самым не «русскоговорящим». Зато Мегрел всегда избегал «фени», язык у него был литературный, а внешность благообразная, как у профессора изящной словесности. Так и не поверишь, что перед тобой некто, проведший половину жизни за решёткой.
— Я рад, что вы приехали, и скажу вам, почему. Я только что распорядился взять под охрану железную дорогу. Хорошо, что вы меня предупредили, что собираетесь её разрушить. А чем вы так удивлены? — спросил Мегрел, обратив внимание на вытянувшееся лицо Ерёменко.
— По этой дороге ушли ваши враги, — несколько высокопарно высказался Анатолий.
— И что? Накажем за это дорогу, как царь Ксеркс высек море? — обнаружил знание истории Мегрел. — Разрушим её, чтобы никогда больше не возила наших врагов?
Ерёменко промолчал, не понимая, к чему клонит законник.
— Вы кого-то ловите здесь, на наших землях. Да-да, именно на наших землях, — опередил возражения Мегрел. — Мы, разумеется, благодарны вам за помощь в освобождении, за поддержку и прочее. Если бы вы не пришли сюда, не убили своих же коллег, призванных держать нас в зонах, скорее всего, мы здесь бы не сидели. Хорошо, что находятся люди, способные воткнуть нож в спину своим товарищам, чтобы достичь своих целей.
Ерёменко покраснел, но не от стыда, а от злости, однако смолчал. Он не ожидал, что тот, от кого он ехал требовать, будет разговаривать с ним в таком тоне. Да и прошлый опыт работы в зоне не давал примеров общения с уголовником в положении получающего выговор.
— Слава богу, теперь мы свободны, вооружены и способны защитить себя, — продолжал Мегрел. — Скоро вы отсюда уедете. Нет-нет, мы вас не гоним, просто вскоре разрешится окончательно ваша главная задача, та самая, из-за которой вы пошли на убийства и предательство. Разрешится так или иначе: вы или поймаете тех, за кем гонитесь, или не поймаете. Найдёте свой пластмассовый ящик или не найдёте. И уедете в любом случае. Вы не отсюда, вы издалека, вам здесь нечего делать.
Ерёменко молча смотрел в глаза Мегрелу, ожидая продолжения речи. Продолжение не задержалось, Мегрел всегда отличался слабостью к публичным выступлениям.
— А мы остаёмся здесь жить и выживать. Торговать по той же железной дороге, которую вам так хочется взорвать. А что вы так удивлённо смотрите? Торговать с Нижним Новгородом, я знаю, что там уцелели люди.
— Да кто с вами торговать будет? — поразился Ерёменко. — Вы тут такое творите, что немцы не творили, и ждёте, что с вами будут торговать?
— Если бы немцы в Советский Союз не полезли, то Сталин с ними торговал, — пожал плечами Мегрел. — Это теперь модно спорить о том, собирался ли он нападать первым или не собирался. А торговать к тому времени он уже торговал. Торговала Америка, торговали все, кто не стал жертвой нападения. И с нами будут торговать, потому что весь строевой лес идёт отсюда. Потому что его легко привезти в Нижний по этой самой железной дороге. Потому что его там можно перекупить у нас, а затем по реке, как в былые времена, с плотогонами спустить вниз или с буксирами поднять вверх.
Мегрел отвлёкся на то, чтобы налить себе чаю из фарфорового чайника. Его руки были изуродованы артритом, но помогать ему не бросились — он этого не любил. Арсанкаев тоже налил себе чаю, а из гостей к чайнику никто не притронулся. Обстановка уже не располагала.
— Так к чему я это всё, молодой человек… — обернулся он снова к посетителям. — К тому, что во вред себе никто действовать не будет. Мы своим людям дадим знать, и если увидят тех, кого вы ищете, они нам сюда сообщат. А мы сообщим вам. Обычная благодарность нам не чужда. Если у моих людей сил будет достаточно, они нападут, и если победят, то поищут ваш оранжевый ящик. А ещё они не будут препятствовать вам действовать на нашей земле, пока вы не начнёте наносить нам ущерб.
Мегрел отпил из чашки, достал из вазочки печенье, откусил, сверкнув слишком белыми зубными протезами.
— Понятие «ущерб» я буду толковать широко, — продолжил он. — Например, если ваш отряд бывших сотрудников режима начнёт убивать и мучить крестьян на моей земле, я сочту это нападением на меня…
— Да твои-то, Мегрел, тут сами что творят! — возмутился Анатолий.
Неожиданно заговорил Арсанкаев, с сильным чеченским акцентом, который, кстати, так трудно воспроизвести.
— Не твоя забота, что мы тут творим, — сказал он, хлопнув широкой крестьянской ладонью по цевью лежащего на коленях автомата. — У тебя своя земля есть, там свои правила устанавливай. Надо нам будет — мы тут всем голову отрежем и в футбол играть будем, не надо — пальцем никого не тронем. Они на нас работают — и пусть себе дальше работают. Так что слушай, что тебе говорят, если хочешь домой попасть, чтобы твоей башкой никто в футбол не играл.
— Ты с угрозами погодил бы пока, воин правоверный, — неожиданно прогудел Циммерман. — Из штанов не выпрыгни.
Циммерман в Чечне провёл обе войны, не вылезая из командировок, и к тамошнему местному населению относился не то чтобы совсем плохо, а вообще хуже некуда. Арсанкаев же его раздражал своей наглостью и самоуверенностью, которые читались в его взгляде. Подсознательно Циммер, как его называли подчинённые, начал искать повод для конфликта, хоть скажи кто ему об этом — он ни за что бы не сознался.
— А то так и доугрожаться можно, — добавил Циммер.
Спокойствие спецназовского командира было не наносным. Пока суд да дело, его бойцы на машинах распределились по ключевым точкам села и по поступлении сигнала могли бы начать настоящую резню. И поставить на её исход командир мог смело — у бандитов не было шансов. Всё же у него были не срочники недавнего призыва, а настоящие профессионалы, которых готовили в Центре по самой интенсивной программе, а до этого каждый из них успел и послужить, и повоевать.
Сам же Циммер предполагал такое развитие беседы и все требуемые приказы отдал заранее. Знал он и то, что в этой комнате он сам успеет перестрелять всех прежде, чем в его сторону раздастся хоть один выстрел. Да и стрелять-то ему не всегда требовалось, потому что кулаком своим, в габариты которого легко вписывалась пивная кружка, он мог дать по башке не хуже, чем кувалдой.
Арсанкаев повернул к нему побледневшее от злости лицо, сидевший у него за спиной здоровяк с чёрной бородой и в шапочке с зелёной лентой схватился было за РПК, но Мегрел поднял руку:
— Хватит. Этого не надо.
Негромкий голос старого законника остановил и заморозил ссору.
— Не надо здесь ссориться. Вы в гостях, мы гостей принимаем. Нехорошо. — Он сложил ладони перед грудью в каком-то монашеском жесте, затем резко и пристально взглянул в глаза Циммеру. — Но мой друг, Умар, сказал верно: не надо хозяйничать там, где не вы хозяева. Тогда хозяева оскорбятся, и будут правы. Я знаю, что у вас подготовленные люди, и знаю, что вас так просто не возьмёшь. Но я хочу, чтобы вы тоже знали — я человек авторитетный. Если наша дружба развалится, я могу связаться со Шкабарой, а у него две тысячи человек. Обратно вам надо идти через земли Полковника, а у него тоже почти тысяча.
Полковником звали ещё одного законника, в своё время с большой помпой арестованного в Москве за вымогательство, которого пресса, по всегдашнему своему незнанию деталей и пристрастию к громким словам, окрестила Сёмой Живодёром. Сейчас он действительно командовал немалой территорией, и именно его людей перебили на железнодорожной станции.
— В общем, не надо устраивать ссору, когда её можно избежать. Мы не хотим, чтобы гости вели себя как хозяева, и это справедливо. А вы наверняка не хотите оказаться во враждебном окружении, когда, вместо того, чтобы делать своё дело, вы будете вынуждены спасать свою жизнь. Тот же Умар воевал, он умеет устраивать засады.
— Ничего, мы тоже засаживать обучены, — буркнул Циммерман. — Умарам с Махмудами по самые гланды.
— Слушай, Ваня! — аж подлетел Арсанкаев, но снова был остановлен Мегрелом.
— Держитесь в рамках приличия, — сказал авторитет. — Или уходите отсюда. Не надо оскорблять тех, кто не оскорблял вас первым. Мы всё сказали, а вам решать. Хотите войны с нами — мы готовы, хоть к ней нет повода. Если вы готовы уважать хозяев этой земли — мы не будем мешать вам делать своё дело. Мы друг друга поняли?
— Поняли, — ответил замолчавший было Ерёменко. — Надеемся, что, если ваши люди заметят тех, кого мы ищем, они нам сообщат.
— Обязательно, — кивнул Резо Габуния.
Ерёменко встал с кресла и вышел, не прощаясь. Циммер прошёл следом, не обратив никакого внимания на Арсанкаева, сидевшего с таким видом, что казалось, он вцепится ему в горло зубами. Бородатый телохранитель бывшего боевика выглядел примерно так же.
— Ты на хрена скандал устроил? — буквально прошипел Ерёменко своему спутнику, когда они вышли на улицу и направились к двум командирским «Водникам», утыканным антеннами, возле которых стояли несколько человек в камуфляже и в чёрном.
Основные силы отряда проскочили село насквозь и разместились у околицы согласно приказу, полученному от Циммермана, готовые в любой момент атаковать село.
— Да никто ничего не устраивал. Дал им понять, что мы их на фуфельнике вертели со всеми их понтами блатными, да и всё.
— Не, ну ты это серьёзно или как? — аж подскочил Ерёменко. — Они в этих местах цари, боги и воинские начальники, а ты их вертел. Как дело будем делать?
— Да так и будем, как предполагали, — пожал плечами Циммерман. — А ты что, и вправду рассчитывал, что они за нами дерьмо разгребать начнут? Не смеши. Мы их выпустили, вооружили, дальше они сами справляются. Так зачем мы им теперь нужны?
— Лучше бы и дальше не нужны были, — остановился Ерёменко и посмотрел в глаза Циммерману. — А теперь Арсанкаев, у которого вполне готовых боевиков полторы роты, да ещё всякой швали хватает, мечтает нам бошки отпилить.
— Мечтать не вредно, — всё с тем же равнодушием ответил Циммерман.
Похоже было, что угрозы со стороны Арсанкаева он и впрямь всерьёз не воспринимает. И почему — Ерёменко понять не мог. О чём и спросил.
— Ну ты и наивный, Толя, — ответил Циммер. — Ты и вправду думаешь, что они нас отсюда выпустить собираются? Ты видел, как Умар этот на все наши цацки смотрел, что на нас висят? На «Вал» мой, например?
Он тряхнул своим бесшумным автоматом с оптикой.
— Да ничего подобного, никто нас так запросто отсюда не выпустит! — продолжил Циммер. — Они лишь ждут, добудем мы свой контейнер или не добудем, вот и всё. Чтобы потом, если мы его добудем, с нас его снять вместе с остальными трофеями, а затем отправиться в Центр торговаться. Понимают, что, если мы тут так за ним бегаем, значит, он многого стоит.
— И что ты предлагаешь?
— Я уже сказал: действовать, как задумано. А я попутно подумаю, что нам делать с Умаром этим и остальными твоими друзьями.
Татьяна Лапина
27 мая, пятница, день
После того, как броневик с их товарищами, включая её парня, уехал в полную неизвестность, Татьяна загрустила. Она, уже привыкшая к походной и боевой жизни, повоевавшая, привыкла всё это делать с ним вдвоём. И, оставшись одна, немного растерялась.
Разместились они в бывшем пионерлагере нормально, даже с некоторым комфортом. Машины отогнали в самый дальний конец территории, где и замаскировали, буквально завалив ветками и кустарником поверх масксети. В самом заборе сняли звено, открыв дополнительный выезд. Достаточно чахлый в этом месте подлесок давал возможность рвануть на машинах прямо через лес, описав крюк и выехав обратно на дорогу чуть ближе к Нижнему. В общем, отнорок получился на случай проблем.
Затем Лёха, оставшийся за командира, учредил пост дальше по дороге, ведущей к шоссе. С этого места можно было заметить любого постороннего издалека и успеть поднять тревогу, а заодно, случись бой, снайпер мог бы работать по противнику с тыла. И на этот самый пост поочередно ходили или сам Лёха, или Маша в сопровождении ещё кого-нибудь.
