Граф вышел из машины, наслаждаясь мягким сиянием своих голенищ, которые гармошкой спускались к подъему высоких сапог. Большой палец затянутой в перчатку левой руки он засунул за ремень, а правую вскинул вперед и вверх в фашистском приветствии.
— Генерал ждет вас, полковник, — сказал ему Креспи.
— Я прибыл, как только получил предписание.
Капитан поморщился. Он знал, что предписание было доставлено графу в десять часов утра, а сейчас время близилось к трем пополудни. Граф прихорашивался чуть ли не весь день и теперь, вымытый, выбритый, размятый массажистом, благоухал, как розовый сад в полном цвету.
«Фигляр», — подумал капитан. Сам Креспи десять лет упорно и безотказно тянул лямку, чтобы достигнуть нынешнего своего положения, а этому человеку достаточно было потрясти мошной, пригласить на недельку к себе в поместье у подножия Апеннин Муссолини, поохотиться с ним и попьянствовать, чтобы за эти заслуги получить полковничьи погоны и целый батальон. До сих пор граф стрелял только в кабанов, а за полгода до этого командовал лишь взводом бухгалтеров, войском садовников и отделением шлюх.
«Фигляр», — опять с горечью подумал капитан, согнулся в поклоне и заискивающе улыбнулся. «И пусть теперь твой фотограф снимает в пустыне жирных мух и нюхает верблюжий помет у Колодцев Халди», — мстительно решил он и через широкие двери вернулся в относительную прохладу административного здания.
— Пожалуйста, полковник, сюда, будьте любезны.
Генерал де Боно опустил бинокль, через который с нарастающей тревогой изучал эфиопские горы, и чуть ли не с облегчением приветствовал полковника.
— Каро, — заулыбался генерал, протягивая обе руки и идя навстречу графу по непокрытому ковром плиточному полу. — Дорогой граф, как мило с вашей стороны, что вы приехали.
Граф застыл на пороге и вскинул руку в фашистском салюте, чем привел генерала в полное замешательство.
— Находясь на службе родине и королю, я не считаюсь ни с какими жертвами! — выкрикнул граф, и сам был потрясен собственными словами. Это надо запомнить. Можно использовать еще разок при случае…
— Да, конечно, — торопливо согласился с ним де Боно. — Полагаю, что все мы испытываем подобные чувства.
— Генерал де Боно, вам стоит только приказать…
— Спасибо, мой дорогой. Но, может быть, сначала выпьете стаканчик мадеры с галетами? — предложил генерал.
Генералу хотелось подсластить пилюлю. Ему было не по себе, ведь приходилось посылать человека в горную местность Данакиль, и это сейчас, когда и в Асмаре-то жарко, а каково будет там, Бог его знает. Генералу было просто дурно от того, что он позволил Креспи выбрать для этого задания человека с таким политическим весом, как граф. Ну что ж, он постарается хотя бы не торопить милого графа с этой неприятной миссией.
— Надеюсь, граф, перед отъездом из Рима у вас была возможность послушать последнюю постановку «Травиаты»?
— Конечно, генерал. Мне посчастливилось, и я был включен в список гостей дуче на премьере.
Граф немного расслабился и засиял своей неотразимой улыбкой.
Генерал пригубил вино и вздохнул.
— Ах, цивилизация! А у нас здесь только колючки да дикари…
День уже клонился к вечеру, когда генерал собрался наконец с духом, чтобы приступить к мучительному предмету разговора. Он отдал приказание с извиняющейся улыбкой.
— Колодцы Халди? — повторил граф, и вдруг его как подменили. Он вскочил на ноги, побарабанил пальцами по стакану с мадерой, решительно зашагал взад-вперед по кабинету, стуча каблуками по плиткам, втянув живот и гордо вздернув подбородок.
— Лучше смерть, чем бесчестье, — пылко вскричал он, явно разогретый мадерой.
— Надеюсь, до этого не дойдет, дорогой мой, — пробормотал генерал. — Я хочу только, чтобы вы заняли оборонительные рубежи у этих Богом забытых колодцев.
Но граф, казалось, не слышал. Его глаза потемнели и засверкали.
— Я весьма обязан вам за то, что вы дали моему подразделению возможность отличиться. Можете рассчитывать на меня, я не пощажу своей жизни… — Тут граф умолк, так как в голову ему пришла новая мысль. — А вы поддержите мое продвижение танками и самолетами? — спросил он тревожно.
— Не думаю, чтобы в этом была какая-нибудь необходимость, каро, — мягко возразил генерал. Вся эта болтовня о смерти и чести раздражала его, но он не хотел оскорблять графа. — Я не думаю, что вы встретите сопротивление.
— А если? — вопросил граф так возбужденно, что генерал подошел к нему и, успокаивая, пожал руку.
— У вас есть рация, мой дорогой. Если вам потребуется помощь, вы свяжетесь со мной по радио.
Граф обдумал это соображение и нашел его вполне приемлемым. В глазах его снова засверкал патриотический пыл.
— Победа будет за нами, — мужественно заявил он.
— Надеюсь, мой дорогой. Я в этом уверен.
Внезапно граф повернулся на каблуках и размашисто зашагал к двери; распахнув ее, он позвал:
— Джино!
Маленький черноволосый сержант вбежал в кабинет, нервно поправляя огромный фотоаппарат, висевший у него на шее.
— Генерал, вы не возражаете? — спросил Альдо Белли, подводя его к окну. — Здесь освещение получше.
В косых лучах заходившего солнца рукопожатие двух военных выглядело особенно театральным.
— Пожалуйста, поближе друг к другу. Чуть-чуть назад, ваше превосходительство. Вы заслоняете графа. Отлично. Господин граф, повыше подбородок. Вот так… Замечательно! — воскликнул Джино, запечатлев на пленке ошеломленное выражение генеральского лица и его седую бородку.
* * *
Майором в батальоне чернорубашечников «Африка» был настоящий профессионал с тридцатилетним опытом, ветеран Витторио-Венето и Капоретто — именно там, на поле боя, он получил свое первое офицерское звание.
Истинный солдат, он с неудовольствием воспринял перевод из престижного полка регулярной армии к этим трепачам-политиканам. Он упорно и настойчиво обращался с протестами к своему командованию, но приказ исходил из высших инстанций, из самого дивизионного штаба. Дивизионный генерал водил дружбу с графом Альдо Белли и пользовался благосклонностью вышестоящих. Он близко знал графа и понимал, как необходим ему настоящий солдат, который руководил бы им и наставлял бы его. А майор Кастелани был, пожалуй, одним из самых лучших солдат во всей итальянской армии. Когда майор понял, что перевода не избежать, он смирился со своей участью и приступил к новым обязанностям — муштровкой и бранью стал приводить в боевую готовность новую часть.
Майор был осанистый человек с коротко стриженым серым ежиком, его лицо с крупными и тяжелыми чертами напоминало морду гончего пса, непогоды доброго десятка военных кампаний выдубили кожу и избороздили ее морщинами. Ходил он вразвалку, как моряк или кавалерист, хотя не был ни тем, ни другим, а голос его при умеренном ветре был слышен почти на два километра.
Только благодаря его усилиям батальон был готов выступить за час до рассвета. Шестьсот девяносто человек на машинах и мотоциклах прогрохотали по главной улице Асмары. Грузовики были битком набиты людьми в шинелях, поеживавшимися от утренней прохлады. Мотоциклисты сопровождали по бокам
