бросился к окну и широко распахнул его. Марк понял мой замысел и оставил дверь открытой. Но прохлады это не прибавило. Воздух на улице был раскален больше, чем в доме. К тому же становилось жарче.
— Слушай, по-моему, там где-то внизу журчит вода, — сказал я Марку. — Может, пойдем погуляем?
— Ты выдаешь желаемое за действительное. На улице еще хуже. Жарко — залезь в душ.
— А где здесь душ?
Марк лениво поднялся с кровати.
— Пойдем спросим.
Выходя из комнаты, мы обнаружили, что дверь не запирается. Это несколько насторожило Марка.
— Брось! Воровать здесь некому, — сказал я.
Но Марка это не особенно успокоило. Между тем дом как вымер, и мы все-таки вышли в сад. Он был огорожен витиеватой железной решеткой, и воды в нем не имелось. Тогда мы направились к воротам, охранявшимся кордоном иезуитов.
— Вы куда, господа? — окликнули нас. — Вернитесь!
— Почему?
— Приказ святого Игнатия Лойолы.
Марк помрачнел еще больше.
— Ну что ж, пошли обратно, — вздохнул я.
На пороге нас встретил сам основатель Общества Иисуса. Он был явно не в духе.
— Как вы смели открыть окно? — прогремел он. — Вы мне весь дом изжарите!
— Но, падре, очень душно, — попытался оправдаться я.
— У вас что, кондиционера нет?
Тьфу! Блин! Дикие мы люди. Так, значит, здесь кондиционер! Впрочем, а почему дикие? Просто у нас куда холоднее. Зачем в нашем климате кондиционеры?
— Мы не знали.
— А ну идите сюда! — крикнул Лойола тоном учителя, собирающегося немедленно выпороть нерадивого ученика. Я с опаской подошел. Марк подтянулся следом.
Тогда святой Игнатий взял со стола лист бумаги и ручку и нарисовал на нем странный символ, напоминающий правозакрученную свастику, но трехлучевую и с закругленными, а не ломаными концами и кругом в центре.
— Что это за знак? — резко спросил Лойола.
Мы переглянулись и дружно пожали плечами. Святой так и буравил нас глазами Но, верно, буровые работы не дали ожидаемых результатов, и он зло швырнул бумагу на стол.
— Идите и включите кондиционер. Окон не открывайте. В пять часов я жду вас на мессе.
— Старый брюзга, — шепнул я Марку уже возле двери нашей комнаты. — Не понимаю, как мог до этого докатиться человек, объявлявший себя рыцарем Пресвятой Девы и один ходивший проповедовать в Палестину?
— Как до этого мог докатиться бывший офицер? — вздохнул Марк.
Мы честно закрыли окно и повернули на холод регулятор кондиционера. Сразу стало легче. Марк перевел дух и вдруг застыл посреди комнаты.
— Петр, здесь был обыск.
— С чего ты взял?
— Сумка моя чуть-чуть не на месте, и твоя тоже. Стул стоял не совсем так, его повернули к столу. Аккуратные, сволочи, но они недооценили, с кем имеют дело.
— Марк, у тебя фобия.
— Проверь лучше свои вещи.
Я проверил. Все было на месте. Марк тоже не обнаружил пропажи, но мрачно заключил:
— Не нравится мне это!
Я развел руками. Мне это тоже не особенно нравилось. В обыск я не верил, но нас отсюда не выпускали, и это было реально, а Лойола вел себя более чем странно. Тем временем в комнате стало холодно, даже слишком. Как в холодильнике. Я застучал зубами и передвинул регулятор кондиционера на «Жарко». Проклятый прибор мигом среагировал, и через полчаса мы снова задыхались. Мы просражались с дурацкой машиной до самого времени мессы, плюнули и пошли в часовню.
— Сегодня службы не будет, — объявил нам в дверях молодой иезуит. — Падре стало плохо! — и посмотрел на нас так, словно это мы — первопричина всех несчастий
Лойолу мы увидели только поздно вечером. Нас пригласили в его комнату и позволили подойти к кровати. Святой лежал на высоких белоснежных подушках, тяжело дышал и страдальчески смотрел на нас.
— Совсем довели старика, — пожаловался он. — Топаете, стучите, с кондиционером творите непонятно что!
— Извините, — пролепетал я.
— Что вы хотите от бедного отшельника? — тем же гоном продолжил Лойола. — Я больше ничего не решаю в Обществе Иисуса. Вам нужно говорить с генералом ордена Педро Аррупе. Он был во Франции и сейчас возвращается домой. Если вы завтра утром выедете ему навстречу, то найдете его в Фуа. Я поставил его в известность. Он будет ждать вас.
— А может быть, мы подождем его здесь? — осторожно предположил Марк, но иезуиты посмотрели на него так, словно он задумал убийство: «Приехали, побеспокоили святого отшельника, довели до инфаркта своими безобразиями и хотят чего-то еще!» Марк понял и замолчал.
— Спасибо, падре, мы завтра выезжаем, — подытожил я.
Наступило утро.
— Неужели ты веришь этому интригану? — спросил Марк, когда мы садились в машину. — Попомни мое слово: он что-то задумал.
— Ты слишком подозрителен.
— Господь сказал, что Лойола руководит орденом, а теперь он от этого отрекается. Ты кому больше веришь, Господу или этому иезуиту?
Я пожал плечами:
— Все могут ошибаться.
— И что такое Фуа? Что ему там делать? Почему Фуа?
— Не знаю.
Марк вздохнул.
— Мы должны связаться с Господом и немедленно. Мы же обещали отчитаться!
