он.
Я перевела взгляд на Любашу.
– Ну а ты? Я же тебе уже заплатила. За всю ночь. Неужели мало?
– Это моя работа, – тихо сказала она, – я не могу себе позволить отказаться… Если мне предлагают.
Я молча направилась в прихожую. Антон бросился за мной.
– Сашка! Ну куда же ты? Давай вызовем для нее такси и поговорим спокойно!
Я застегнула босоножки, потом распрямилась и улыбнулась, посмотрев в его испуганные глаза.
– Антоша, а о чем говорить-то? Для меня тема исчерпана.
– Ну куда ты собралась? Сейчас только пять утра!
Обернувшись от входной двери, я ответила:
– Перефразирую твои же золотые слова. Все мои подруги иногда делают это. Разочарованно уходят под утро из чужих квартир. Мы же молодые незамужние москвички, ну что с нас возьмешь?
Город встретил меня рассветной тишиной и одиночеством. Я зажмурилась, впуская в сердце запах свежих листьев и недавно скошенного газона. Хотелось снять туфли и расслабленно побрести домой – босиком по трамвайным шпалам. И чтобы никого не было вокруг, только я наедине с городом.
Подумав, я направилась в сторону проспекта, в меру оживленного даже в такой ранний час. Взметнула руку, останавливая такси. Все равно одиночество – это иллюзия. Да и потом, мало ли что может случиться с молодой москвичкой, одиноко отмеряющей пустынные переулки дробным стуком высоких каблучков?
6. Дорогие девушки
В обществе Лизы мне хочется втянуть бледно-зеленую шею поглубже в воротник, сжать руки в кулаки, дабы скрыть несовершенство маникюра, да и вообще – сделать основным элементом своего гардероба глухую паранджу.
Лиза – ангел. Лиза – идеал. У Лизы – строгое лицо русской красавицы, фигура порнозвезды, розовая «тойота» (на грани пошлости и кича), туманные планы на будущее и куча свободных денег. У нее мяукающий голос, русые волны мягких волос и ноги длиною сто одиннадцать сантиметров. Она – произведение искусства, и окружающие (начиная от встречных прохожих до неловко набивающихся в любовники типов) смотрят на нее как на богиню.
А ведь когда-то мы учились в одном классе, и я считалась подающим надежды гуманитарием, а она – безалаберной лентяйкой, которую только ленивый не запугивал перспективой ПТУ. И действительно, Лизавета покинула школьные пенаты после девятого класса, только путь ее лежал не в кузницу маляров и штукатуров, а в одно из ведущих модельных агентств Москвы. На какое-то время она исчезла из поля моего зрения. Девчонки-одноклассницы время от времени сплетничали: Лиза, мол, подписала контракт на десять штук баксов! А Лиза-то наша – в Нью-Йорке! Снималась у Пола Ньютона! Ветхое доказательство обрастающих невероятными подробностями завистливых слушков – газетная вырезка, которую принесла в школу прыщеватая отличница Нонночка. Разбитая на тысячу черно-белых точек невнятная фотография – на ней легко узнаваемая Лиза с накладными ресницами восседает на краешке залитого солнцем бассейна… Белоснежный купальник, в руках – коктейль с бумажным зонтиком, а вокруг – пальмы, пальмы… Девчонки притихли – надо же как в жизни бывает, безнадежная двоечница стала топ-моделью.
А потом я окончила школу, затем и университет. Естественно, в круговерти московского выживания у меня больше не было времени мазохистски размышлять на тему: почему школьная интеллектуальная элита работает низкооплачиваемыми журналистами, а смазливые пустышки снимаются в рекламе купальников и зарабатывают миллионы.
И вот спустя пятнадцать лет на какой-то презентации, куда я пришла в обществе спивающегося фотокора Гены, чтобы после рабочего дня насладиться бесплатными фуршетными коктейлями, меня окликнули:
– Саша? Кашеварова?
Обернулась – батюшки, Лизка! Выглядит так, словно мы расстались позавчера и за этот отсутствующий день она успела заработать миллион долларов и вложить его в свою внешность. То есть это была все та же юная школьная Лизка, только появилось в ней нечто, что принято называть шиком и лоском. Казалось, для нее не существовало неотвратимого тока будней, времени, щедро дарующего морщинки и лишние килограммы и жадно отбирающего оптимизм да щенячий, юношеский запал.
– Надо же, какая ты, – я уже успела уничтожить три бокала элитного шампанского, поэтому искренность из меня так и перла, – какая красивая…
– Ты тоже ничего, – сдержанно улыбнулась Лиза, – совсем не ожидала тебя здесь увидеть. Ты с кем-то из знакомых пришла?
– Я журналистка. Прислали пресс-релиз, вот и пришла. А ты?
– Я – так, – туманно ответила она, – слушай, здесь так скучно! Может, поедем отсюда? Я за эти годы никого из наших не видела, хочу с тобой пообщаться.
Ее красивые глаза, в которые сама природа заложила демоническую и совершенно не соответствующую Лизкиному интеллектуальному уровню глубину, смотрели чуть ли не умоляюще. А мне и самой было интересно, как сложилась жизнь нашей топ-модели. К тому же на презентации больше нечего было ловить, кроме бесплатных креветок.
– Пошли, – кивнула я, – а куда? Я знаю здесь недалеко неплохую кондитерскую.
– Я на диете, – мягко улыбнулась Лиза, – знаешь что, а поехали ко мне! Я здесь совсем недалеко обитаю, буквально в трех шагах.
Лизина машина была по-хамски припаркована на тротуаре перед клубом. Чтобы протиснуться мимо, прохожим приходилось чуть ли не к стене прижиматься. Она вручила швейцару деньги – похоже, доллары.
В салоне одурманивающе пахло свежими травами (позже Лизавета объяснила – спрей для белья из магазина «L'Occitane», которым она щедро опрыскала чехлы). На переднем сиденье восседал белоснежный плюшевый медведь с крупными, искристо поблескивающими стразами вместо глаз. Лиза небрежно схватила его за лапу и зашвырнула назад.
– Ненавижу эту тварь, – скривилась она, – мужчина мой подарил на день рождения. Я как увидела, чуть в обморок не упала, но надо было сохранить лицо. Я ведь надеялась, что он обновит мне тачку, «тойота» надоела, а он… До сих пор своим друзьям хвастается, ему кажется, что медведь – это жутко трогательно.
– Сильно, – присвистнула я, – подарить плюшевого уродца вместо нового авто.
– И не говори. Я бы продала его, да Валерка мне не простит.
Я прыснула, представив, как роскошная Лиза в кожаном пальто трясет медведем в подземном переходе метро, ангельским своим голоском подзывая покупателей.
– Что смеешься? Это не обычный мишка, он из бутика в Вене. Там делают подарки на заказ. У него брюлики в глазах, у меня сертификаты на них есть. Сколько он стоит, даже представить боюсь.
Я притихла и обернулась – бесценный медведь, ухмыляясь шелковой черточкой рта, таращился на меня так насмешливо, что мне захотелось вырвать ему глаза (продать их и купить квартирку, машину и сапоги из новой коллекции Унгаро).
– Слушай, а нельзя заменить их на обычные стразы? Никто и не заметит.
– С ума сошла? – рассмеялась Лиза. – Валерик сделал деньги на ювелирке. У него глаз – алмаз, он меня убьет за такое.
У Лизки была не квартира, а разворот из журнала «Дом и стиль». Шкура зебры на полу (мне сначала показалось – плюшевая, но Лизка объяснила, что зебру пристрелил во время сафари ее мужчина Валерик), паркет из темного дуба, антикварная мебель, диваны с атласной обивкой. Первый этаж занимала просторная гостиная с полукруглой стеной, плавно переходящая в кухню, обставленную в стиле космического корабля и настолько хирургически чистую, что сразу становилось ясно – готовят здесь нечасто. На второй этаж – в спальню – вела витая деревянная лесенка. Лизка, вздохнув, пожаловалась, что квартира ей тесновата. Я вспомнила, что она, кажется, происходила из обычной пролетарской семьи с папой-инженером и мамой-библиотекарем и большую часть жизни ютилась в малогабаритной двушке.
– К объемам привыкаешь быстро, – развела руками Лиза, – вот у Валерика в Барвихе дом. Там бы я развернулась. Семьсот квадратных метров, три спальни, кинозал, бассейн…
