– Как Макс? – спросила Пруденс, с трудом сдерживая любопытство.
Констанс улыбнулась и бросила меховую подушечку на столик, рядом с перчатками.
Она примостилась на широком подлокотнике дивана, разгладила складки шелковой юбки красновато- коричневого цвета, плотно облегавшей бедра, и расстегнула черный жакет, подчеркивавший ее осиную талию, из-под которого виднелась шелковая блузка цвета слоновой кости, отделанная кружевами.
Честити запустила в нее диванной подушкой. Констанс увернулась, поймала ее и бросила назад сестре.
– Мы великолепно провели время.
– Значит, можно предположить, что Макс в размягченном состоянии духа? – спросила Пруденс.
Констанс устремила на сестру проницательный взгляд:
– В чем дело? Я поняла, что что-то не так, в ту самую минуту, как вошла.
Она умолкла, услышав стук в дверь. Это явился Дженкинс, неся на подносе кофе.
– Как миссис Билл, Дженкинс? – спросила Констанс и поднялась, чтобы освободить на столе, заваленном бумажным хламом, место для подноса.
– Благодарю вас, мисс Кон.
Дженкинс разлил кофе в три чашки, предусмотрительно добавив сахару в ту, что предназначалась Честити.
– Надеюсь, миссис Бидл получила множество писем для «Леди Мейфэра».
– Пру забрала последнюю пачку писем пару дней назад, – сказала Честити, взяв ломтик миндального кекса с тарелки, как только закрылась дверь за дворецким. Им не терпелось ввести Констанс в курс дела.
– Да, – подтвердила Пруденс. – Среди них были весьма интересные.
Лицо Констанс посерьезнело.
– В чем дело? – повторила она свой вопрос.
Пруденс подошла к секретеру, на котором громоздилась гора бумаг, грозивших свалиться на ковер.
– Помнишь статью о графе Беркли?
Она выудила листок из кучи бумаг. Констанс поднялась.
– Да. Разве могла я забыть? Не сомневалась, что это вызовет бурю. Вы тоже не сомневались.
– Он возбуждает против нас дело, точнее – против «Леди Мейфэра». Дело о клевете, – сказала Честити.
– Ничего у него не выйдет. Это чистая правда. Есть доказательства, – решительно заявила Констанс.
– Вот копия письма его поверенных.
Пруденс передала ей документ, который скопировала, прежде чем вручить оригинал клерку сэра Гидеона.
– У него нет никаких фактов, – сказала Констанс. – А мне известны имена трех женщин, которых он соблазнил и бросил.
– «Пэлл-Мэлл газетт» ухватилась за это, на что, собственно, мы и рассчитывали, – подтвердила Пруденс. – Но их статья опубликована только сейчас. Теперь он будет пригвожден к позорному столбу. Пруденс перегнулась, заглядывая через плечо сестры, и ткнула пальцем в параграф в конце письма: – Думаю, настоящие неприятности кроются в этом.
Констанс прочла параграф.
– О Боже! – пробормотала она. – Финансовые дела. Мне не следовало о них упоминать. На этот счет у меня нет неопровержимых доказательств, хотя я знаю, что это правда. – Она посмотрела на сестер: – Мне так жаль.
– Это не твоя вина, – промолвила Пруденс. Она сняла очки, протерла их носовым платком. – Чес и я готовы нести ответственность за то, что написали. Мы знали, что он не платит по карточным долгам и что некоторые его финансовые дела вызывают подозрение.
Пруденс снова надела очки.
– Но у нас нет доказательств, – повторила Констанс. – Я слишком увлеклась, когда выяснила обстоятельства, подтверждающие его волокитство. Я решила, что мне удастся уличить его в бесчестном поведении и никто не станет вдаваться в подробности, потому что у меня есть неопровержимые доказательства всего остального.
– Как видишь, он сам решил этим заняться, – промолвила Пруденс, указательным пальцем сдвинув очки на переносицу. – По-видимому, он считает, что если ему удастся вчинить иск о клевете, то это станет автоматическим опровержением и всего остального. И тогда он, возможно, примется за «Пэлл-Мэлл газетт». После одержанной победы никто не посмеет поминать его грешки даже шепотом, не то что вслух.
Констанс с отвращением бросила бумагу на секретер.
– Есть идеи?
– Ну, мы, выражаясь фигурально, ударили по мячу, и он покатился, – ответила Пруденс и рассказала сестре о сэре Гидеоне Молверне.
