Мерно вздымалисьи опадали большие красивые крылья, откуда ни возьмись появившиеся у чудесного коня; скала, на которой только что находился Иван, провалилась в какие-то местные тартарары. Сколько Иван ни напрягал глаза, никаких следов камня, Фомы, Ланселота или их лошадей он не увидел — только ровное поле с изумрудной травкой. Больше ничего.
Он постарался привести в порядок мысли. Подумав и поприкидывав, он все же решил, что на войне как на войне. Но вот только он доберется до тех, кто начал эту драку!..
Между тем крылатый конь замедлил полет и начал плавно снижаться. Он перелетел через стену замка и аккуратное опустился на вымощенный камнем двор. Иван легко соскочил с коня и посмотрел ему в глаза,
— А что, немного пораньше крылья у тебя не могли от расти, волчья ты сыть? — безнадежно и в то же время ядовито спросил он.
Конь внимательно посмотрел на горестно поджавшего губы Ивана.
— Во-первых, не могли, — сказал он с достоинством. — Во-вторых, доблестный сэр, мне кажется, что это хамство — говорить так с существом, которое только что спасло твою гроша ломаного не стоящую, ничтожную, жалкую жизнишку!..
Голос у коня был глуховатый, но красивый.
Иван сначала не поверил своим ушам, а потом открыв рот.
Конь усмехнулся, показав острые белые зубы.
— Чего уставился, добрый сэр, как баран на новые ворота? — спросил он. — На мне ведь узоров нету… и вообще, как правильно неоднократно повторял любезный сэр Фома, в наших местах всякое бывает.
Иван сглотнул.
— И вы… ты…
— Можно и на «ты», — благосклонно кивнул конь. — Будем считать, что брудершафт мы с тобой испили — не могу же я, в самом деле, держать рюмку в копытах!..
Тут Иван вдруг разозлился.
— Ах ты, травяной мешок! — гаркнул он. — Ты почему же с самого начала не сказал, что у тебя есть крылья, и не принес меня сюда без волокиты и кровопролития?!.
Конь посмотрел на него с укоризненным изумлением.
— Сколько времени впустую ушло, — остывая, сказал Иван. — И Фома вон с Озерным вместе зазря погибли… Таких друзей потерял…
— Это уж меня не касается, — решительно сказал конь, — как ты там распоряжаешься своим временем и строишь отношения с друзьями… Давай-ка, добрый рыцарь, заниматься каждый своим делом и выполнять каждый свою работу и при этом поменьше разговаривать на посторонние темы!
— Ничего себе — «посторонние темы»! — возмутился Иван. — Да ведь получается, что из-за меня…
— Из-за тебя, между прочим, пока что еще ровным счетом ничего не произошло, — перебил его конь. — Ни плохого, ни хорошего.
— Как это? — поразился Иван.
— А вот так. Путешествия твои по разным уровням касаются сейчас только тебя самого, а раз тебя не догнали, то и со временем пока нормально. Ты здесь стараешься не только для других, но и для себя тоже, между прочим…
— А результат?
Были бы у коня плечи, как у человека, он бы ими обязательно пожал бы.
— А результата пока нет… Так что иди работай.
Иван поразмыслил.
— А куда идти-то?
Конь посмотрел на него с явным презрением.
— Действительно, чего это я, — хмыкнул Иван. Он еще потоптался на месте, потом решился.
— Ладно, я пошел, — сказал он.
Конь не ответил.
Иван зашагал к дверям.
Внутри замка было пусто и тихо: серый многолетний налет пыли покрывал мраморные черные полы, гладкие стены, высокие сводчатые потолки; коридоры, казавшиеся бесконечными, вели в никуда, либо завершаясь тупиками, либо переходя один в другой и наоборот. Шаги Ивана гулко раздавались в пустом пространстве. Нигде не было видно ни одного человека: не встретил Иван на своем пути и следов пребывания людей в замке.
Зато он видел многочисленные двери, которые все как одна были крепко-накрепко закрыты: одни оказались запертыми на огромные висячие замки, другие были наглухо заколочены досками, третьи забраны проржавевшими решетками, а четвертые, по-видимому, забаррикадированы изнутри.
Иван наудачу попытался отворить некоторые из них, но все попытки оказались тщетными. Двери были разнообразны по размерам: одни огромные, как городские ворота, другие — поменьше; встречались и совсем маленькие, наверняка ведущие в какие-то потаенные кладовые. Попадались двери деревянные, безо всяких затей, другие были окованы железом и золотом, украшены богатой резьбой.
Каждая из дверей хранила свою тайну. Из-за некоторых доносились приглушенные временем и расстоянием звуки и голоса: но едва Иван останавливался и пытался прислушаться, как все моментально умолкало, обращаясь за помощью к гробовой тишине.
Как-то раз он прошел мимо двери, из-под которой сочилась струйка темной крови, собираясь в порядочных размеров лужицу; но Иван настолько привык за время своих странствий к виду этой самой крови, что даже не стал останавливаться, а просто прошел мимо, стараясь только не запачкать ноги: виданное ли это дело — ходить по чужому дому, оставляя за собой кровавые следы!..
Однажды он чихнул: этому поспособствовал сизый, резко и неприятно пахнущий дымок, пробивавшийся из щелей потемневшей от времени двери, но Иван и здесь не стал останавливаться.
Наконец он очутился в коридоре с рядом совершенно одинаковых, крашенных белой краской дверей: они были похожи на школьные, со стеклами наверху. Стекла эти были замазаны мелом. Иван заглянул в стекло, но, как и следовало ожидать, ровным счетом ничего не увидел.
Тогда он попытался открыть дверь, дергая ее за ручку, — дверь открывалась наружу. У него ничего не вышло, и тут Иван совершенно машинально робко постучался.
Он замер, не понимая, зачем сделал то, что сделал; через секунду он уже готов был идти дальше, но тут лязгнул замок, и дверь отворилась.
Иван, не колеблясь, вошел в помещение. Это оказался действительно школьный класс, с большими окнами, доской с лежащими в желобке разноцветными мелками и мокрой тряпкой, с тремя рядами парт и учительским столом. Больше в классе ничего и никого не было.
Иван прошелся по классу, бездумно водя пальцем по партам. Пройдя из конца в конец помещения, он посмотрел на свой палец — чисто. Иван глянул на пол и увидел четко отпечатавшиеся на толстом слое пыли свои следы.
Присмотревшись повнимательнее, он понял, что это даже не пыль, а скорее мелкий песок, похожий на речной… нет, и не песок тоже: это был пепел, обыкновенный пепел, и он слабо поскрипывал при каждом шаге.
А вот стены были совершенно чисты: за окном же стоял обыкновенный серый день.
Иван подошел поближе к окну и понял, что день этот все-таки не совсем обыкновенный. За застекленной рамой была пустота, белесая пустота — и больше ровным счетом ничегошеньки. Это был не молочный утренний туман, не городской смог, повисший вялой грибной шляпкой на целые десятилетия и не пропускающий ни единого лучика света, не облака и не тучи — просто ничего; пустота, да и только.
Иван вздохнул и еще раз прошелся по классу. Он хотел было присесть за учительский стол, но передумал и вместо этого с трудом втиснулся за парту — первую в ближайшем к окну ряду.
Он понимал, насколько дико должен смотреться в своих доспехах в этом классе, за этой вот самой партой, — понимал, но ему было абсолютно все равно.
