Жалость. Жалость, но не сочувствие – вот что испытываешь, читая биографию. Сочувствию просто неоткуда взяться – сам во всем виноват, сам с необъяснимым упорством шел навстречу гибели. Жизнь, превращенная в искусство, оказалась исковерканной, изуродованной. И все, все полно перверсий: как моралист превращается в распутника, так и эстет ведет себя с плебейским недальновидным норовом.
У нас давно уже фактически перестал существовать жанр беллетризованной биографии. Тем ценнее получить новые образцы его в иностранном исполнении. Качественная биография тем и хороша, что выстроена не только хронологически, но и драматургически – со всей сложностью развития характеров, с совокупностью притягательного и отталкивающего, с полемикой поэзии и правды. В этом смысле Уайльд, конечно, благодатный материал. Но во времена политкорректности очень боязно читать его историю: а ну как она будет написана со слюнявым умилением и меньшинским пафосом? Нету ничего этого, нету совершенно, и слава богу. В бесконечной сложности вопросов, в безнадежной неоднозначности ответов обретается опыт. Опыт порождает убеждения, в том числе и политкорректные. Потому что ханжество – это дочь наивности и неосведомленности.
Два профессора английской литературы, англичанин и американец (естественно, оба занимаются Джейн Остин), едут по академическому обмену в университеты друг друга. И что из этого выходит. «Каждое поколение получает образование, позволяющее ему заработать деньги на образовании следующего поколения, и никто ничего не делает с самим образованием. Вы выбиваетесь из сил ради образования ваших детей, чтобы они выбивались из сил ради образования своих детей».
Англичанин становится американцем, то есть свободным, раскованным и нагловатым. Американец ведет себя все деликатнее и деликатнее. Оба, понятное дело, живут с женами друг друга.
И совершенно ясно, что англичанин живой, а американец придуманный. Но упрекать автора за это не нужно. Главное очарование романа составляет метафизика банальности. Все ружья всегда стреляют, все сюжетные линии сходятся, все герои встречаются в нужное время в правильном месте. Секрет «Академического обмена» состоит в том, что это современная стилизация Джейн Остин. Любой ее прилежный читатель знает, что переживания девушек на предмет вожделенного замужества подменились в конце XX века переживаниями интеллигентного мужчины на предмет чтобы ему дали. Извините за грубость. Добросовестный английский писатель Дэвид Лодж, например, убежден, что в сегодняшней литературе нужна хотя бы одна грубость. Ну и, конечно, извинение за нее.
Люди, называющие себя Анной Малышевой, написали этот роман еще в прошлом году, но он все продается и продается, и никак не кончается. Как сама Анна Малышева. В том, что это реально существующая женщина, меня не убедит никто и никогда. Меньше чем за год это существо написало больше десяти романов. Несмотря на вполне обязательные в таких случаях сюжетные клише и повторения, сляпаны все произведения вполне крепко. Минимум порнографии, интрига раскручивается на каждой странице, никаких рассуждений, только действие. То есть Анна Малышева – вполне профессиональная команда.
Что касается «Требуются жертвы», есть у произведения как ободряющие черты, так и огорчающие. Ободряет то, что полку анн Малышевых прибыло – среди них появился гомосексуалист. Причем не баба, которой дружки рассказали, а парень, знающий дело не понаслышке. Довольно подлый, потому что все гомосексуалисты у него ужасно плохие. Видимо, не очень молодой, потому что единственный более или менее привлекательный персонаж – пятнадцатилетний мальчик-проститутка, мечта аксакала. Его бы в хорошие руки… Душераздирающие страницы посвящены соблазнению этого мальчика женщиной преклонных годов и отталкивающей наружности под воздействием легкого наркотика и под руководством гадкого буржуазного содержателя мальчишки. Женская физиология показана с убедительной отвратностью. Это такая традиционная гей-телега: один раз попробовал, это был та-а-акой у-ужас! Вторая по популярности гей-легенда, о том, как натурала уговорили, и он теперь ничего другого не хочет, в книгу не вошла. А жаль. Может, в следующую войдет.
Огорчает героиня. Она не только ничего не понимает – как тут поймешь, когда на каждой странице появляется дюжина новых лиц, – она ничего и не старается понять. Ей сами все рассказывают. Магнетизм ее можно объяснить только одним – невероятной, сказочной просто глупостью.
То ли русский Захер-Мазох, то ли женский Арцыбашев. Но для Захер-Мазоха слишком хорошо написано, а для Арцыбашева мало порнографии.
Анна Map была довольно известной писательницей в русском модерне. Ее повести и рассказы нравились Брюсову, Сологубу, Вячеславу Иванову, Гиппиус. Она покончила с собой в возрасте двадцати семи лет в 1917 году незадолго до Октябрьского переворота, и потому последующие события заслонили ее самоубийство. Сделай она это на год-два раньше – а в таком предположении нет ничего кощунственного, поскольку Анна Map грозилась самоубийством долгие годы, – мы сейчас располагали бы несметными отзывами символистов на ее кончину. Хотя бы потому, что она последовательнее многих делала из своей жизни искусство, и наоборот: экстатическое переживание католичества, любовь с католическим священником, проповедь возвышенного распутства и презрения к «мещанским» нормам жизни – это и подробности жизни, и повторяющиеся мотивы прозы.
Единственное и главное, что интересовало Анну Map, – взаимоотношения полов с точки зрения женщины и связь сексуальности с религиозностью. Чтение в высшей степени занимательное. У нее есть короткие рассказы, которые она называла «почтовыми открытками», написанные просто блестяще. Роман «Женщина на кресте», эдакий женский вариант «Венеры в мехах», несмотря на характерное для такой прозы изобилие эстетических подробностей убранства комнат и потоки рыданий, в некоторых фрагментах чрезвычайно проницательно описывает нервическую природу женской чувственности.
В то же время все это до жути ничтожно, если вспомнить, что вскоре нас ждут «Темные аллеи», а потом еще и «Лолита». Хотя, наверное, сам переход от героинь Тургенева был столь важен, что по-другому его было и не совершить. А с другой стороны, сам тип этих нервных женщин убийственно описан у Чехова: вспомните хоть «Княгиню».
Я вот лично давно поняла: если нервы разыгрались или сексуальность подступила к горлу, лучше всего полы помыть или постирать. Очень помогает.
В русских деревнях раньше считалось, что тот, кто прочел Библию от начала до конца, обязательно сойдет с ума. Причем Библия в данном случае представляла собой просто книгу – практически единственную, которую держали в доме крестьяне. Глубокую правоту русского народа доказала Александра Маринина своим последним романом.
Со времен «Призрака музыки» с Марининой приключилось следующее. Во-первых, у нее началось раздвоение личности: в «Седьмой жертве» вместе с Настей Каменской действует некто Татьяна Образцова – тоже следователь, но еще и писательница детективного жанра. Сразу скажем, что Образцова в романе на самом деле не нужна совершенно. Во-вторых, Маринина посмотрела фильм Дэвида Финчера «Семь». Фильм настолько заинтересовал писательницу, что, начав изучать коробку от видеокассеты, она методом сложнейшей дедукции установила, что в качестве иллюстрации прокатчики использовали живопись Иеронима Босха. В-третьих, живопись Босха тоже потрясла Маринину. В-четвертых, Маринина прочла несколько журнально-газетных публикаций о проблеме эвтаназии. В-пятых, у нее появилась
