Значит, я ей нравлюсь… Не нравился бы — не поехала б.
От этих мыслей мне не стало легче. Я хотел, чтобы меня тоже любили. Я хотел, чтобы у Аллы было написано на лбу: «Люблю!» И тогда Анжелика не посмела бы при мне говорить с Аллой про других парней, которые провожали их с танцев. А быть посмешищем для всего техникума я не желаю. Бегать за Аллой, как бегает Зинка Михеева за Игорем, я не буду. Еще Пушкин сказал: чем меньше женщину мы любим, тем легче нравимся мы ей. Вот сейчас еще раз предложу и, если не сядет, укачу в город. Пускай пятнадцать километров шагает.
— Сядешь? — спросил я.
Алла покачала головой. Я дал газ, и ветер ударил мне в лицо. Проехав километров пять, я развернулся на шоссе и помчался обратно. Я затормозил перед ней, поставил мотоцикл на подножку. Она стояла, смотрела на меня и покусывала соломинку. Я крепко взял ее за руку, подвел к мотоциклу.
— Знаешь, надоело, — грубовато сказал я. — Садись или…
Алла с любопытством взглянула на меня.
— Ударишь? — спросила она.
— Перекину через бак и увезу, — ответил я. — Как черкесы увозят своих возлюбленных.
— То черкесы, — усмехнулась она. И все-таки села.
Я не гнал машину. За всю дорогу Алла не произнесла ни слова. Я остановился, не доезжая Сеньковского переезда. Мне хотелось поговорить с ней. Начистоту. Серая глыба мелькомбината, напоминающая два поставленных рядом железнодорожных контейнера, возвышалась неподалеку. Достроили наконец. Направо зеленело поле. Там тренировались планеристы из ДОСААФ. Цепочка курсантов, напоминая репинских бурлаков на Волге, натягивала резиновый тяж. Команда — и планер бесшумно взмывал в синее небо. Набирая высоту, долго описывал круги над полем. Каждое серебристое крыло несло по жаркому солнцу. Садился планер в траву легко и бесшумно. Так узкая охотничья лодка входит в тихую озерную заводь, поросшую камышом. Я взял Аллу за руку и повел в обратную сторону вдоль шоссе. Я не знал, с чего начинать. Она шла рядом, касаясь меня плечом.
— Тебе Герка нравится, — сказал я. — Ты влюбилась в него по уши.
— Он ревнивый, — ответила Алла. — И ты ревнивый.
— Ты с ним встречаешься?
— На танцах… Вы с ним поссорились?
— Он неплохо на барабане играет, — сказал я. — У него это получается.
— Играет, — ответила Алла.
— С кем ты еще встречаешься?
— С тобой…
— А еще?
— Смотри, планер садится… Ты летал когда-нибудь?
— Летал… Кто он?
— Никто… Может быть, ты.
Я сбоку посмотрел на нее. Алла глядела под ноги и улыбалась. Равнодушная и красивая.
— Тебе на меня наплевать, — сказал я. — Я для тебя нуль.
— Нет, ты хороший.
— И всё?
— Всё.
— Зачем ты поехала со мной? И вообще все это… Зачем?
— Я устала, — сказала Алла. — Хочу домой.
— Я должен все знать… Черт! Это важно!
— Ты довезешь меня до техникума, — сказала Алла. — До дому не надо.
— Алла, ты должна…
— Я тебе ничего не должна, — перебила она. — У тебя нет сегодня никаких оснований на меня злиться… И больше не будем об этом говорить.
Ее глаза стали холодными и злыми. Я подумал, что сейчас не смог бы ее поцеловать.
— Я тебя обидел? — спросил я. — Прости.
— Нет, — помедлив, ответила Алла. — Не обидел… Мне нужно домой.
— Свидание? — не удержался я от глупого вопроса.
— Да, — холодно ответила Алла. — Ты угадал. Свидание.
Она сошла ни углу двух улиц, напротив техникума. Я угрюмо молчал, глядя ей вслед. Она шла по тротуару, слегка покачивая бедрами. Бронзовый солнечный отсвет играл в ее пышных волосах. Руки были засунуты в карманы плаща. Она ничего больше не сказала мне. Ни слова. Побежать за ней? Догнать и сказать что-нибудь хорошее? И увидеть светлые холодные глаза? И услышать: «Я хочу домой»? На свидание ей нужно. С Геркой. Или с другим парнем, о котором вчера болтала в перерыве Анжелика.
Я смотрел ей вслед и не понимал: потерял я ее сегодня или нашел?
17
Я возился с карбюратором, когда подошел Генька Аршинов. Он был в клетчатой рубахе и зеленых штанах. Лохмы его, против обыкновения, были приглажены и блестели, — чем-то смазал. На босу ногу резиновые тапочки. В руках Генька держал учебник физики. Через неделю первый экзамен. Ребята давно зубрят, а мне все не раскачаться. Зато я свалил экзамены за семилетку и получил новенькое свидетельство. И сдал на права мотоциклиста. А это тоже не фунт изюму. В удостоверении так и написано: «Имеет право управлять всеми марками мотоциклов». Теперь не нужно объезжать каждого милиционера за километр; садись и поезжай, куда душа пожелает. А если милиционеру придет в голову блажь остановить меня — пожалуйста, вот моя синяя книжица с талоном номер один. Любуйтесь на здоровье, товарищ милиционер!
— Ну и штучка эта тетка, — сказал Генька, трогая рычаг сцепления.
— Какая тетка? — Я дунул в маленькое отверстие: так и есть, жиклер засорился!
— Знаешь, кто был ее отец?
— Тетка… Отец… Еще про дедушку спроси. И про бабушку.
— Я думал, тебе интересно, — сказал Генька. — Вы с ней друзья… — Он засунул физику под мышку и зашагал к калитке.
— Погоди! — Я, размахивая карбюратором, припустил за Генькой. — Рассказывай.
Генька посмотрел на небо и сказал:
— Физику надо долбать…
— Ты был у них?
— Я? Нет. Инструктор горкома заходил. Тетка его в три шеи вытолкала. Здоровенная баба, говорит инструктор.
— Бьет девчонку?
— Один раз. Зимой, тряпкой смазала… А больше не трогает. Не в этом дело. Потаскуха она. Парней водит к себе… Дина… все видит. Переживает, понятно. А тетка говорит: что же мне, монашкой прикажете жить? Муж у нее погиб, а может, врет, бросил… Я, говорит, еще молодая и это… чувства имею… Даже слишком у нее этих чувств. Что ни день — то новый хахаль. Да еще пьяный. А Динка или из дому уходит, или гонит их вон. У нее характер решительный… Днем разговаривал инструктор с теткой, а вечером она привела к себе… Рысь твоя изнутри закрылась, не пускает. Тетка — скандалить. Колька Бутафоров помог: в два счета парня домой отправил, тот и не заикнулся. И тетку Бутафоров утихомирил. Если б не он, туго пришлось бы девчонке. Тетка норовит приводить, когда Кольки дома нет. Или потихоньку, когда девчонка заснет… И никого у Дины больше нет, вот и мается с такой тетушкой.
— А отец? — спросил я. — Да-да, он ведь погиб.
— В сорок третьем… Под Одессой. На мину наскочили. Он эсминцем командовал. Посмертно Героя дали. Капитан первого ранга. Рысь пенсию за него получает. Не Рысь, конечно, тетка. И тетка ей не совсем
