– Поздравляю, Самюэль. Сколько кают устроили?
– Четыре, Люк. Как ты и просил. И реи поставили на два фута длиннее. Ход должен быть хорошим. Соотношения для этого подходящие.
– А сам-то изучаешь премудрости навигации? Я вот больше месяца книжки не брал в руки. Надо наверстывать время, друг ты мой!
Самюэль избежал ответа, а Лука был слишком увлечен осмотром. Настроение его разом подскочило. Он улыбался и не мог наглядеться на свой корабль.
– Я смотрю, ты и мачты поставил выше, чем обычно. Не будет ли это влиять на остойчивость?
– Все будет зависеть от силы ветра. А в ураган мало какое судно может устоять. Будем надеяться, что мы успеем убрать верхние паруса. И на бизани поставили рею для дополнительного паруса. Одного латинского, как мне показалось, будет маловато, а мачта позволяет это.
– Что ж, через месяц поглядим, что за корабль ты отгрохал. А шлюпки построил? Я их что-то не вижу.
– Две у нас уже имеются. Если понадобится – построим третью. Пока обойдемся двумя.
Лука обошел еще раз судно, заглянул в трюм, в каюты, где заканчивалась отделка, и заметил Самюэлю:
– Я хотел бы вооружить судно пушками. Время неспокойное, и на море это не помешает. Пусть устроят пушечные порты. Не более трех с каждого борта.
– Так ведь пушек нет, Люк!
– Будут. Это дело достаточно важное, и я не собираюсь отказываться от вооружения. Так что и пороховой погреб потребуется устроить надежный.
– Как скажешь, хозяин. Сделаем.
– До скорого, Самюэль, – закончил осмотр Лука. – Гляну на дом. Скоро жену надо будет привозить.
– А как же индианка, Люк? – не преминул напомнить старый рыбак.
– Не знаю, Самюэль. Все ломаю голову и ничего придумать не могу. Подожду, когда само что-то прояснится. До рождения ребенка я ничего не хочу предпринимать. Впрочем, время покажет…
С домом дела обстояли еще лучше. Он был практически готов, и внутри производились отделочные работы.
Лука обошел все пять комнат для хозяев и три для слуг. Ему было приятно сознавать, что это его собственный дом, что он ни от кого не будет зависеть и что друзья окажутся поблизости.
Он оглядел окрестности. Дом стоял в двухстах шагах от моря на невысоком бугре. Верфь видна не была, ее закрывал скалистый мыс с башнеобразным возвышением на самой оконечности.
Лука легко поднялся по ступеням, вырубленным самой природой, и оказался над пенными волнами, яростно лизавшими каменное основание мыса. С высоты в семьдесят футов волны не казались столь грозными, но грохот их отчетливо долетал сюда. Брызги пронизывали лучи солнца, и этот каскад расцвечивался обрывками радуги. Все это было величественно и очень красиво.
Лука спустился вниз, на тропу, вьющуюся среди кустарника и редких пальм. Он подумал с сомнением, а понравится ли Луизе это уединенное место? А Катуари?
Он задумал привести ее сюда и показать дом, где он хотел бы жить с этой немного необычной женщиной, так волновавшей его. Но как это будет, ведь есть еще и Луиза, которая вряд ли согласится на такое.
Потом Лука вспомнил, что жена его не католичка и с разводом у протестантов дела обстоят проще. И все же он сильно волновался, сомневался и злился. Злился на самого себя, сам не зная за что.
Катуари долго в задумчивости стояла на узкой площадке утеса над бушующими внизу волнами – ветер был свежим. Почти отвесный обрыв блестел от влаги, манил своей тайной и страшил одновременно.
– Ты что так задумалась, Ката? – спросил Лука, осторожно обняв ее за талию и заглядывая вниз. – Не стоит так близко подходить к краю. Высоко, а ветер сильный и порывистый.
Она повернула к нему задумчивое лицо, улыбнулась, затем промолвила:
– Здесь так одиноко и величественно. Я раньше никогда здесь не бывала.
– Согласен, Ката. Место красивое и грозное одновременно. Здесь ты будешь высматривать наш корабль в ожидании моего возвращения. Романтично, не так ли? Что скажешь на это, любимая?
– Это меня не устраивает, Люк. Я хочу постоянно быть рядом с тобой.
– Это не очень удобно для женщины, Ката. К тому же скоро появится наш ребенок, и ты не можешь оставлять его на такое длительное время.
– Первое время да, но потом смогу, Люк!.. Меня всегда тянуло к морю. Я не испытываю никаких неудобств в пироге, а на этом судне и каюты есть. Полное удовольствие плавать на таком судне. Мне постоянно завидно, когда вижу вдали парус.
– Я рад, что твои стремления могут осуществиться не так скоро, как ты хотела бы, – ответил Лука, нежно прижал женщину к себе и поцеловал, ощутив ее трепетное желание.
Она требовательно притянула его к себе, просительно глянула в его глаза. Лука задышал бурно, с трудом и тут же ответил страстными поцелуями, торопливо расстегивая крючки платья.
Это были восхитительные минуты! Тугой ветер, теплый и влажный, грохот волн и неистовые ласки, слегка сдерживаемые ее положением.
– Милый, ты не покинешь меня? – спросила она покорно, когда они отдышались и сидели под струями ветра на краю пропасти.
– Зачем такие глупые мысли заполняют такую милую головку? – ответил Лука слишком поспешно, смутился в душе, но ничего больше не добавил.
– Ты как-то странно ответил, Люк. Что у тебя на душе? Поведай, прошу.
– Что у меня может быть на душе, Ката? Просто вспомнил про всевозможные приключения, если французы дознаются про мою помощь вам с оружием.
– Разве для этого имеются основания? Ты меня пугаешь.
– К сожалению, поиски того, кто это сделал, продолжаются. Мне вчера говорил Савко. Он вернулся из поселка, там ходят слухи, что это житель острова, и его все еще разыскивают. Ты понимаешь, что будет?
– Конечно, милый! Может, нам уехать на другой остров? Например, на Доминику или даже на Мартинику, как вы ее называете.
– Если они докопаются до меня, то уходить надо будет очень далеко. Дальше Сент-Мартена, дорогая моя.
Катуари сильно опечалилась. Она затихла и долго молчала. Молчал и Лука, задумавшись о своих запутанных делах, разобраться с которыми он пока не мог.
– Я бы хотела на Доминику, Люк, – наконец промолвила она неуверенно.
– Это слишком близко, Ката. Там легко нас обнаружат. Кстати, ты ничего нового не можешь мне поведать о своих родителях? Откуда была твоя мать?
Она помолчала, как бы собираясь с мыслями, ответила тихо, с грустинкой:
– Мне ничего не говорили о ней. Только и узнала, что она англичанка и захватили ее в плен наши карибы больше двадцати лет назад. И с тех пор на шее у меня этот медальон. Колдун и жрец, который мог об этом рассказать, уже умер и захватил с собой в могилу мою тайну.
– А отец? Он ведь мог тебе что-то говорить?
– Не знаю, Люк. Но он ничего мне не говорил. Никогда не вспоминал о ней. Да я и сама только несколько лет назад узнала правду о своем рождении. Отца уже не было в живых.
– А муж? Ты его любила? Как вы жили?
Женщина задумалась, пощурилась, но ответила:
– Муж погиб в стычке два года назад. Я не чувствовала к нему ничего, но должна была уважать и слушать. А он был довольно груб, и я только теперь стала понимать, что это от ненависти к белым, к моему происхождению.
Они долго молчали, пока Лука не спросил:
– Почему у тебя не было детей, Ката?
– Не знаю, Люк. Меня и муж постоянно спрашивал, ругал, пытался бить. Теперь знаю, что не во мне
