— А? — он поднял на меня свои ошалелые глаза. — Это вы? Чего вам?
— Я, собственно, здесь работаю, — я показала на дверь своей комнаты. — Вот мимо шла.
— Ну и идите себе! — Он хотел еще что-то сказать, но одна из своры, самая облезлая, уперлась своей одноухой головой в его ногу и начала тереться об нее. Геркулесов брыкнулся, но это не помогло, кошка не только не отлетела, но еще и вцепилась когтями в штанину его фирменных джинсов. — Господи, что же мне делать, перестрелять их что ли?
— Не надо. Господь, к которому вы взываете, вам этого не простит. — Я принюхалась. — Вы валерианкой что ли надушились?
— Да не надушился… Черт бы ваш институт побрал, здесь не только люди, но и кошки психические… Я пролил!
— На что?
— Естественно, на себя.
— Естественно, — улыбнулась я, что, конечно, не очень вежливо, но видели бы вы эту одноухую, обнимавшую милицейскую ногу. — На что именно? На куртку, штаны или кроссовку, кстати, пора перебираться в более теплую обувь, зима скоро…
— На кроссовку, — завопил он, стряхивая еще одну паразитку со своего башмака.
— Ну, так снимите и отдайте на растерзание.
— А в чем я домой пойду?
— Если не отдадите, вопрос будет стоять не так.
— А как?
— Чем? Или на чем? Так как на своих двоих у вас не получится. Они одну отгрызут.
— Кошки-людоеды? Впервые слышу.
— Это ж Васины кошки, а они, как и хозяин, отмороженные.
— Ну, уж нет, я лучше…
Что он хотел сделать, я так и не узнала, потому что в следующий миг одноухая вцепилась в понравившуюся ей ногу зубами. Геркулесов взвыл, тряхнул пострадавшей конечностью, да так энергично, что кроссовка, шнурки которой четвероногие монстры уже успели обмусолить и расслабить, слетела, перевернулась в воздухе, после чего, пролетев не меньше трех метров, благополучно приземлилась.
Кошки с воем бросились к ней.
— С облегчением! — поздравила я.
— Ну вас, — махнул он на меня рукой и заковылял в Васину комнату. Я за ним.
— Не расстраивайтесь, вам мама новые купит.
— Я сам себе на жизнь зарабатываю, — отбрил он меня. — Ясно?
— Угу.
— И в чем теперь, прикажите, до машины идти?
— Ну не знаю, — протянула я, оглядываясь. В комнате ничего подходящего не было — Вася кроссовки «Рибок» видел только по телевизору, а носил стоптанные ботинки или не менее задрипанные кеды. Как раз последние я и обнаружила на батарее. — Вот, пожалуйста, почти то же, что и на вас. В смысле, спортивная обувь, как вы любите.
— Издеваетесь? — укорил он.
— Подшучиваю. А это разные вещи.
— Ладно, — мирно буркнул он. Потом сел, стащил оставшуюся кроссовку, швырнул ее в урну.
— А хотите, я вам шлепки свои дам?
— Опять шутите?
— На этот раз нет. У меня есть шлепки, то есть сланцы резиновые, такие, знаете, что на пляж носят.
— Розовые, наверное?
— Черные, с плоской подошвой.
— А размер? — он показал мне свою ногу, размера примерно 42-го.
— У меня 39, я далеко не Золушка, так что натяните.
— Ладно, тащите.
— А вы мне что?
— Я знал, что эта женщина ничего бескорыстно не делает, — вздохнул он притворно разочарованно. — А что вам надо?
— А вы будто не знаете?
— Догадываюсь.
— Ну тогда рассказывайте, да поскорее. Что нашли? — я обвела глазами помещение.
— Много всякой гадости.
— М…м…м. — Я задумалась, прикидывая, что он имеет ввиду, произнося слово «гадость» — И какой?
— Много грязных фотографий, профессиональных и совсем непрофессиональных, то есть любительских.
— И кто любитель?
— Вася, кто же еще.
— А где он снимал?
— Да везде. На улице под женские юбки объективом залезал. В общественных туалетах. Он и в раздевалках снимал, и на пляже. Много фотографий, сделанных здесь, в институте.
— Как? — Ахнула я. — И кто же на них?
— Все вы.
— Все? — я застучала по своей груди. — Даже я?
— И вы.
— А меня-то он где умудрился…
— Вы сняты в раздевалке в момент примерки какой-то обновки. Кажется… гм… бюстгалтера.
— Все равно не понимаю, я же в комнате была одна.
— Это вы так думали, а Вася ведь не только по туалетам любил прятаться, он и в комнатах засады устраивал. В вашей, например, кроме раздевалки, есть еще и кладовка, так?
— Так.
— Вот в ней он иногда и хоронился, там, между прочим, в стене дырка есть, через которую он и смотрел, и вас снимал.
— Так вот кто там шуршал! — выкрикнула я, негодуя. — А мы думали — мыши.
— Не волнуйтесь, там и мыши есть, он их мышеловкой для своих любимцев ловит именно в вашей кладовке.
— Но откуда он узнает коды? У нас же все комнаты на замках?
— Он же электрик, значит, часто бывает в разных комнатах для того, чтобы лампочки поменять. Вы ему открываете, он запоминает код, а потом проникает уже без вас.
— Какой кошмар! — я, закрыв глаза ладонями, села на стул. — Моя фотография в стиле «ню» есть у какого-то маньяка.
— Теперь нет. — После моего недоуменного взгляда, он добавил. — Теперь она вместе с другими уликами в следственном отделе.
— Успокоили, спасибо. Это значит, что теперь на нее пялится не только Васька, но и весь следственный отдел.
— Что вы, я не даю.
— Один любуетесь?
— Да я одним глазком, — не слишком убедительно успокоил он.
— И как я вам?
— Могу вас заверить, что у вас самые роскошные формы из всех институтских дам, — горячо выпалил он.
Я зарделась, как кисейная барышня, от этого пусть и не очень приличного, но зато искреннего комплимента. Мне было приятно его принять, потому что даже человеку с таким раздутым самомнением, как
