Он все еще не уходил, раздумывая. Тем временем станция «Скорой» жила своей жизнью. В комнату быстро вошли две сестры с готовыми медицинскими сумками.
— Что брать, Нина Александровна? — спросила сестра помоложе.
— Что всегда, — пожала плечами Нина.
— Но говорят же, что его наповал… — протянула та неуверенно и глядя при этом на Каморина.
— Я, кажется, уже не раз говорила! — резко произнесла Нина. — Пока не увидим все своими глазами! Сколько можно одно и то же, Селютина?
На явке Каморин появился, когда вся его команда уже собралась. Местом их явки был небольшой бесхозный домик на окраине города, за глухим забором, куда все подтягивались поодиночке, преимущественно общественным транспортом.
— Хороший выстрел, — сказал он Михрюте. — И хорошо, что старик развернулся, когда падал. Теперь трудно сказать, откуда стреляли. С какой крыши. Другим — трудно. Мне — легко.
— Кому другим? — спросил Михрюта настороженно.
— Следователям Генпрокуратуры. Ничего другого ждать не следует. Покойный был народным избранником. В кои веки приехал на встречу с избирателями…
— Михрюта сам за него голосовал! — сказал Валет, и все облегчённо рассмеялись.
— А что, раз закона об отзыве у нас нет… — сказал Каморин, глядя на насупленного Михрюту. — Не справляется депутат с обязанностями, забыл о простых избирателях — и пулю в лоб! Чем не демократия в наших специфических условиях?
Парни охотно смеялись, а Каморин продолжал внимательно разглядывать Михрюту. Пожалуй, этот увалень может не так все понять… Это не Валет, которому можно задурить голову… Каморин пытливо посмотрел на Валета, смеявшегося больше других.
Пусть посмеются. Им нужна разрядка. Потом, когда расслабятся, будем говорить напрямую.
— Ну всё? — спросил он, когда парни угомонились. — Смешно, да?
— А что нам, плакать?
Это сказал всё тот же Михрюта. Смотрит с вызовом. Считает себя обойдённым. Хотя претендует быть центровым. И, надо отдать должное, стреляет лучше других. И он это знает. И потому так обижен, когда посылают в командировки, в туже Москву, других…
А то, что он деревня деревней и потому сразу привлечет к себе ненужное внимание, понимать не желает. К тому же ширяется похлеще других… Самое правильное — повесить это убийство тоже на Валета, который и сейчас с восторгом смотрит в рот начальству, а Мих-рюту при первой же возможности устранить. Только так. Сначала хорошо заплатить, потом отправить вслед за народным избранником.
— Вы знаете, я привык с вами во всем советоваться, — сказал Каморин. — Вот и сейчас возникла такая необходимость… Вы знаете, какая наша конечная цель: л должен попасть в Москву вместо Сиротина…
— Так это ваша цель, а не наша! — сказал Михрюта, и это имело успех среди присутствующих. Никто не засмеялся и не заулыбался, но все уставились на Каморина, ожидая его ответа.
Каморин усмехнулся. Покрутил головой.
— А как иначе? — спросил он. — Пока мои и ваши интересы совпадают, можно ли их разделять? Ну предложите кого-то другого на место Сиротина! Но чтобы он имел шанс! А если такого нет, если я вас не устраиваю в этом качестве, зачем, спрашивается, мы его убили? Ты, Михрюта, когда стрелял в старика, о чём думал? И чём?
Парни, до этого слушавшие со всем вниманием, переглянулись… До сих пор Каморин был здесь признанным авторитетом, но в то же время — ментом. И еще раздражали его привычка поучать и доказывать, а также невозможность с ним спорить. Многие из парней, скрепя сердце, отдавали должное его доводам, к тому же все они кормились с его руки, но время от времени, как правильно заметил Валет, им нужно было об этом напоминать. А то и указывать, где их место.
— А что, давайте выдвинем в Думу нашего Михрюту! — сказал Каморин. — От нашего трудового коллектива. Скажем, что он наш лучший снайпер. На его счету столько-то народу, его ищут столько-то следователей по разным городам СНГ…
Парни разочарованно молчали. Только-только, впервые, быть может, обозначилась какая-то возможность увидеть этого мента растерявшимся перед дерзостью одного из них, но все, как всегда, вернулось на круги своя.
— Да ладно вам! — сказал Валет, обращаясь к «трудовому коллективу». — Романыч прав, как всегда. Уж если согласились, то не хрена тебе, Михрюта, понтярить не по делу! Все мы тут мокрушники, и одна нам всем дорога… А что Романыч в Москву прорвется, так хоть погуляем там с ним напоследок! Или ты, Михрюта, решил до ста лет дожить?
Жаль, подумал Каморин, будет жаль с Валетом расставаться. А придется. Жребий брошен.
— А ты не шестери! — сказал Михрюта. — Он тебя сдаст, потом меня. Потом других. И скажет, мол, на пользу дела! Он на чужом х… в рай въехать хочет. А таким придуркам, как мы, там места не найдется! Он там других себе наберёт!
Тут все вскочили, заорали, стали махать руками. Ну вот, подумал Каморин, тот самый бунт на корабле, по крайней мере, его не миновать, если не принять немедленные меры… Он прав, этот деревенский придурок, только не знает, что за такую правоту надо платить.
Выстрел оборвал поднявшийся гвалт. Киллеры отпрянули от Михрюты, грохнувшегося на пол и теперь сучившего ногами в предсмертной агонии. Они были все безоружны, ибо таково было условие: только Каморин имел право иметь при себе на подобных сходках табельное оружие, с которым никогда не расставался.
Это право он вытребовал для себя после того, как двое братков, не поделивших бабки за дело, в котором оба участвовали, застрелили друг друга два месяца назад во время подобного толковища…
Каморин спокойно положил пистолет в кобуру под мышку.
— Убрать, — сказал он деловито, ни на кого не глядя. — И быстро, быстро… Если кому-то что-то не понятно, могу напомнить мое условие: и впредь бунт буду пресекать сразу. В самом зародыше. Для вашей же пользы…
Братки молчали, глядя на лужу темной крови, растекавшейся под трупом.
— Я кому сказал! — повысил голос Каморин. — Дисциплина — вот мое условие, от которого я не отступлю никогда! Кому не нравится — может отсюда уйти! Но только вперед ногами, как этот несостоявшийся кандидат в народные депутаты!
Валет первым молча склонился на трупом товарища, взял под мышки и потащил к двери.
— Ну чего смотрите? — сказал он собравшимся. — Идите за лопатами, во дворе закопаем… А ты, Балабон, не стой, бери тряпку, вытирай, пока не засохло…
Каморин вышел на крыльцо, постоял. Вокруг все было тихо… В соседних домах даже не зажгли свет… Через полчаса, когда все было закончено, все собрались снова.
Молча, исподлобья братва смотрела на Каморина. И с презрением на Валета. Для них он не был авторитетом. Западло смотреть, как один из них шестерит перед ментом, выбиваясь в бугры, пусть это даже свой мент.
Ну что ж, это даже к лучшему, подумал Каморин, внимательно следя за настроением братвы. Значит, они сейчас поддержат его, мента, не могут не поддержать, когда услышат, что он предлагает…
— Теперь так, — сказал Каморин. — Человека нет, а проблема осталась. Кто возьмет покойника на себя?
— А… зачем? — спросил Валет в наступившей тишине.
— Всё за тем же, — сказал Каморин. — Простые вещи приходится объяснять. Мне надо вытащить вас всех в Москву. Или уже не надо?
Братва молчала, угрюмо глядя на него.
— Два таких громких дела… — напомнил Каморин. — Сначала врач Болеславский, потом депутат Думы… Так меня на руках туда внесут! И в кресло усадят. И покажут, на какие кнопки нажимать… А что я там без вас?
— И кто? — спросил посеревшими губами Валет. — Чего вы на меня все уставились?
