пугал.
Мы были ошеломлены и очень обеспокоены этим происшествием. А вдруг лошадь погибла от сибирской язвы? Значит, такая же участь ждет остальных. Да и люди не застрахованы от этой страшной болезни.
Так и не выяснив причины смерти лошади, тревожные и огорченные, мы отправились в обратный путь.
День, как и предыдущие, был тихим и ясным. Воздух особенно прозрачен, как это бывает в пору золотой осени. Далеко в Поволжье, где я родился, провел детство и юность, в такую пору в воздухе плывут нити паутины, резные листья кленов ярко отливают красными и желтыми красками. Я любил время бабьего лета не меньше весны. Природа словно давала отсрочку промозглой предзимней слякоти. И эта яркая, празднично-нарядная пора была особенно дорога от горестного сознания, что она очень коротка и быстротечна, как быстротечны последние дни удачно сложившегося отпуска или минуты расставания с дорогим человеком…
Мы ехали поймой вниз по реке, мимо крутого левого склона долины, вдоль которого позднее была проложена трасса, обходящая крутой перевал. Затем поднялись на подступившую к реке высокую террасу и продолжали продвигаться по ее кромке.
Темно-гнедой с белой звездочкой на лбу, высокий и статный конь по кличке Сокол широко и легко шагал длинными ногами, время от времени осторожно поводя ушами. Сокол за лето привык ко мне. Слушался малейшего движения поводьев и прикосновения ног к бокам. С готовностью откликался на зов или свист и, смотря преданно и вопрошающе, тянулся к протянутой руке, шевеля трепетными ноздрями. При остановке стоял рядом или шагал следом с закинутыми на шею поводьями.
Глазомерную съемку маршрута я поручил Дзевановскому, а сам тщательно осматривал в бинокль окрестности. Вскоре долина расширилась, русло реки скрылось за залесенными островами и пойменной террасой. Я с досадой отметил, что никаких выходов на поверхность горных пород издали видно не будет.
Поднялось и начало пригревать солнце. Неожиданно в синеве неба я увидел высоко и плавно парящего беркута. В пронизывающих лучах солнца крылья птицы становились золотисто-коричневыми. Его внезапное появление на фоне пустынного неба было столь неожиданным и так поразило меня, что я остановил лошадь и некоторое время следил за его парением. Широко распахнутые крылья его были почти неподвижны и лишь слегка кренились при поворотах внутрь плавного круга. Он то взмывал ввысь, подхваченный восходящим потоком воздуха, то опускался к вершинам деревьев, высматривая на полянах добычу. Полет был необычайно красивым, легким, и потому, как в детстве, невольно возникала зависть: «А почему мы не умеем летать? Как легко и быстро можно было бы сейчас облететь все окрестности, высмотреть все обнажения горных пород, опуститься где нужно, обследовать и спокойно вернуться в бухту Нагаева».
По аналогии возникли мысли о фотосъемке с высоты. Я давно уже мечтал об использовании для этой цели небольших воздушных шаров. На них можно было бы поднимать на определенную высоту уравновешенный и направленный строго по вертикали один или несколько фотоаппаратов с часовым механизмом. Этот способ отлично мог служить для уточнения и детализации глазомерной съемки, особенно если на земле оставить заметные с высоты знаки: палатку или квадраты брезента на промеренных лентой расстояниях. Это позволило бы потом определить масштаб. На фотографии были бы отражены изгибы рек, ручьев, впадающих в них, холмы, склоны долин, выходы на поверхность горных пород и многие другие детали, которые невозможно отразить при помощи одной глазомерной съемки. А нам так необходима была детальная карта. Однако даже такая примитивная аэрофотосъемка в то время оставалась неосуществимой мечтой.
…Дробный топот копыт догонявшего каравана вернул меня к действительности. Надо было спешить. Пока еще стояли погожие дни, необходимо было добраться до побережья Охотского моря как можно скорее.
С присущим геологам, географам, изыскателям дорог обостренным вниманием я продолжал наблюдать за малейшими изменениями местности. Сквозь прогалину между деревьями я сначала машинально зарегистрировал резкое изменение противоположного обрывистого берега. Всмотревшись, обратил внимание на его полосчатую окраску, а через бинокль уже отчетливо увидел, что относительно светлая рыжеватая стена обрыва пересекается параллельными черно-серыми полосами. Было ясно, что это обнажение слоистой толщи, сложенной либо осадочными, либо вулканическими породами. Но если это осадочные отложения, то черные слои могут быть и каменноугольными…
Как у охотника, внезапно увидевшего долгожданную дичь, у меня на миг замерло, а потом часто- часто забилось сердце в предчувствии удачи. Я оглянулся. Наш караван быстро приближался. Сделав знак Дзевановскому, чтобы следовал за мной, я спустился в пойму, пересек реку и, поторапливая Сокола, подъехал к обрыву. Сомнений больше не оставалось. Обрыв слагался осадочной угленосной толщей. Черные, матовые и глянцево-блестящие полосы были пластами угля. Это подтверждали и обломки в осыпях у подножия обрыва. Спрыгнув с коня и торопливо разбив молотком несколько крупных камней, я положил куски в карман. Затем перешел по мелкому узкому протоку на расположенный чуть ниже по течению остров. Место было удобным — ровная плотная полянка, рядом хорошее пастбище для лошадей с питательной травой — пыреем. Я подал знак подъехавшим товарищам, чтобы располагались здесь на стоянку.
Все недоуменно смотрели на меня, ожидая объяснения причины неожиданной остановки. Я осторожно вынул из кармана куски угля и торжественно сказал:
— Обнаружена угленосная толща!
С нескрываемым интересом товарищи стали рассматривать, передавая друг другу, куски каменного угля, ради которого мы отправились сюда. Все оживленно переговаривались, счастливо улыбались. Радость была не меньше, чем у золотоискателей при виде первых найденных золотин.
Теперь до вечера надо было успеть расчистить пласты угля и все слои вмещающих пород, потом замерить, зарисовать обнажение, отобрать образцы, собрать ископаемую флору и все задокументировать. Одним словом, дел было много.
К. обрыву пошли втроем — я, Мария Яковлевна и Дзевановский. Протяженность обрывистого берега с обнаженной толщей достигала примерно двух-трех десятков метров. Выше по реке он был сплошь покрыт осыпью и местами задернован. Ниже по течению угленосная толща неожиданно обрывалась в результате тектонического смещения. Вверху обрыв заканчивался на высоте примерно пятнадцати метров, переходя в более пологий склон горы, покрытый осыпью камней, сильно задернованный и местами поросший густым стлаником.
Вначале мы лазили по крутому обрыву торопливо, забыв об опасности, охваченные нетерпеливым желанием быстрее составить общее впечатление и дать месторождению предварительную оценку. Пласты угля по большей части матово-черные, плотные и, очевидно, многозольные, мощностью в несколько десятков сантиметров, в отдельных местах достигали почти метровой толщины. Внутри пластов встречались тонкие, до 8— 10 сантиметров, линзы и гнезда легкого, очень блестящего черного угля, похожего на твердую смолу или черное стекло.
Когда несколько спал первый порыв, мы перешли к планомерному исследованию. Стали производить замеры, зарисовки, последовательное описание слоев пород, слагающих этот обрывистый берег. Порой подобраться к нужному участку с обнаженными слоями было очень трудно из-за крутизны или текучих осыпей щебенки. Приходилось молотком или кайлом выбивать ямки — ступеньки, поддерживать и тащить друг друга. Бывало, что кто-то из нас срывался и скатывался вниз вместе с осыпью, но снова упорно карабкался вверх, стремясь не отстать от других. Ноги у всех были в ушибах, руки в ссадинах и порезах, но в азарте мы не замечали ни боли, ни усталости, ни времени. Между тем проходил час за часом. Солнце склонялось к горизонту — дни были уже по-осеннему короткими. Дважды приходили из лагеря звать нас обедать, но мы не могли оторваться.
Только когда солнце скрылось за лесистыми горами и в долине сразу потемнело, мы нехотя и вместе с тем с радостным чувством облегчения разогнули спины. Ломило поясницу, ныли руки, ноги подкашивались. Постояв несколько минут и полюбовавшись закатом, занимавшим чуть не треть неба, и высветленной гладью широкой реки, мы медленно спустились с обрыва и побрели к стоянке. Хорошо, что она была совсем рядом.
