— Нет. Мне тогда еще слишком мало лет было.
— Мне тоже не много, но я знаю об этом, и не только потому, что Лиходея поймал мой отец, но еще и потому, что жил он в нашем доме. Так вот к чему я веду? А к тому, что приятнее человека я не встречал. Я же его с пеленок знал, видел, как он к жене относится, к детям, знал, как его уважают на работе. И вот такой положительный гражданин оказался кровавым убийцей. В нашем доме никто не верил, бабки, которые его обожали, даже с транспарантами к дверям прокуратуры ходили.
— Так, может, это и не он? Мало что ли бывает ошибок следствия?
— Это он. Его застигли на месте преступления. После чего он не стал отпираться и во всем сознался, причем, не теряя спокойствия и продолжая вежливо улыбаться. — Геркулесов вздохнул. — Вот так-то! А вы говорите, не похож на маньяка.
— Ничего я, видно, в людях не смыслю! — с сожалением пробормотала я.
— Просто вы их видите лучше, чем они есть, — упокоил Геркулесов, причем, даже не поняв, что сморозил глупость. Знай он меня получше, никогда бы такого мне не сказал, ведь каждый мало-мальски знакомый с моей натурой человек в курсе, что я самый отъявленный циник женского пола, каких только видел свет.
— Значит, подозрение с мужиков нашего отдела можно снять?
— Можно, — кивнул он, после чего встал, поиграл пальцами ног, зачем-то попрыгал и бодро скомандовал. — Тащите сланцы, я уматываю.
Я притащила, он умотал.
Несколько дней спустя
Среда
День рождения
Итак, прошло пять дней, почти неделя. Спокойная, размеренная неделя, такая, будто и не было тех кошмарных дней, когда мы ходили по институту с оглядкой. Теперь жил наш НИИ по-старому сонно. Мне даже показалось, что все, кроме, пожалуй, меня и вспоминать-то об убийствах перестали. Ну укокошили пару уборщиц и одну вахрушку, так ведь поймали, кровопийцу, и сидит он, сердешный, нынче за чугунной решеткой. Так что может «Нихлор» вернуться к своим насущным делам: сплетням, чаепитиям да легкому флирту.
Даже мои товарки угомонились, обмусолив за прошлую неделю все детали происшествия, посмаковав подробности поимки маньяка, приукрасив, конечно, для красного словца и сознания собственной значимости, к понедельнику они уже переметнулись к обсуждению более свежих новостей. А если у них и возникали всплески воспоминаний, то не рождали они ничего, кроме облегчения. Еще пуще был доволен Геркулесов, как же, засадил маньяка, прекратив тем самым кровавую вакханалию (столь изысканно он обозначил ту мочиловку, которую наш маньяк устроил).
Страдали по Васе только двое: Слоник да я. Слоник ясно почему — как никак Бодяго, хоть и вуайерист, но все ж друг, а вот я… Даже и не знаю, почему я не могла смириться, поверить, успокоиться в конце концов. Но что с меня, глупой бабы, взять?
… Квартиру я покинула, как обычно, полвосьмого. Вышла на улицу, вдохнула полную грудь свежего утреннего воздуха и подивилась погоде. Надо же! 31 октября, а на асфальте еще ни следа снега, ни грамма слякоти, даже листья шиповника продолжают сопротивляться порывистому ветру и проискам осени. О небе я ни говорю — оно ясное, как в июле, светлое, еще не подернутое предзимним туманом.
Водрузив на нос солнечные очки, я навострила свои стопы в сторону остановки, не забывая при этом любоваться красотами: живописно разбросанным вокруг урны мусором, перегнутыми качелями, собранными дворниками кучами листвы, оголенными стопами Коляна.
— Сосед, ты бы шел домой, а то, не ровен час, бронхит подхватишь, — предупредила я, оглядываясь на высовывающийся из-под лавки профиль Каляна.
— А-а-а? — профиль превратился в анфас, а на нем приоткрылся и начал посверкивать один глаз.
— Дуй, говорю, домой. Простудишься.
Колян сделал усилие — приподнялся на локте, но это и все, на что его хватило.
— Подбросишь? — поинтересовался он, в изнеможении опускаясь на покрытую инеем кочку.
— Сейчас не могу, на работу опаздываю, — извинилась я. — Но чтобы тебе не было так скучно, вот тебе, — я протянула Коляну конфетку.
— Эту отраву я не употребляю, — скривился он, отмахиваясь от гостинца. — Сахар — это белый яд.
— А водка?
— А водка — пиницея от всех болезней.
— Панацея, Колян, панацея.
— Один фик, — отмахнулся мой всезнающий сосед и почесал одну костлявую ногу об другую. — А еще водка хороший антибеп…деп… депирсант.
— Депрессант, — зачем-то поправила я.
— Ну а я что говорю! Просто отличный диперсант. Сам как жахну, диперсию как рукой…
— Ты где этого набрался?
— На лекции вчера был, — гордо ответил Колян и постарался лечь посолиднее, как и подобает ученому человеку.
— За каким бесом тебя туда понесло?
— Там доктор каждому, кто до конца лекции досидит по сто грамм наливал.
— Понятно, — хмыкнула я. Уж я-то знаю, как Колян любит продавать за водку свое внимание, свой голос (если грядут выборы), свой некачественный труд.
— Че те понятно? Я, можа, девушку туда водил. Свидание у меня было назначено, а водка она так, дело десятое.
— Вот я и говорю — понятно. Я ж тебя, шалуна, знаю, — подмигнула я Коляну, решив потешить его самолюбие, ведь как не крути, а он мужик, а мужик, как известно, до страсти любит, когда его обзывают бабником.
— Я такой, — горделиво изрек он. — У-хх!
Согласно закивав, я сделала несколько шагов задним ходом. Все ж, как не было приятно беседовать, а на работу идти надо. Колян еще что-то бормотал, когда я достигла милого сердцу «Запорожца», это означало, что до заветной арки оставалось совсем чуть-чуть.
— Леленчик, я ж тебе не сказал…
— Про то, что водка излечивает СПИД и рак?
— Че? А! Не. Про это не знаю, доктор про это ниче не говорил. Я вот че… к те мужик тут приходил.
— Какой еще мужик? — прокричала я, уже отойдя на порядочное расстояние от подъезда.
— Не знаю, какой. Обычный. Где ты живешь, спрашивал.
— А ты?
— Сказал. Квартира говорю такая-то, тока, горю, ща не ходи, там нету никого. Леленчик, горю, не пришла, а маманя ейная с бабкой в санаторий укатили на две недели.
— Выложил, значит, всю подноготную…
— Не-е. Не всю, — Вован позевнул, сверкнув клыком. — Он еще что-то хотел спросить, да я отрубился.
— Что ж ты так? Вдруг это мужчина мое мечты!
— Да не… вряд ли! Он знаешь какой? Ну…ну…
Времени на то, чтобы Колян сформулировал и выдал свою мысль, у меня не было — я услышала, как вдали загрохотал трамвай, поэтому я нетерпеливо махнула на него рукой и с криком: «вечером расскажешь» ломанулась к остановке.
Надо сказать, что я успела, правда, успела в последний момент. Стоило мне поставить обе ноги на подножку, как дверь захлопнулась.
Вот и веди после этого неспешные беседы с соседями.
Уже разместившись на узком кресле и придя немного в себя, я заинтересованно подумала, кто же это мог про меня спрашивать. Тем более любопытствовать, где я живу. Уж не Геркулесов ли? А, может, Зорин, решил таким образом вычислить, в какой квартире проживает Сонька, он, вроде бы, знал, что ее «покои»
