обгоревших остовов стеллажей, между куч сгоревшего дерева, на залитом водой и пеной полу лежала Ниночка. Вернее, это была уже не она, а то, что от нее осталось — обгоревшее до черноты и скукоженное до размеров тряпки тело да буйные, лишь тронутые огнем кудри.
— Мама! — прошептала я басовито и брякнулась на круглые колени Галины Ивановны.
Мой некорректный поступок произвел неплохой эффект, от толчка женщина очнулась и проблеяла «Пить». Но напоить бедняжку было некому, так как любопытные кумушки в полном составе вломились в комнату и, тесня другу друга, бросились к месту гибели несчастной львиноголовой Ниночки.
Тут я спохватилась и с криком: «А ну назад!» преградила им дорогу.
— Посмотрели, дайте другим посмотреть! — заблеяла одна из толпы.
— Вон! — рявкнула я.
— Не имеете права! — загалдели любопытные, так и норовя поднырнуть под мои растопыренные руки.
— Маруся, — взвыла я. — Помогай!
Но подружка помочь не успела, ибо толпа умирающий от любопытства баб смела меня за считанные секунды и ввалилась таки в закуток.
Пару секунд они тупо таращились на обугленные останки, после чего разразились таким диким визгом, что шнурок, бывший некогда миленькой люстрой, качнувшись, рухнула на пол. Когда же он с хлюпаньем ударился о залитый пеной пол, толпа все с тем же визгом ломанулась из комнаты.
Через минуты в помещении остались лишь мы: члены дружины, хозяйка кабинета и Кузин.
— Что будем делать? — всхлипнула Эмма Петровна.
— Что, что? — насупилась Маруся. — Милицию вызывать. Коленьку. Или этого, начальника его противного.
— Давайте их обоих, — предложила Княжна.
— И ОМОН, — вставила Эмма Петровна, бледная и жутко напуганная.
— А ОМОН-то зачем? — удивились мы.
— На всякий случай.
— И правда, — согласился рассудительный Кузин. — Хуже не будет. Пусть все едут.
Мы закивали, все, так все. В конце концов, человека в горящем кабинете заперли, это ж надо такое зверство удумать. На такого садиста не то что ОМОН, даже группу «Альфа» натравить не жалко.
Мы вызвали всех: и МЧС, и милицию, и ОМОН, прокричав в телефон, что «Нихлор» подвергся нападению маньяков, которых сможет обезоружить только батальон спецназа. Потом, наконец, дали попить задыхающейся Галине Ивановне. Выхлебав стакан, она принялась за старое.
— Вот горе-то! Сначала Авангард Кирилыч, потом Даша, за ней Дуся, а вот теперь Ниночка. Одна я на весь отдел оста-а-а-алась!
— Ну не переживайте вы так, — старалась успокоить несчастную сердобольная Маруся. — Вам кого- нибудь другого возьмут.
— А фонды, а патенты на новые изобретения, а…
Она опять не докончила. На этот раз помешал ей скрип. Скрипела входная дверь, которую я лично плотно прикрыла за паникующими тетеньками. Мы, как по команду, обернулись.
— Кто это? — истерично пискнула Галина Ивановна в образовавшуюся щель.
Тут дверь рывком распахнулась, явив нам потусторонне зрелище — в подкопченном проеме стояла покойница Ниночка в своих очках-бабочках, гигантских пластмассовых серьгах и с нимбом вокруг головы.
— Господи помоги! — просипела Галина Ивановна.
— Изыди! — пискнул Кузин, осеняя дверь крестом.
— Вот ни фига себе. — Оторопев, проговорила я. — Зловещие мертвецы, часть 3.
Приведение тем временем вошло в комнату и противным писклявым голосом спросило:
— Что здесь происходит?
Мы закричали, громче всех орал Кузин, меньше всех Галина Ивановна — она вновь потеряла сознание.
— Во что превратили кабинет? — продолжало издеваться над нами приведение. — Кто вам позволил? Зачем дверь сломали? И почему моя начальница бьется головой об стол? — грозно закончила покойница и почесала пальцем нимб.
Только тут мы уразумели, что перед нами не призрак, а очень даже живая и жутко злая Ниночка. А то, что мы приняли за нимб, всего-навсего огромная пуховая шапка.
— А… Э-э? — невразумительно, но с явно вопросительной интонацией пробормотала Маруся. И при этом ткнула перстом сначала в угол, где покоилась «грива льва», а потом в круглую шапку вошедшей.
— Что еще? — озлилась Ниночка. Но когда тонкий пальчик нашей подружки уперся в ее прикрытый мохером лоб, неожиданно воскресшая засмущалась и забормотала. — Ну да, паричок. И что в этом такого? Никому не возбраняется… —Ниночка нахлобучила шапку на самые брови, сконфужено потупилась.
Я пригляделась к голове мнимой покойницы повнимательнее, ну точно, из-под шарообразной беретки выбилась жалкая куцая прядка. Значит, львиная грива — всего лишь уродский, но богатый и явно сделанный из натуральных волос парик. И восхищенно зацокала языком. Надо же было столько лет это скрывать!
— Нинуся, — зашептала очухавшаяся Галина Ивановна. — Значит, ты не сгорела?
— Я в столовую ходила.
— А волосы? Как они…
— Парик под шапку не помещается. Я его сняла, чего тут не понятного.
— А я и не знала, что ты носишь па… — На сей раз договорить ей не дал приступ смеха — Галина Ивановна зашлась в диком хохоте, перемежая истерику всхлипами «Ой, не могу!» и хлопками по своим мясистым ляжкам.
— А не зачем вам знать, — огрызнулась разоблаченная Ниночка.
— Это же надо! — продолжала заливаться начальница. — А мы-то ее спрашивали, чем она голову моет, что у нее такие кудри роскошные. А она нам — хлебом да простоквашей…
— А я их и мою хлебом. Ржаным.
— Свои кудельки что ли? Те, что из-под шапчонки вылезли? Так их чем не мой. Ха-ха-ха!
Гогот Галины Ивановны оборвался так же неожиданно, как начался. Ибо разозленная обличительной речью начальницы Ниночка схватила с пола прокопченную кошму и с размаху влепила ею по радостной физиономии врагини.
Галина Ивановна замолкла. Секунду она обиженно таращилась на подчиненную, после чего медленно встала и с не предвещавшим ничего хорошего спокойствием двинулась на раскрасневшуюся Ниночку. Ниночка же, не будь дурой, приготовилась к отпору: встала в бойцовскую стойку — ноги расставлены, руки со сжатыми кулаками согнуты в локтях — и угрожающе процедила: «Не подходите ко мне, я злая, как рысь!»
Не известно, какой грандиозной потасовкой все бы закончилось, если бы не пронзительный сигнал сирены, раздавшийся за окном. Сначала он был одиноким, потом, буквально через пару секунд, к нему присоединился еще один, не менее пронзительный, но ко всему прочему еще и басовитый, а в завершении к этому дуэту присоседился еще и гнусавый гудок. И все эти надрывные звуки слились в такую адскую какофонию, что мы против воли заткнули уши.
— Что это? — проорала Маринка, стараясь перекричать дьявольский оркестр.
— Пожарные, милиция… — Заорала в ответ Княжна, подбегая к окну. А после оценки обстановки добавила упавшим голосом. — И ОМОН!
Мы бросились следом за Ленкой, уставились в подкопченное окно, и увидели вот что.
На асфальтированной площадке перед институтским крыльцом лихо затормозила алая пожарная машина, из нее выпрыгнули бравые пожарные в полной амуниции с огнетушителями и шлангами на перевес; следом, дребезжа, подкатил милицейский «козелок», выпуская из своего чрева Геркулесова и его противного начальника по фамилии Русов; за ними подтянулась серая «полбуханка» с цифрами «02» на дверке, из которой вылез молоденький милиционерчик с собакой и еще пара мужичков в гражданке; потом прибыли эмчеэсники на «ГАЗеле»… И как кульминация сего действа — металлизированный блестящий
