— Да чёрт же побери! — заорал он, когда увидел, как она кинулась расстилать постель. — Научили тебя чему-нибудь твои слюнтяи или нет? Или вы только вздыхать под мужиками умеете, как коровы? Ты что, не знаешь, что надо делать, когда самец тебя хочет? Не знаешь, что делать, чтобы как следует возбудить его, чтобы он с тебя и слазить не хотел?
Что и как надо делать — этому она могла бы поучить весь его сраный Сосновск. Но ведь должны же быть какие-то приличия… ну, не приличия… что-то же должно быть… ритуал какой-то, не корова же она на случке. Ведь она его почти не знает… пусть спасибо скажет, что вообще у неё в доме оказался… Хотя бы привыкнуть друг к другу, чуть-чуть, что ли… Что ни говори, а какие-то условности даже профессиональные путаны — и те соблюдают, а она ведь не путана какая-нибудь… Да, она девушка дорогая, но спит не за деньги… Впрочем, она все равно уже была сломлена. И, ведя губами дорожку от его мускулистой груди к животу, она сказала томно, как не раз уже говорила своим партнерам:
— Ох, что-то мне поразвратничать хочется…
Альча бы сразу понял, что к чему, в чем смысл предлагаемой игры. Но этому не нужна была никакая игра, никакие ритуалы. Схватив за волосы, он швырнул её на постель, развернул резким движением и грубо, без малого намека на ласку, вошёл в неё сзади, словно не чувствуя, как всё её тело сопротивляется насилию…
«Э, нет, — думала она потом, — когда он, как положено натрудившемуся мужику, отключился, провалился в бездонный сон. — Сверхчеловек-то ты сверхчеловек, да меня, бабу, не обманешь: что-то с тобой, милый, не так…» Нельзя сказать, что прямо так уж сильно оскорбило ее то, как он ее взял, — грубость и в жизни, и в койке она уже видела. То, что он из нее как бы делает нужную себе вещь — да мало ли баб живут так, и даже от этого счастливы? А вот то, что он, занимаясь с ней любовью, то ли трахал не её, а кого-то другого, то ли мстил этим кому-то — этого она не заметить не могла, даже если б захотела. И простить не могла. Что другое — может быть, а это — нет. Да и с какой стати вообще прощать таким вот — которым кажется, что весь мир должен к их ногам валиться?
Глава 12
Лёха мучительно кривился, мотал головой, выслушивая Седова по телефону.
— Альча… ну бывает… сам знаешь… Ну хочешь, я тебе с процентами верну? Плохо он пошил тебе костюм, не спорю, я с него вычту. За моральный ущерб в том числе… Но только не забирай у меня заказ! У меня ведь, как ты говоришь, реноме, в смысле репутация. Заказчики сразу отвернутся. Моя фирма веников не вяжет, сам знаешь, а это лучший мой закройщик… Ну, в последний раз!
Наконец Лёха крякнул и положил трубку. Посмотрел на сидевшего напротив Андрея. Потом на остальных братков.
— Ну вот что я вам скажу, друга мои… Чтоб такого унижения, даже в иносказательном виде, больше я не терпел, вы поняли меня?
Андрей молчал, не поднимая глаз. Леха сел за стол напротив него.
— Слушай, может, ты из-за марухи своей, а? Мстишь ему, что ли? — кивнул он в сторону телефона. — Только ему от этого ни холодно ни жарко, усёк? За свои бабки он себе хоть Сильвестра Сталлоне из Америки выпишет. И тот все в лучшем виде сделает…
Братки заулыбались, ожили… Андрей продолжал каменно молчать, глядя в пол.
— Ну всё. — Лёха посмотрел на часы. — Это для разрядки… У меня сейчас прием посетителей начнётся. Потом в префектуру ехать, вызывали зачем-то… Значит, так. — Его палец уперся в Волоху. — Сейчас всем в спортзал. И по полной программе. А я потом сам у вас зачёты приму. И бег на короткие, и подъём переворотом. А с тобой, — он погрозил Андрею пальцем, — ещё будет разговор!
— Не, в натуре, — осмелел Волоха, переглянувшись с братвой. — Пришел, понимаешь, твой корешок, забрал у него девку, и будто так и надо! И еще заказ ему исполни.
— Ну… — согласно замычали братки, они же «торпеды».
— Разговоры! — Лёха постучал костяшками пальцев по столу. — Я что сказал? Только то, что клиентуру теряем из-за половой ориентации отдельных наших членов.
Андрей приподнял голову, удивленно посмотрев на Лёху:
— Я что, голубой?
— Нет пока, — сказал Леха. — Но ориентирован на одну маруху, что вредит общему делу. Пора её забыть и вычеркнуть из собственного сердца, пока я добрый. Понял теперь? Всё, свободны, у меня там народ, слышите, толпится…
«Толпилась» на самом деле одна молодая женщина с заплаканными глазами, державшая за руку дочку лет шести, которая громко успокаивала мать:
— Мама, ну не плачь, тебе ведь сказала тетя Сима: дядя Лёша обязательно поможет.
— Заходи, — сказал Лёха. — Опять, Надежда, случилось чего-то? Муж вернулся?
Она робко вошла, села на стул, не поднимая глаз, помотала головой.
— Что, больше не приходил?
— Нет… Спасибо вам, Алексей Дмитриевич. По телефону только грозился. Как выпьет, сразу начинает звонить. А так не приходил пока.
— И не придёт. — Леха пренебрежительно махнул рукой, сунул девочке шоколадку в яркой обертке. — Проведём ещё разок профилактику, и папка тебя больше не побеспокоит. Тебя как звать, забыл уже?
— Маша… Вы только его сильно не бейте, — сказала она. — Он мне звонил, жаловался на вас.
— А он тебя бил? — спросил Лёха.
— Меня? Бил. Но вы все равно, сильно не надо, ладно?
— Вишь, жалеет папку своего… — вздохнул Лёха, многозначительно глядя на посетительницу. — А тут стараешься, стараешься, хоть бы кто пожалел… Ну что у тебя опять приключилось, Надежда? Горе ты мое…
— Сами знаете, Алексей Дмитриевич, занялась я уличной торговлей.
— Та-ак… — кивнул Леха. — Тряпки и обувь. Помню. Что, опять мои ребята лишнее с вас берут?
— Да ваши ребята что, мы уж привыкли… они хоть нас охраняют, работать дают. Милиция замучила — вот кто действительно совсем обнаглел… Всякие справки им, разрешения, то с зеленой полосой, то ещё с какой…
— Ты покороче можешь? У меня вас знаешь сколько? И всем помочь надо!
— А короче, я товар свой домой не вожу, сумки тяжелые, я их там оставляла у Гайдуллиных. Они рядом живут, я им по десять тысяч за хранение платила…
— У Гайдуллиных? Да они же пьяницы! Родную мать пропьют! Ну и что?
Надежда вздохнула, потом ее глаза наполнились слезами, она достала носовой платок из кармана, громко всхлипнула.
— Мам, не надо, — попросила Маша и повторила чьи-то слова: — Утерянного не вернёшь.
— Спёрли? — спросил Лёха, присвистнув.
— Ну! — сказала Маша. — Я ей говорила, говорила! Мамка, не оставляй у них! Говорила я тебе?
— У них там проходной двор, — сказала мать, не много успокоившись. — Кто только не приходит.
— Ну знаю, бомжи всякие, черножопые разные… — кивнул Лёха. — Я ихнему участковому сколько раз говорил. Прими меры, не доводи до греха… И что?
— У меня товару там было на пять миллионов, да больше не моего, а на реализацию, Наташка Ломакина из Турции привезла… Она скоро опять оттуда приедет, что я ей скажу?
— А милиция? — спросил Лёха, распаляясь. — Что вы все ко мне жаловаться заладили? А менты эти позорные на что? Им за это деньги платят! А нас по телевизору только в чёрном свете показывают! Я правильно говорю?
Она закивала, соглашаясь.
— Як дежурному обратилась в отделение, он ко мне участкового прислал. Сколько, спрашивает, там было товару? Говорю ему: на пять миллионов. Он только рукой махнул. За такую сумму никто, мол, мараться
