Тут тебе и анекдот, и фэнтези, и детектив, и русская классика. Вот, например, жанр фантастики: «ПРЕОБРАЖЕНИЕ (Современная русская фантастика). Бидэнко взял Марину за руку. Рука была живая и теплая. Настоящая рука. И они пошли домой». Или вот женский роман: «ЗА ДВЕРЬЮ. Я думала, что смогу остаться здесь надолго, если не навсегда. Выходит, я ошибалась». Ну и так далее. Остроумно? Вполне. Местами даже очень смешно. Со стилизаторством все в порядке.
И если бы не послесловие, я бы, наверное, так и не догадалась, чего все-таки не хватает Максу Фраю. В послесловии автор подробно и кокетливо объясняет читателю всю пагубу привычки к чтению, все ловушки, которые расставляет ему литература, все его, читательское, простодушие. Завершает послесловие вот какой абзац: «Вы – соль земли, и пока вы бестолково шляетесь по иллюзорным миркам, ненадолго извлеченным из старой шляпы пройдохи-фокусника, в нашей глупой писательской жизни есть хоть какой-то смысл. Я люблю вас».
Во-первых, это пошло. Во-вторых, высокомерное разделение мира на писателей и читателей противоположно всем декларируемым устремлениям автора. В-третьих, именно этим автор выдает себя с головой. Максу Фраю очень хочется писать настоящую большую литературу. С героями, страстями, экспериментами. Но очень боязно – а вдруг не получится? вдруг злые критики засмеют? вдруг в Интернете обругают?
Писатель, которому не хватает смелости, – это не писатель. Это трус. А скорее всего – трусиха.
Я убеждена в том, что рано или поздно книгу Венедикта Васильевича Ерофеева «Москва-Петушки» будут изучать в школе. Хотя бы поэтому стоит купить мемуары Шмельковой, треть из которых посвящена Ерофееву.
Наталья Шмелькова, химик по профессии и архивариус по призванию, собрала отрывки из собственных дневников, бесед и писем к ней нескольких важных фигур литературно-художественной жизни 70-80-х годов. Фигур этих пять: Ерофеев, поэт Леонид Губанов, художники Евгений Кропивницкий, Анатолий Зверев и Владимир Яковлев. Первый и последний – очевидные гении, трое остальных – легендарные персонажи московской богемы.
Московская богема сама по себе не является самым интересным предметом на свете, и пристальное изучение ее вызывает довольно неожиданные желания – например, помыться, почистить зубы, сделать зарядку, завязать с выпивкой. Если бы книга Шмельковой представляла собой просто серию очерков этого явления, я бы ни в коем случае не стала вам ее рекомендовать. Но есть несколько причин, по которым мне бы ужасно хотелось, чтоб вы ее прочли.
Первая причина – личность автора. Конечно, говоря об авторе, мы всегда имеем в виду тот персонаж, который предстает на страницах книги. Так книга Ивинской о Пастернаке читателю несведущему представляет вполне прелестную женщину, весьма мало подходящую к той страшной репутации, которую Ивинская имела среди знакомых. Репутация Натальи Шмельковой мне неизвестна, но та Шмелькова, которую видишь в книге, вызывает огромную симпатию, уважение. Наталья Шмелькова была последней любовью Венедикта Васильевича. Любовью сильной и мучительной, все три года контролируемой женой писателя, Галиной. Когда читаешь дневники Шмельковой, то и дело хочется процитировать поговорку критика Ларисы Юсиповой: «Бедные все!» Но Ерофеева Шмелькова любила, и в этом случае жертвенность вынуждена. Что же касается Яковлева или Зверева, общение с которыми по разным причинам, но в одинаковой степени было тяжким трудом, становится понятно, что это уже характер.
Второй причиной является естественное, на мой взгляд, желание знать любые подробности жизни большого писателя. В книге Шмельковой, по счастью, есть не только подробности, но и очень выразительный его портрет.
Третья причина – душераздирающий и устрашающий образ замечательного художника Анатолия Зверева. Не ходите, дети, в Африку гулять: не любите богему, не стремитесь в нее, держитесь от нее подальше. Слава богу, прошли те годы, когда считалось, что гений не только может, но фактически обязан быть немножко скотиной.
Четвертая причина, по которой стоит читать Шмелькову, убедительный и яркий очерк времени. Любая глава из книги – готовый киносценарий. Например, история Леонида Губанова, поэта, убежденного в своей гениальности. В ней убеждено и все его окружение, в том числе и Шмелькова. В книге приведены стихи Губанова. Вполне себе стихи. Черт его знает, может, и гениальные. Но значения это не имеет. Губанов прожил жизнь, как гений (то есть пил и буянил), был диссидентом, лежал в Кащенко и умер в тридцать семь лет. Для того, чтобы стать легендой, этого было вполне достаточно. Такие были времена.
Роман 94 года только что переведен Еленой Костюкович. Продается очень хорошо – Умберто Эко у нас любят. Совершенно непонятно почему.
Несколько лет назад Питер Гринуэй устроил выставку в Голландии. Экспонатами были самые разные предметы – рекламные постеры «Бенеттона», факс-машины, какие-то горшки, голая Тильда Суинтон, лежащая в витрине, одежда, рисунки. Разглядывая каталог, я с особым усердием вперилась в витрину с телефонами и факсами. Воображала, как через тысячу лет какие-то совершенно неведомые люди будут рассматривать эти предметы с той же смесью этнографического презрения и умиления, с какой мы разглядываем скифскую посуду. Какое неприятное представление о нашей пластмассовой культуре должно сложиться у потомков!
Но это только если верить Гринуэю. Всякая реконструкция – хоть будущего, хоть прошлого – хороша как подвиг или игра (впрочем, это одно и то же) мысли. И совершенно бесполезна с иррациональной точки зрения, с точки зрения сердечного трепета перед тем, чего не знаешь доподлинно, чего не видел своими глазами. Поэтому никак нельзя исключить того, что от нашего времени до потомков дойдут не телефоны, а, например, мышеловки, конструкция которых не менялась века с шестнадцатого.
Это я к тому, что роман Умберто Эко – про барокко и из барочных текстов составленный – всего лишь авторская версия барокко. Все составляющие – это каталог современных университетских штудий о стиле барокко. Пышные сочетания высокого и низкого, путешествия и кораблекрушения, осады и вылазки, экстазы и глумление, символы, сказки, сны, остроты – если бы вы знали, какая тоска жевать этот громоздкий свадебный торт! Я абсолютно уверена, что специалисты по барокко и маньеризму получат большое удовольствие от игры цитатами и смыслами, от маленьких открытий и маленьких ошибок. Но беда в том, что, согласно воле автора, произведение не снабжается комментарием, дабы не забивать наукой головы ширнармассам, которые должны с напряжением следить за сюжетом.
Я типичная ширнармасса. Я очень люблю «Имя розы». «Маятник Фуко» нравится моему папе, тоже читателю скорее типичному (папа, прости!). И вот мы оба сошлись на том, что «Остров накануне» – скука смертная. Дело даже не в стиле, хотя барочные тексты вообще трудно читать, а уж стилизованные да еще переведенные – втройне. Я провела несколько томительно-горьких часов, размышляя над смыслом фразы: «Кисть природы стушевала линию закроя и глазоему блазнились туманные далекие веси». Правда, похоже на Бурлюка? Я так и не поняла, что имелось в виду. Но, возможно, я не права, возможно, это надо читать со словарем, В своем читательском смирении (а может, это была критическая гордыня) я даже дня два лелеяла в себе убеждение, что чтение должно быть работой, трудом. На третий день чтения Эко эта возвышенная
