текла привычная жизнь. Девушки стояли по краям футбольной площадки, лениво бродили собаки, из бара доносилась музыка, широко улыбалась барменша, порывы ветра приносили знакомый запах запеченной на гриле рыбы. И вдруг в этой будничной обстановке произошло чудо. Игрок нашей команды Чилас — я с этим парнем, кстати, работал на стройке — получил мяч от вратаря и отпасовал его мне на середину поля. Я, вдохновленный уж неведомо каким божеством, обвел трех соперников и сделал передачу на край партнеру, а тот навесил мяч в центр штрафной, откуда я в невероятном акробатическом прыжке ударом через себя забил гол.
Этим голом я сорвал аплодисменты даже наших соперников. Кто-то пожал мне руку. Я, сделав вид, что такие удары для меня дело плевое, поднялся с земли и пошел к центру поля, словно ничего необычного не случилось. Только внимательный наблюдатель мог заметить, что я слегка прихрамывал. Никто, кроме меня, так и не узнал, что я мучился от дикой боли после падения на твердую землю. Я вынужден был притворяться, что мне не больно, чтобы не разочаровать своих болельщиков, среди которых было немало девушек. В любом случае, игра стоила свеч, потому что в течение нескольких дней после этого гола меня при встрече называли Баджо.[2]
Прошло не так уж много времени, и, благодаря своей славе голеадора, рабочим со стройки, моим партнерам по игре в футбол, родственникам Сади и приятелям, с которыми я пил пиво в баре, я познакомился с множеством местных жителей. Даже когда я заходил в магазин за покупками, со мной здоровались как с одним из своих. Мне еще помогало то, что в поселке знали, что я был другом Федерико.
Тем временем, пока я все ближе знакомился с местной обстановкой, моя собственная жизнь текла совсем не так, как я привык жить до отъезда из Италии.
Можно сказать, что я сбежал от старой жизни, потому что мне было не по себе. Но я никогда не думал, что, расставшись с ней, я расстанусь и со своей болью, и со своим горем. Наоборот, я знал, что они как тень будут повсюду следовать за мной, пока я не сумею их расщепить, трансформировать и, главное, не начну с ними бороться.
Однажды, несмотря на то что все вокруг меня было, как обычно, тихо и спокойно, я ощутил душевное волнение. Я стал испытывать беспокойство. К тому же накануне мне приснился странный сон. Во сне я сидел на кухне в доме отца, что-то ел и вдруг, во время еды, почувствовал, что у меня выпадают зубы. Они выпадали сами по себе, не было и следа крови. Зубы сыпались у меня изо рта, и когда я нагнулся, чтобы подобрать их, мощный поток воды хлынул в дом, унося с собой мои зубы, а потом смыл все в доме, включая меня самого. Я проснулся от того, что бешено колотил ногами, будто отчаянно барахтался в воде.
Странный был сон, да и вообще я, наверное, уже начал понимать, что мой первоначальный восторг иссяк и все мои проблемы снова выплыли на поверхность. Нехорошие мысли вновь завертелись в моей голове. Захваченный волной новых впечатлений, я слишком долго делал вид, что со мной все в порядке. Вначале мне было приятно, словно я сильно опьянел, но по прошествии времени хмель начал выветриваться, и я стал осознавать свое положение. Я так и не внес ясность в свою жизнь. Я не сумел смело взглянуть в лицо своим неприятностям, я не изменился, а только на время оторвался от самого себя, но сейчас мое увеселительное путешествие приближалось к своему окончанию.
Я не совсем ясно понимал, где я нахожусь и что я здесь делаю. Все было не так, как раньше. Тогда, встречая знакомого человека, я знал о нем практически все, потому что годами виделся с одними и теми же людьми. Раньше люди знали, кто я такой, какая у меня машина, чем я занимаюсь, из какой я семьи, в какие дни хожу в спортзал на тренировку. Здесь ничего подобного за мной не стояло. Здесь меня не было. Точка. Раньше, когда приходило чувство одиночества, мне было достаточно пойти в бар, где я наверняка мог встретить знакомых.
Если прежде я всегда предпочитал вращаться в знакомой обстановке, где я чувствовал себя уверенно и мог контролировать ход событий, то теперь я жил в состоянии полной неопределенности. Я находился в свободном падении. Такое положение перестало, как в первые дни, приводить меня в безудержный восторг, я уже не ощущал себя Индианой Джонсом.
Раньше, возвращаясь вечером домой, я оказывался среди своих привычных вещей и обретал душевный покой. Перед моими глазами были моя постель, мой музыкальный центр, мой компьютер, моя чашка. Мои пальцы уже много лет прикасались к этим предметам. Я бессознательно тянулся к ним, потому что они отражали мою суть. Но тогда же я начал понимать, насколько мои представления о себе сковывали меня, давили на меня, стеной вставали между мной и миром, мешая мне разобраться в жизни. Я понял то, что раньше мне было непонятно: я должен сдвинуться с этой мертвой точки. Отойти от самого себя.
Я практически выбросил за борт все, что определяло меня как личность. Остался без своих корней. Я наблюдал, как распадалась и рушилась моя прежняя жизнь.
Бывает, что во время поездки на машине мы сбиваемся с верного пути и неожиданно начинаем обращать внимание на незнакомую местность. Мы замечаем ее только потому, что заблудились. Со мной случилось то же самое. Я разглядел в себе черты, на которые никогда не обратил бы внимания, если бы не сбился с пути. Я съехал со знакомой колеи, по которой привычно катился в своей жизни.
И вот я приблизился к такому же моменту своей жизни, в какой загадочный литературный герой Улисс назвался именем Никто. Я перепугался, когда мне пришлось плутать по новым, незнакомым местам вдали от известной мне дороги. Мной снова овладел страх. Я был сбит с толку. Я по своей воле угодил в капкан. В детстве я просунул голову сквозь прутья балконной ограды и не смог высунуть. Пришлось звать дедушку, чтобы он помог мне высвободить голову. Между прутьями я просунул ее легко, а вытянуть ее обратно мне мешали уши. И вот я снова оказался зажат невидимыми прутьями. Я высунулся вперед, чтобы разглядеть, что происходит дальше, и никак не мог вернуться назад.
Мне уже несколько дней было не по себе, но в то утро меня прорвало. «Что за бред я придумал для себя?» Весь день я думал о том, как мне вернуться домой, вернуться к своей прежней жизни. Высвободить голову из прутьев. Даже Сади заметил, что со мной творится что-то неладное, но и ему я ничего не сказал. Я пошел узнать, когда будет ближайший самолет в Италию. Но так называемое бюро путешествий было закрыто, оно открывалось на следующий день, и, когда я узнал об этом, мной овладело отчаяние, мне казалось, что меня заперли в клетке. Теперь уже я твердо решил вернуться домой. Я старался не попадаться Софи на глаза, потому что мне было стыдно.
В тот вечер я никак не мог заснуть. Я вертелся в постели, как цыпленок на вертеле. В какой-то момент мне стало совсем плохо. Я не мог вздохнуть полной грудью. У меня получались только короткие, прерывистые вдохи. Мне стало плохо. Я испугался. Мне казалось, что я умираю. Я встал и ополоснул лицо. Потом попробовал выпить воды. Я не смог сделать ни глотка. Я окончательно растерялся. Наконец я вышел из своей комнаты и постучался в дверь дома Софи.
— Извини за беспокойство, но мне плохо… — сказал я, когда она открыла. — Мне очень плохо, я не знаю, что делать, я не могу дышать, есть ли здесь врач или хоть кто-нибудь, даже не знаю кто… прошу тебя, помоги мне… со мной такого никогда не было, я не понимаю, что происходит…
Софи велела мне успокоиться, зайти в дом и сесть на стул. Но я не мог успокоиться, тем более сесть на стул. Я не смог даже войти в дом.
— Подожди минуту, я сейчас оденусь и отведу тебя к женщине, которая, наверное, сможет тебе помочь.
Она вскоре вышла из дома, и мы пешком пошли в поселок. Улица оказалась безлюдной, вокруг не было ни души. Пока мы шли, я без конца просил у Софи прощения, но она каждый раз обрывала меня,
