– Шалава, – процедил ей вслед водитель, когда, выбравшись из душной «Волги», она поплыла в сторону ресторана, осторожно переставляя каблуки.
И даже, кажется, сплюнул при этом под ноги.
– Лучшие ноги в мире! – воскликнул Шестаков, распахнув объятия ей навстречу. – И лучшая девушка в мире, с которой невозможно договориться о встрече. Аленушка, пойдем, специально для этого вечера я арендовал отдельную кабинку.
Неприятный холодок колючим шариком скатился вниз по ее позвоночнику. Попросил, чтобы дама была в чулках… Арендовал отдельную кабинку… Случись все это еще пару месяцев назад, она бы сбежала из ресторана со спринтерской скоростью. Но после поездки в Лондон что-то словно надломилось у нее внутри, что-то сломалось, и ее биологический механизм заработал в ином ритме. Она смотрела в улыбающееся лицо, в его забитый белоснежными коронками рот, а видела хрусткие купюры, и горный велосипед с восемнадцатью скоростями, который она давно намеревалась купить, и залитый солнцем берег турецкого Кемера (у нее никак не получалось накопить на отпуск). И льняное платье с оборками из магазина Adress, и забитый вкусной едой холодильник, и вечер гедонизма в клубе тайского массажа – в общем, все те материальные блага, которые сулил один-единственный вечер, проведенный с похотливым Яном Шестаковым.
Отдельная кабинка ресторана «Crazy Шехерезада» представляла собою небольшой зал, похожий на опиумную курильню. Красноватый свет, низкие резные столики с перламутровой инкрустацией, мягкие диваны, разбросанные по полу бархатные подушки с бахромой.
«Лучшее место для того, чтобы проститутку привести», – мелькнуло в голове у Алены.
– Что будем заказывать? – Шестаков передал ей меню, и она равнодушно пробежала глазами каллиграфические строчки. – Если ты не против, я сам сделаю выбор. Я здесь что-то вроде завсегдатая, – с этими словами он многозначительно подмигнул официанту и без запинки скомандовал: – Нам фирменного вина. Ну вы понимаете, о чем я?
Официант почтительно кивнул.
– И чего-нибудь легкого. Карпаччо из лососины, свежих овощей и фруктов, козий сыр, восточные сладости… Аленушка, поверь мне: здесь божественная пахлава, самая лучшая в городе.
Когда официант, повторив заказ, вышел, Ян чуть ли не через стол перекатился, чтобы оказаться на одном диванчике с ней. Инстинктивно она сжалась, втянула голову в плечи, плотнее запахнула края шали, сжала коленки так сильно, что косточки побелели. Но он вроде бы на ее интимное пространство не претендовал.
– Как же вы жили все это время, Аленушка? – промурлыкал он. – Без меня?
Она заставила себя улыбнуться и пошутить:
– С трудом.
– Умница моя. Наверное, у вас было полно работы? Марина Аркадьевна намекала, что вы собираетесь на показы в Европу.
– Возможно, и соберусь, – с достоинством кивнула она, – да, в последнее время работы много.
Он нетерпеливо подпрыгивал на месте, словно ждал чего-то. Алена то и дело ловила его жадный взгляд на своих не прикрытых шалью бедрах. Но в атаку он почему-то не шел, не пытался обнять ее за плечи, невинно поцеловать тыльную сторону ладони, что-нибудь шепнуть на ушко с хитрой тактической целью сократить расстояние между собою и объектом. И беседа была какой-то натянутой. Шестаков задавал вежливые вопросы о ее родителях, о школе, о планах на будущее. По выражению его лица было видно, что рядом с Аленой ему совсем неинтересно. Как будто бы она была не купленной им же красавицей, а скучным деловым партнером, которого надо время от времени «для проформы» выводить в свет. Вот странно – зачем же в таком случае было за ее общество платить и столько времени добиваться этого свидания?
Наконец принесли заказ. Два торопливых официанта расторопно расставили перед ними бокалы и тарелки. Шестаков сам налил ей вина – густого, темно-рубиновго.
– Может быть, мне лучше сок? – подала голос Алена, обращаясь к официанту. – Что-то я сегодня неважно себя чувствую.
Тот не обратил на нее никакого внимания, словно она была не живым человеком, а предметом интерьера рангом чуть повыше, чем затоптанная подушка с бахромой. Зато Ян шумно запротестовал:
– Ни в коем случае! Алена, вы даже не представляете, от чего отказываетесь! Это ведь домашнее вино, у хозяина ресторана есть собственный виноградник.
– Но я…
– Хотя бы пару глоточков. Я настаиваю. И закусите пахлавой.
Алена пожала плечами и сдалась, мысленно прилепив к Шестакову несмываемый штамп «самовлюбленный деспот». А вино и правда было волшебным – терпким, ароматным и густым, и пахло оно почему-то не вином вовсе, а шоколадом. Один глоток, второй, и вот Алена расслабленно откинулась на подушки. Во рту было сладко, в голове – почему-то пусто. Шестаков с любопытством наблюдал за ее меняющимся лицом.
– Я же говорил! И дело здесь даже не в способе приготовления, а в самом винограде. Его выращивают на солнечном склоне и поливают сладкой водой.
– Сладкой? – удивилась Алена. – Никогда о таком не слышала.
– И не услышите. Это ноу-хау. У него есть какой-то особенный рецепт. В подогретой артезианской воде плавится мед, немного патоки и совсем немного шоколада.
– Шоколада, – мечтательно повторила Алена…
Почему-то – и это было так странно – она вдруг почувствовала себя в безопасности. Так свободно было ей, так легко! И Шестаков больше не казался презренным созданием, идущим на поводу у собственной эрекции. И откуда у нее вообще взялось это мнение? Он такой милый, и у него интеллигентное лицо. И глаза умные, и рубашка супермодная, а галстук к ней подобран безупречно – мало кто из мужчин способен находить столь идеальные стилевые сочетания. И, в сущности, не такой уж он и старый. И почему она прицепилась к коронкам и лысине – эти атрибуты порой встречаются и у тридцатилетних мужчин.
– Аленушка, с вами все в порядке? – вкрадчиво спросил он.
Почему-то комната закружилась у нее перед глазами, как солирующая балерина. Алена с любопытством наблюдала за двоящимися в глазах красноватыми светильниками. Нет, то было не отвратительное головокружение, которое начинается с ломоты в висках, а заканчивается извержением внутреннего мира в унитаз. Окружающая реальность танцевала перед ее глазами, и было это…
– В порядке, – прошептала она, не поворачивая головы, – только что-то тут… жарковато.
– Ну так снимите шаль, – предложил Шестаков, смеясь.
Действительно.
Как она сама не могла додуматься до такого элементарного решения. Палантин полетел на пол, а вслед за ним почему-то отправился топ (Алена и сама не поняла, почему именно, как это получилось). Совсем близко было расплывающееся в улыбке лицо Яна, и она тепло улыбалась ему в ответ. Кажется, он целовал ее ухо – ей было так щекотно, она отворачивалась, но поделать ничего не могла. Силы ее иссякли разом. Она хотела что-то сказать – а губы не слушались. Хотела открыть глаза – но веки были тяжелые, как могильные плиты. Хотела оттолкнуть щекотные губы Яна – но ее не слушались руки.
В какой-то момент она обнаружила, что лежит на полу, абсолютно голая. Мигом протрезвела, испугалась, нашла глазами Шестакова, который сидел на краешке пуфа и нетерпеливо возился с презервативом.
– Что здесь… происходит? – охрипшим голосом возмутилась она.
Ян испуганно к ней метнулся, в его руках был бокал.
– Вот, Аленушка, выпейте… Выпейте, вам станет легче, все пройдет.
И она машинально ему подчинилась, и только в тот момент, когда вино теплым пряным водопадом хлынуло в желудок, подумала: а ведь что-то с ним не так, с домашним этим вином! Но было поздно, по венам вновь растеклась сладкая дремота, и губы сами собою растянулись в безмятежной улыбке. И снова сознание ее сузилось до крошечной мерцающей точки, и снова ей было так жарко, что хотелось кожу с себя содрать. Она чувствовала на себе тяжесть чужого тела. Шестаков вдруг превратился в многорукого Шиву.
