мужчина, фотографию которого я буду показывать любопытным редакционным дамочкам, сопровождая демонстрацию пояснением: «А это мой муж. Его зовут Эдуард».
– Шурка, я так соскучился, – он притянул меня к себе и поцеловал в макушку.
От Эдика пахло быстрорастворимым супом, и на минутку я почувствовала прилив нежности – мой мужчина не умеет готовить.
– Я тоже соскучилась.
– В какой-то момент я подумал, что ты больше не придешь, – признался он.
И у меня екнуло сердце – ведь в какой-то момент и я была уверена в том, что больше не вернусь в эту квартиру.
– Что ты! Мне просто надо было отдохнуть, – я заставила себя улыбнуться.
Ну вот. Больше тянуть нельзя. Настал самый подходящий из всех возможных моментов. Эдик замер в предвкушении. Он ждет, что я это скажу.
Он ждет, что я скажу это.
Я набрала в грудь побольше воздуха. Вперед, Кашеварова, не надо трусить, ну же…
Я беспомощно заозиралась по сторонам, пытаясь хоть за что-нибудь зацепиться взглядом, только бы не смотреть на него, на Эдика. Мой взгляд уперся в яркую красную ветровку для пробежек – такая же курточка висела и в моем шкафу. Не к месту вспомнилось задание Степашкина – написать статью о том, как влюбленные люди одеваются в унисон… Одно мое слово – только одно слово, и вся моя жизнь изменится. Мы с Эдиком будем жить вместе, наше утро будет начинаться с парковой пробежки. И все люди будут оборачиваться на эту яркую улыбчивую пару.
О нас будут умильно думать – это влюбленные. Вся наша жизнь заранее расписана по нотам – как график спортивных тренировок Эдуарда.
– Шурка, мне кажется, ты что-то хотела сказать, – нетерпеливо поторопил он.
– Д-да, я о том, что…
И он будет всегда называть меня Шуркой. Вечная Шурка в ярко-красной спортивной ветровке. Мы будем жить долго и счастливо и умрем, как Тристан и Изольда, в один день. И я не позволю ходить ему в грязных футболках, даже дома, даже когда его никто не видит.
Я посмотрела на его губы. Когда-то я млела от одного его прикосновения, а теперь… Мне даже не хотелось его поцеловать. Наверное, это все от нервов. Я подумала о далеком береге Кипра, о полной луне, которая так низко висела над пляжем, о Майкле Рикмане, которого я могла поцеловать, но не поцеловала. Потому что не хотела изменять мужчине, который стоит передо мной. И напряженно ждет, когда я хоть что-нибудь скажу.
И тогда я сказала:
– Эдик, я… Боюсь, я больше не могу с тобой встречаться!
Клянусь, я себя не контролировала. Я слышала свой голос как бы со стороны. Я все еще улыбалась, я никак не могла согнать улыбку со своего лица.
А Эдик смотрел на меня с недоверием, наверное, надеялся, что я пошутила. Я больше не могла, не могла это терпеть.
Со всех ног я бросилась к входной двери. Схватила туфли в охапку и выскочила на лестничную клетку. Босиком пронеслась несколько пролетов и только потом на минутку остановилась – обуться и отдышаться. Я не могла поверить, что действительно делаю это. Мое сердце колотилось так, что было трудно дышать.
Но самое странное – за мною никто не гнался.
Из ближайшего автомата я позвонила Лерке.
– Лер, тебе когда-нибудь хотелось утопиться?
– Все ясно, ты наконец рассталась с Эдиком! – мгновенно поставила диагноз она.
– Да, – я крепче прижала к уху прохладную грязную трубку. Эта телефонная трубка в тот момент была для меня чем-то вроде спасательного круга. В ней, точно в уютной пластмассовой клетке, щебетал родной Леркин голос.
– Я давно этого ждала, – призналась она.
Я оторопела.
– Как? Почему?
– Я все поняла в самолете, – Лера вздохнула, – когда мы с тобой летели на Кипр.
– Но что особенного произошло в самолете?
– Ничего. Просто ты рассказала, что Эдик сделал тебе предложение, а ты сомневаешься…
– И что?
– Эх, Кашеварова… Когда женщине делает предложение любимый мужчина, – Лерка сделала ударение на слове «любимый», – она не улетает от него на край света, чтобы все обдумать. Как там сказал кто-то из великих… «Ты спрашиваешь, любит ли она? Не любит. Если бы она любила, ты бы не спрашивал».
Я повесила трубку.
Любовь проходит. Таковы законы природы, и ничего с этим не поделаешь. Все в этом мире когданибудь кончается – и молодость, и лето, и любимая помада от «Шанель».
В настоящий момент меня более всего заботят два вопроса: почему любовь кончается и как можно было выкурить пять сигарет за десять минут?! Я сидела на подоконнике на лестничной клетке нашего офиса – мы называем это место «курилкой».
Я плюхнулась на пыльноватый подоконник прямо в своей белоснежной юбке «Кельвин Кляйн» – а это могло значить одно: мне по-настоящему плохо.
Время от времени ко мне подходили сочувствующие и злорадствующие люди, причем последние ловко маскировались под первых. Да уж, для кого-то лучший антидепрессант – это чужая неудача в личной жизни. Например, для секретарши газеты Диночки.
Диночке всего девятнадцать лет, и она пока не имеет не малейшего представления об изменчивости мира.
– Что, опять парень бросил? – Диночка приобнимает меня за плечи и щедро распахивает передо мной свой стильный портсигар.
Наличие у сопливой девчонки роскошного портсигара почему-то меня раздражает. Может быть, это смутная зависть – я-то в ее возрасте по полгода откладывала стипендию на хорошие туфли. А еще – у нас с Леркой было одно коктейльное платье на двоих.
– Не совсем, – я затягиваюсь ее кофейной сигарилкой и не могу удержаться от сипловатого кашля.
Не буду же я ей объяснять, что произошло.
– Крепковатые? – фальшиво сочувствует девятнадцатилетняя змея.
– Немного. Я вообще не курю.
– Ну да, в твоем возрасте я тоже брошу, – важно кивает Дина, а мне хочется затушить сигарету о ее лоб, но я гоню садистские мысли прочь. – Не расстраивайся так. Хотя, я тебя понимаю. Когда личная жизнь не клеится, это какой-то караул.
– У тебя, что ли, тоже не клеится? – усмехнулась я. Хоть какая-то радость.
Но Диночка меня разочаровывает.
– Нет, у меня-то как раз все в порядке. Я замуж собираюсь.
– Ты? Замуж? – Я смотрю на нее повнимательнее и пытаюсь представить мужчину, который мог возжелать в жены такое существо, как наша Диночка.
Вообще-то она хорошенькая. Но такая стерва!
И еще – у нее крашеные добела волосы. И длиннющие накладные ногти. И, кажется, почти каждый день она является в офис с новой сумочкой. К тому же Дина даже кофе не умеет вкусно сварить, несмотря на то что профессиональная секретарша, на мой взгляд, должна быть знакома с основами кофеварения. И кто же мог быть настолько простодушным, чтобы сделать ей предложение?!
Тут я вспоминаю, что сама я тоже не ахти какой повар (вершина моего кулинарного таланта – яйцо, сваренное в мешочек) и мне становится еще тоскливее.
– И кто же твой будущий муж? – спрашиваю, чтобы поддержать разговор.
– Он иностранец, – важно объясняет Дина, – самый сексуальный мужчина в мире. И очень богатый. Ему принадлежит сеть салонов красоты.
– Что ж… – я не знаю, что на такое и ответить, – что ж… По крайней мере, сможешь бесплатно делать
