отбрасывало удивительные тени этих мальчишек на землю рядом с рельсами. На станциях они попрошайничали среди пассажиров, и я видел, что с ними обращались по-доброму. Дети выглядели вполне довольными. На стоянках и маленьких станциях бедно одетые люди продавали яйца, молоко и круглые плоские черные лепешки. Пассажиры толпились около будки, где разливали кипяток. Всюду одна и та же картина.
Пейзажи монотонные. Мало построек, мало лесов. Чем дальше, тем безнадежнее все выглядит. Скудные кустарники, невысокие хвойные деревья, кривые березы. Около Свердловска, бывшего Екатеринбурга мы пересекли Урал. Только легкие возвышенности можно было разглядеть вдали. Пейзаж по-прежнему плоский и безлесный. Здесь начинается азиатский регион. Вокруг тянется бесконечная степь — пустота, насколько может видеть глаз.
К вечеру второго дня, где-то между Свердловском и Тюменью, поезд неожиданно останавливается на совершенно свободном участке. Я выхожу. У локомотива стоят люди. Только теперь я замечаю, что передняя ось локомотива сошла с рельсов. С немцем, занимающим соседнее купе, иду назад по путям. Где- то в пятистах метрах позади колесо соскочило с рельсов и на всем этом пути начисто срезало гайки с крепежных болтов. В шпалах прорезаны глубокие борозды. Мы восхищаемся поразительным качеством железнодорожного строительства. Неудивительно, что поезд так плавно едет по мягкой насыпи. Все болты поддаются.
Через несколько часов появляется ремонтная машина и ставит локомотив с помощью пары подложенных шпал обратно на рельсы. Это проделывается удивительно быстро — похоже, что у людей есть опыт.
Наконец все в порядке; в медленном темпе мы едем дальше. Немного позднее проезжаем разъезд. Целый пассажирский поезд лежит там опрокинутый рядом с рельсами. Многие вагоны врезались один в другой, один искорежен до неузнаваемости. Вокруг идут спасательные работы.
К вечеру третьего дня я начинаю паковаться. Мы приближаемся к Новосибирску. Уже мерцает издали серебристая лента Оби. Вдали показываются фабричные трубы, пара высоких зданий. Поезд гремит, очень быстро пересекая широкий, грязно-желтый поток. Несколько лодок. На низком, плавно поднимающемся противоположном берегу железнодорожные пути и хаотическое море деревянных хижин. За ними, немного выше пара кирпичных зданий: «Сиб-Чикаго».
Поезд останавливается посередине переплетения частично занятых путей. Я выхожу и, обойдя два состава, обнаруживаю единственную пассажирскую платформу с маленьким вокзальным зданием. Ища помощи, оглядываюсь вокруг и обращаюсь к человеку в красной фуражке. Он выглядит кем-то вроде дежурного по станции. Изучив «бумажки», он приводит меня в здание. На двери комнаты, в которую меня вводят, вижу буквы — «ГПУ». Трое чиновников в коричневой униформе сидят за барьером, пишут, говорят по телефону. В углу три оборванных человека. Один дрожит всем телом и хнычет, как маленький ребенок. На стене напротив — цветные портреты Сталина и Ленина. Мне вежливо предлагают сесть и продолжают говорить по телефону. Я жду около часа, пока не появляется молодой человек в высоких сапогах, черной рубашке и фуражке. Он просматривает мои бумаги и кивает, чтобы я шел за ним. Мы выходим из вокзального здания. На площади мы продираемся через толпы расположившихся лагерем людей. С мешками и багажом, чадами и домочадцами лежат здесь под открытым небом тысячи. Вид этой орды ужасен.
Мы перебираемся по глубокому песку через площадь и выходим на плохо замощенную улицу. Мой спутник сажает меня в приготовленную повозку, в которой едва хватает места для нас двоих. Лохматый конь везет нас в город. На одном из поворотов кучер съезжает на сторону и останавливается. Вдали показывается облако пыли. Похоже, что чистят улицу. Облако медленно приближается. Я начинаю различать людей и лошадей. Вот они проходят мимо.
Безрадостный вид. Около 200 человек, старые и молодые, мужчины и женщины, оборванные и грязные, тащатся, тяжело нагруженные, мимо нас. С боков, спереди и сзади, толпа тесно охвачена верховыми солдатами с винтовками со штыками. Впереди и позади колонны еще по два верховых с пистолетами в руках, направленными вниз и вперед. Похоже, целую деревню сняли с места и куда-то переправляют. Мой спутник улыбается в мое изумленное лицо: — Nitschewo.
Мы снова не можем понять друг друга.
Постепенно приближаемся к «сити». Показываются несколько новых каменных домов. Мы останавливаемся перед тоскливым серым зданием: «Центральная гостиница». Поздний вечер. Меня помещают в маленькую комнатку, где уже живет один венгр. Он — инженер-строитель и работает в Управлении сибирских железных дорог, на том же предприятии, где должен работать и я. К глубокому разочарованию я узнаю, что новый вокзал уже строится, и, значит, проектирование излишне.
— Фундаменты будут, однако, взорваны, потому что готов второй проект. Но и этот проект должен быть изменен. Так что вам предстоит много работы.
Такими словами успокоил меня мой новый коллега.
Сиб-Чикаго
Красный проспект. Большая деревня. Что есть и что должно быть.
В эту ночь меня не слишком мучили клопы. Экземпляры, которые я поймал, видимо, принадлежали к особой сибирской породе. Они были значительно меньше, чем в Москве.
На следующее утро я, к сожалению, не смог умыться. Водопровод не работал. Во всей гостинице не было воды для умывания. Состояние, в котором я нашел уборную, современный ватерклозет, было ужасно и не поддавалось описанию. Естественно, никакой воды. Я никогда раньше не видел столько грязи. С тоской вспомнил спальный вагон, которым сюда приехал. Стаканчик водки восстановил мое равновесие. После скромного завтрака с чаем, который разделил со мной мой коллега, совершаю прогулку по городу. Это было шестое июня, нерабочий день, так же как каждый шестой.[15]«Выходной» — говорят русские.
В Новосибирске около 200 000 жителей, хотя, возможно, на сто тысяч больше или меньше. Никто не знает этого точно. Город на сегодня — значительнейший транспортный узел Сибири. Транссибирская железная дорога здесь пересекает Обь. На юг ответвляются Турксиб — новая железная дорога на Туркестан — и небольшая линия на Алтай. Две линии, из которых одна уже готова, ведут в Кузбасс, самый большой угольный район Советского Союза. Все правительственные и промышленные управления сибирского края сосредоточены в Новосибирске.
Первое здание города, который раньше звался Новониколаевск, возникло во время строительства железнодорожного моста через Обь в 1895 г.
Моя гостиница находится на главной улице — Красном проспекте. Улица замощена булыжником, тротуары с обеих сторон сделаны, из толстых досок. В центре бульвар — песчаная дорожка, зажатая между кривыми березами. Неподалеку от гостиницы обрамляют проспект новые большие кирпичные дома — правительственное здание, банк и недостроенный гигантский театр, на сцене которого могла бы целиком уместиться шарлоттенбургская Опера. Застройка улицы то высокая, то низкая, все еще не готово. Но есть в Красном проспекте, который прямо как стрела пересекает весь город, что-то грандиозное благодаря его неслыханной длине. С одной стороны улицу вдали ограничивает Обь, чей противоположный берег плавно и мягко поднимаясь, закрывает горизонт. С другой стороны конца вообще не видно. Прямая, как шнур, улица далеко уходит в плоскую сибирскую степь. Красный проспект замощен, но он закрыт для перевозки грузов. По параллельной улице, то есть по обычной полностью заезженной грунтовой дороге, тянут маленькие лошадки тяжело груженые телеги через город. Автомобилей в Новосибирске очень мало. Только несколько маленьких фордов и немецких грузовиков. Самый большой аттракцион — два паккарда, из которых один водит генерал сибирской армии, другой — партийный шеф. Кроме еще двух или трех замощенных улиц, в городе имеются только песчаные дороги, которые в основном идут параллельно Красному проспекту или пересекают его иод прямым углом. Всюду одна и та же картина. Дороги глубоко врезаны в песчаную пустыню. Ямы и борозды делают их почти непроезжими. Вдоль деревянных тротуаров стоят маленькие
