что дылда – это и есть та самая Аннетта, которая претендует на престижную премию и, по слухам, собирается поехать в Лондон, чтобы выступить на разогреве чуть ли не у самой Мадонны. Впрочем, оговорилась Аля, скорее всего, это просто газетная утка, потому что на самом деле для совместного выступления с Мадонной толстуха Аннетта, во-первых, не вышла рожей (сказав это, Аля довольно облизнула губы, весь ее вид говорил, что уж у нее-то проблем таких нет), а во-вторых, слишком заурядно поет.
– А вон тот, в золотых штанах, – увлеченно сплетничала Альбина, – он, как и я, не из блатных. Нас было на «Конвейере» всего четверо, все остальные оплаченные. Его зовут Антоха, и он классно поет. Жаль, что такой заморыш. Правда, на фотографиях получается изумительно.
– Алечка, ты уж нам звони, – вдруг невпопад сказала Танька, и в голосе ее прорезались подозрительно материнские интонации, – звони из каждого города, хорошо? И мобильный отключай, только когда спать будешь.
– Хорошо, – махнула рукой она, – ладно, девочки, побежала я. А то вдруг без меня уедут?
Она расцеловала нас – каждую в обе щеки, небрежно швырнула свой чемодан в багажное отделение и одним прыжком вскарабкалась в автобус.
А мы еще долго стояли на остановке, как будто бы и правда были любящими матерями, заботливо провожающими единственного ребенка в пионерский лагерь.
Автобус уехал, и улеглось облачко пыли, оставшееся после него, а мы все стояли и смотрели на дорогу.
– Пойдем, что ли? – наконец предложила Танька.
– Да уж, – нехотя согласилась я, а потом, подумав, рискнула спросить: – Тебе не грустно?
Я боялась, что циничная Татьяна поднимет меня на смех или, прохладно улыбнувшись, заявит, что таким востребованным девушкам, как она, грустить непозволительно и у нее куча планов.
– Грустно, – вздохнула подруга, – и я даже, кажется, понимаю почему.
– И почему? Альку жалко?
– А чего ее жалеть? – удивилась Таня.
– Ну как же… Загоняют девчонку. Разве ты не видишь, как здесь все строго? Вроде бы сцена, лоск, перспектива славы… А автобус дрянной, и кормить плохо будут, и до нервного срыва могут довести…
– Так она же знала, на что шла. – Татьяна равнодушно пожала плечами. – Нет, Настька, я грущу потому, что изменилось все. Ее отъезд – лучшее тому свидетельство. Больше никогда не будет так, как раньше.
– Что ты имеешь в виду? – нахмурилась я.
– Ты и сама понимаешь, – вздохнула она, – целый период в нашей жизни подошел к концу. Алька вернется, и мы по-прежнему будем дружить, но мы будем… другими.
– Это точно, – философски вздохнула я.
Когда Татьяна исчезла из моей жизни на целых две недели, я сразу догадалась, где именно она скрывает свою депрессирующую личность от посторонних любопытных глаз.
Мои предположения оказались верными.
– Настена, извини, – раздалось в телефонной трубке ее развеселое щебетание.
Только по одному тембру голоса можно было сделать вывод, что у его хозяйки в жизни все сложилось более чем благополучно.
– Ну и как пентхаус на Земляном Валу? – насмешливо спросила я, сразу смекнув, в чем тут дело.
– Ой, Настька, тут в спальне аквариум во всю стену, – возликовала безумная женщина, – и там пираньи!!!
– Ты сама как пиранья, – усмехнулась я, – добилась-таки своего.
– Ты непременно должна приехать ко мне в гости! Здесь домашний кинотеатр и тридцать полок с фильмами.
– Закажем пиццу? – в вялом предвкушении интеллигентного веселья спросила я.
– Пицца – это мещанство, – поучительно сказала Татьяна, которая считала, что раз ее домашними любимцами теперь являются пираньи, то она может стать моей наставницей в вопросах светскости. – Пицца – это мещанство, – повторила она, – нет уж, мы с тобой закажем шампанского и перепелиные тушки в трюфельном соусе. Приезжай!
Я сглотнула голодную слюну. В дверце моего холодильника одиноко притулился пакетик обезжиренного кефира, срок годности которого истек еще в те времена, когда я считала Бориса Сыромятина кандидатом в мужья.
С тех пор как мы расстались, я ела от случая к случаю и сбросила семь килограммов. Ирония судьбы: я всегда мечтала немножко похудеть и считала, что лишний жирок на талии – единственное, что мешает мне приблизиться к эталону. А теперь вот похудела, но редакционные знакомые что-то не спешили ко мне с комплиментами. Скорее наоборот – столкнувшись со мной в коридоре, они деликатно отводили глаза. Ни у кого язык не поворачивался даже соврать, что я выгляжу хорошо.
Я приехала в гости к Таньке.
Ее временное место обитания (впрочем, Татьяна надеялась, что в итоге щедрый Каретников отпишет ей эту квартиру) и правда оказалось шикарным. Правда, на мой вкус все здесь было несколько аляповатым, с претензией. Паркет из красного дерева уложен звездочками, полированная мебель украшена золотыми вензелями, в гостиной вместо ковра лежит шкура леопарда.
В отличие от меня Таня выглядела великолепно. Ее кожа была гладенькой и сияла, как будто бы некий добрый волшебник, покровительствующий женщинам под тридцать, зажег внутри ее китайский фонарик. Правда, потом выяснилось, что все дело тут в чудо-креме, который изготовил для разбогатевшей Тани какой-то шотландский косметолог, к которому простые смертные занимают очередь за полтора года.
Она доверчиво распахнула передо мной шкаф. И мне сразу же стало ясно, чем именно она занималась все эти две недели. Приложив к себе одно из ее новоприобретенных платьев («Версус»! Последняя коллекция!), я даже испытала нечто, сильно смахивающее на зависть. Но быстро взяла себя в руки. Завидовать нехорошо, тем более лучшей подруге, тем более за предмет этой зависти ей пришлось так дорого заплатить (и здесь я имею в виду вовсе не цифры на ценнике).
– Ну а ты, ты-то как? – спросила она, когда все вещи были нами перемерены, звонок в ресторан сделан, а шампанское откупорено.
– Да так, – неопределенно ответила я, – грустно мне, Тань. И даже не на что отвлечься.
Она сначала отвела глаза, потом, запинаясь, предложила как-нибудь воспользоваться ее кредитной карточкой, потому что безудержный шопинг – лучшее лекарство от женской депрессии. Я отказалась. Во- первых, как-то неудобно мне было – отовариваться за счет подруги. Во-вторых, я знала, что две тысячи долларов, которые Каретников выплачивал Татьяне ежемесячно, – это не такая уж большая сумма, чтобы она могла вот так просто ею поделиться. А в-третьих, я сомневалась, что мою холодную и вязкую, как подернутое льдом болото, тоску и впрямь может прогнать приобретение шмоток и пары туфель.
Зато у меня был наготове проверенный рецепт обновления. Правда, грозило это обойтись в кругленькую сумму, но в моей копилке с надписью «Автомобиль» еще остались заботливо отложенные купюры. К тому же у меня скоро день рождения, можно попросить всех друзей и родственников в качестве подарка преподнести мне деньги, и чем больше – тем лучше.
Если наркотиком богатых москвичек девяностых был бодрящий кокаин, то в новом веке все дружно «подсели» на другое экстремальное развлечение, будоражащее кровь и опустошающее бумажники, – пластические операции.
Бедная девушка, если у нее все плохо, идет в магазин и покупает шикарное платье в качестве символа обновления. Богатая девушка в аналогичной ситуации ложится в клинику и покупает себе шикарное лицо.
У меня есть как минимум четыре десятка знакомых дев, которые хоть раз ложились под нож хирурга. Самой молоденькой из них была семнадцатилетняя манекенщица Ира, которая подправила форму носа, чтобы соответствовать требованиям жюри конкурса «Мисс Европа» (куда в итоге все равно отправили другую девочку). Самой старшей – пятидесятисемилетняя хозяйка художественной галереи Юнна, которая, разведясь с очередным супругом, сделала подтяжку лица, удалила с бедер жир, вставила в грудь суперсовременные имплантаты и в итоге стала похожа на плохую копию Мелани Гриффит. Самой удачливой – певица Марина, которая после легкого облагораживания физиономии выскочила замуж за
