коленке.
– Извини, котенок, проговорился. Так вот, ее матери, которую будете играть вы, должно быть как минимум сорок семь. Ну хорошо, сорок пять. Отсюда и специальный грим.
Возмущение черной волной захлестнуло Катю. Она глубоко вздохнула, изо всех сил пытаясь сохранить спокойно-доброжелательную улыбку на лице. Ей предложили сыграть – страшно подумать! – мать! Мать этой рыжей крашеной куклы! Может быть, это кошмарный сон? Может быть, через несколько минут она услышит спасительные трели будильника?
Катя незаметно ущипнула себя за запястье. Увы, все это наяву.
– Что-то не так? – удивился Вадим. – Вам нехорошо, Екатерина Павловна?
– Все в порядке. Знаете, Вадим, боюсь, я должна еще немного подумать. Я пока не готова подписать этот контракт.
Рыжая Элеонора фыркнула и вновь уткнулась в пасьянс. И Катя отлично ее поняла. Если бы она согласилась сниматься в сериале, да еще и с поролоновыми накладками на животе, рейтинг фильма взлетел бы до небес. Кому же не хочется увидеть красавицу актрису морщинистой и жирной? Исполнительница главной роли Эля непременно проснулась бы знаменитой – вне зависимости от того, какая она актриса.
– Я еще подумаю, Вадим. Всего доброго.
Поскорее, поскорее за дверь! Прислониться спиной к прохладной стене, прижать к горящим щекам ладони. Что же это такое происходит? Как же этот молодой самоуверенный наглец только посмел предложить ей такую роль?!
Да, она давно не девочка. Ей сорок пять. И что? Разве ее кожа не сияет молодостью? Разве глаза ее не блестят? Разве ее тело уступает хоть в чем-нибудь телу двадцатилетней вертихвостки? Разве не крутит она каждое утро педали велотренажера, разве не платит косметологу сто пятьдесят долларов за визит?
В Голливуде сорок пять лет вообще никто за возраст не считает. Шэрон Стоун, Сьюзен Сарандон, Энди Макдауэлл, Голди Хоун… Посмотрела бы Катя на того смельчака, который посмел бы предложить Шэрон Стоун обложиться поролоновыми прокладками и сыграть роль морщинистой мамаши какой-то никому не известной крашеной выдры!
Нет, Катя не будет играть мам. Никогда! Ей так хотелось бы остаться вечной
Но что, если…
Может быть, все это первые звоночки? Ведь и в роли Джульетты ей отказали. Джульетту будет играть Люба Федорова, а она моложе Кати почти на целых десять лет!
Галопом пронеслась она мимо охранника. «Скорее в машину! – думала Катя. – Заеду в какое-нибудь уютное итальянское кафе, выпью сухого белого вина с кусочком пахучего сыра. Мне надо расслабиться и прийти в себя».
Однако когда Катя вырулила на Садовое, ей расхотелось идти в кафе. Какая, в самом деле, глупая идея! Разве она, суперзвезда, может расслабиться в публичном месте? Все посетители наверняка начнут на Катю пялиться, кто-нибудь обязательно попросит ее расписаться на мятой салфетке.
В сумке заверещал мобильный телефон – она даже вздрогнула от неожиданности. Мобильник появился у нее совсем недавно, мало кто знал его номер. Олег, Владимир Качук, Катина массажистка – вот, кажется, и все.
– Алло? – Она резко поднесла трубку к уху. Хорошо, что ей позвонили. Кате в принципе было даже все равно, чей голос она сейчас услышит. Если это Олег, она немедленно все ему расскажет – он виртуозно умеет Катю утешать. Если Качук… Володя никогда не позвонит просто так. Если это он, то можно приготовиться услышать хорошую новость: например, он передумал по поводу Любки, и желанная роль Джульетты все же достанется ей. Ну а массажистка просто назначит ей время очередного сеанса, что тоже неплохо.
Но Катя ошиблась. Голос в телефонной трубке был смутно знакомым и таким неприятным, что, услышав его, она едва не выпустила руль из рук. Невозможно было понять, кому принадлежит этот голос – мужчине или женщине. Создавалось впечатление, что у говорящего сильно повреждены голосовые связки – нормальный человек едва ли сможет понизить голос до такого зловещего полушепота, время от времени срывающегося на визгливо высокие ноты.
– Ты слышишь меня? – спросил голос, и Катя машинально ответила:
– Да. Кто это?.. Говорите!
– Твой сын – вонючий наркоман. Торчок.
У Кати в горле пересохло. Конечно, она с самой первой секунды узнала этот противный шепоток. Телефонный хулиган опять резвится. Но что он несет? Обычно он лаконично обзывает Катю сукой и грозится ей скорой расправой. А теперь зачем-то переключился на Санечку. Блефует? Смешно, честное слово!
– Я вас абсолютно не боюсь, – на всякий случай сказала Катя.
В трубке засмеялись и упрямо повторили:
– Торчок. А ты – брошенка. Дуй домой, красавица! Там твой мужик в койке развлекается, тебя не ждет.
– Кто это? – от волнения Катя охрипла. – Кому вы звоните?
Но невидимый собеседник отсоединился, и ответом ей были только перебивающие друг друга короткие гудки.
Больше всего на свете Егор Орлов ненавидел собственное лицо. Чем старше он становился, тем более усугублялось это странное чувство. Окружающие находили его красивым. Девчонки- одноклассницы, мило краснея, хихикали за его спиной и пачками слали ему трогательные любовные послания. Егор вежливо девчонкам улыбался, но записки эти незаметно выбрасывал, даже не читая. Он не мог избавиться от мысли, что эти теплые ласковые слова адресованы не лично ему, а тому, другому. Природа сыграла злую шутку, и Егору ошибочно досталось чужое лицо. Эти глаза, этот нос, прямой и аккуратный, как у красавицы, эти густые шелковые брови, эта свежая гладкая кожа… Проклятье!
«Хоть бы меня не было, – часто думал Егор, – хоть бы я был не собою!»
Когда ему исполнилось шестнадцать лет, он записался в секцию рукопашного боя. Его охотно приняли – Егор был рослым, спортивным и выносливым, к тому же казался таким заинтересованным. Никто не догадывался, что у него в этом деле свой интерес.
На спаррингах он специально подставлял лицо противникам. Он мужественно терпел их удары, зуботычины и насмешки в раздевалке, он специально провоцировал их на агрессию. Он мечтал увидеть свое лицо опухшим и разбитым, он с мазохистским удовольствием предвкушал, как из зеркала улыбнется ему разбитыми губами кровавая бесформенная маска.
Однажды ему сломали нос, и он был счастлив, словно выиграл в лотерею миллион долларов. Весело насвистывая, ждал он, когда за ним приедет «Скорая» – вокруг хлопотал тренер, а Егор улыбался только: мол, пустяки. После того случая его из секции выгнали. Тренер обозвал его ненормальным и даже посоветовал бабке Клавке проконсультироваться у психиатра.
Егор не переживал – ему порядком надоело быть битым. Он обзавелся небольшой горбинкой на носу – конечно, это не изменило его внешность, но все же было лучше, чем ничего. Почему-то ему казалось, что таким образом он отомстит
Катя мчалась вниз по Тверской, игнорируя все правила дорожного движения. Она ловко обгоняла другие машины, лихо вписывалась в повороты, а на углу Газетного переулка едва не сшибла какого-то зазевавшегося пенсионера.
С визгом затормозила она возле собственного подъезда. Промчалась мимо охранника, не замечая его приветственной улыбки. По лестнице взлетела на четвертый этаж, долго рылась в сумке в поисках ключей. Когда она вставляла ключ в замочную скважину, ее пальцы дрожали. Лучше бы воспользовалась звонком, думала она позже.
То, что Олег дома, она поняла сразу. На приземистом антикварном столике в прихожей стоял его дорогой кожаный портфель, рядом валялись очки и кипа свежих газет.
А на вешалке алело чужое пальто – оно сразу бросалось в глаза своей дешевизной и вульгарностью: ни Катя, ни Олег ни за что не приобрели бы такую вещь. Пальто было расклешенным, блестящим, клеенчатым,
