арестовать одну слабую немолодую женщину, подумал он с усмешкой. Но жителей Лондона больше, чем всех воинов, вместе взятых. И они, эти жители, всегда были достаточно самостоятельны в своих симпатиях и поступках. И если уж полюбили принцессу Марию (за что — разговор иной), заставить их переменить свое благорасположение будет очень нелегко и займет, во всяком случае, немало времени. На это и делал ставку Оуэн.
Но ничего этого он говорить не стал, а ограничился несколькими краткими распоряжениями.
— Нужно погасить свет, — сказал он, — оставить лишь одну свечу и, главное, ни под каким предлогом и никому не открывать двери. Даже если к ней подойдет сам хозяин замка Пемброк. И ему, и Нортумберленду следует отвечать… — теперь он обращался к Пен, — что принцесса уже легла в постель, так как очень устала, у нее опять началась лихорадка.
Пен кивнула. Ею овладело некое странное ощущение — что все происходящее она видит как бы со стороны, не принимая в нем непосредственного участия. А сама она сейчас только мать, только хранительница жизни и здоровья этого уснувшего малыша, чье теплое тельце так доверчиво прижимается к ней.
Как бы издалека донеслись до нее негромкие слова Оуэна, обращенные к принцессе:
— С первыми лучами рассвета, мадам, вы будете на пути в Эссекс.
И тут послышались звуки тяжелых шагов нескольких пар ног по каменной лестнице, которые замерли возле их дубовой двери. Дрожащими руками принцесса достала четки из складок платья, губы ее снова беззвучно зашевелились.
В комнате было почти темно: горела одна свеча и лениво тлело пламя в камине. Колеблющиеся тени казались угрожающими, а негромкий стук в дверь — оглушительным.
За стуком раздался дружелюбный голос графа Пемброка:
— Мадам, я счастлив, что вы вернулись под крышу моего дома. Могу я поговорить с вами?
Дверь слегка дрогнула, когда ее дернули с внешней стороны. Оуэн кивнул Пен, та подошла к двери.
— Милорд, — сказала она, — принцесса крайне утомлена и уже лежит в постели. Я не могу ее тревожить.
— Но сейчас еще только около восьми! — игриво воскликнул граф. — Я намеревался поужинать с принцессой.
— К сожалению, ее лихорадит, милорд, и я боюсь, она не примет вашего любезного предложения.
Голос у Пен окреп и был убедителен, как никогда.
— Тогда я немедленно пришлю к ней врача, — сказал Пемброк. — Нельзя же оставлять ее совсем без помощи.
— Благодарю за вашу любезность, милорд, но принцесса уже приняла снотворные пилюли и ее нельзя беспокоить.
За дверью послышалось какое-то движение, приглушенные голоса, затем новый стук в дверь, на этот раз более решительный — видимо, эфесом шпаги. И повелительный голос:
— Леди Брайанстон!
— Да, милорд Нортумберленд? — учтиво ответила Пен.
— Откройте нам дверь! Мы должны поговорить с принцессой. — И после небольшой паузы:
— У меня к ней послание от ее брата короля.
Это была явная ложь, Пен не сомневалась, но, судя по движению, которое сделала принцесса, та готова была поддаться на уловку. Оуэн прикоснулся предостерегающе к ее руке и подал Пен знак ответить отказом.
— Милорд герцог, — сказала она, — к сожалению, принцесса глубоко уснула после приема лекарства. Не сомневаюсь, она будет готова принять вас завтра утром, — Хотел бы услышать это от самой принцессы:
— пробурчал Нортумберленд.
— Но миледи приняла большую дозу снотворного, я же сказала, милорд. Она не в состоянии беседовать.
На протяжении всего этого малоприятного разговора Пен продолжала держать ребенка на руках, и, глядя на них обоих, Оуэн подумал с удивлением, что за какие-то считанные часы в ней проснулась истинная мать, а ребенок, казалось, понял это и признал ее.
За дверью опять слышались голоса, шарканье подошв. Потом голос Нортумберленда:
— Леди Брайанстон, прошу передать принцессе пожелания скорейшего выздоровления. Надеемся увидеться с ней завтра с утра.
— Уверена, она примет вас тотчас же, как проснется, милорд герцог, — повторила Пен и отошла от двери.
Нортумберленд с отвращением, как на заклятого врага, смотрел на массивную дубовую дверь. Потом резко отвернулся и молча зашагал по коридору. За ним последовали Пемброк и Суффолк. Несколько воинов шли в отдалении.
— Сейчас ничего не сделать, — пробормотал Нортумберленд. — Она заперлась на всю ночь. Я возвращаюсь домой и буду снова здесь на рассвете. С пей всего три женщины, утром мы без труда проникнем в ее покои. А пока запасемся терпением.
— Да, это лучше всего, — с видимым облегчением согласился Пемброк.
Идея насильственного вторжения к принцессе Марии его совсем не устраивала — и как хозяина дома, и как осторожного политика. Ведь если по каким-то причинам планам Нортумберленда не суждено сбыться и принцесса превратится в королеву Англии, всех, кто покушался па ее свободу, ожидает топор палача.
В полутемной комнате некоторое время царило напряженное молчание. Все прислушивались к топоту ног на каменной лестнице, и, когда он затих, раздался невольный вздох облегчения. Временного облегчения.
— Насколько я понимаю, шевалье, — едва слышно произнесла принцесса, — вы выиграли для нас немного времени.
— Да, — ответил Оуэн, — для того, чтобы все попытались отдохнуть. До рассвета. Раньше мы не сможем тронуться с места.
— Разве я смогу уснуть? — Четки в руках у принцессы непрерывно щелкали.
— Тогда молитесь, мадам, — без особого сочувствия сказал Оуэн и, подойдя к окну, увидел, как во дворе в свете множества факелов готовятся к отъезду из замка в свои лондонские резиденции Нортумберленд и Суффолк. Вскоре они вернутся обратно, но за этот промежуток времени должно произойти нечто неожиданное для них — то, что он спланировал и надеется осуществить.
Несмотря на напряженность момента, от внимания принцессы не ускользнула некоторая бесцеремонность в поведении шевалье. Но, в конце концов, он всего-навсего француз, разве может она, да и вся Англия, ждать доброго, уважительного отношения от своих стародавних недоброхотов. Сейчас от него зависит многое, если не все, и она должна терпеть. Впрочем, быть может, у этого железного человека тоже нервы на пределе: он ведь рискует многим, если не всем, включая жизнь…
И все же привычный высокомерный тон сохранился в ее голосе, когда она спросила:
— Как же мы сможем покинуть этот замок незамеченными, шевалье?
— Мы вовсе не станем этого делать, мадам, — ответил он не очень охотно. — Внезапность и утренний свет будут на нашей стороне. Впрочем, в подробности вдаваться не стану. Постарайтесь отдохнуть и доверьтесь мне, мадам.
Повелительные нотки в его голосе разгневали принцессу, но она прошла долгую школу унижений и опасностей и научилась управлять собой. Поэтому молча поднялась с кресла и проследовала в спальню, сделав знак Матильде и Сьюзен сопровождать ее.
Пен закрыла за ними промежуточную дверь и, повернувшись, осталась стоять у порога: мать с ребенком на руках — символ непреходящей, вечной жизни.
Эта картина тронула Оуэна, пробудила горечь, он почувствовал укол зависти. Подойдя к камину, чтобы поворошить угли, он произнес:
— Если ребенок спит, положите его на софу и укройте чем-нибудь.
Она послушалась совета, прозвучавшего как приказание, и некоторое время не могла оторвать взгляда
