17
В лунном свете Припять представала Тадж-Махалом. Широкие улицы и величественные каштаны. Строгая планировка зеленых зон, высотных зданий учреждений и жилых кварталов. Центральная площадь восхищенно взирала на советский герб, венчавший здание городской администрации. Пустые глазницы окон и трава, что росла между плит тротуара, не заслуживали внимания.
Аркадий оставил мотоцикл на площади. Прошел в театр, где встречался с Катамаем, снова пробрался ощупью через сваленные в фойе задники, поводил лучом фонарика по сцене, вокруг фортепьяно и поверх рядов стульев. Карел Катамай исчез вместе с кушеткой, оставив после себя лишь засохшие пятна крови в пыли.
Невозможно обыскать город, построенный для пятидесяти тысяч человек. Однако умирающий на кушетке не мог «уйти» далеко отсюда, даже если бы братья Воропай несли его на королевских носилках. Кровотечения из носу были незначительны. Катамай истекал кровью легких, кишечного тракта, мозжечка. Оценив страшную перспективу, Паша Иванов сделал свой выбор – прыжок с десятого этажа.
Вернувшись на площадь, Аркадий выключил отчаянно щелкающий дозиметр. В голове была карта города – здания с высокой степенью зараженности, улицы, которые следует проезжать предельно быстро.
– Карел! Нам надо поговорить! – крикнул Аркадий. «Пока еще не поздно», – подумал он.
Что-то скользнуло по траве и исчезло, как дым, в луче фонарика. Аркадий посветил на фасады учреждений. Кое-где стекла были еще целы, и луч направленного света отражался от них. Аркадий посветил было фонариком вверх, но решил, что братья Воропай не потащат Катамая даже на первый этаж. Во всяком случае, чего ради Катамаю умирать в темной комнате, заваленной штукатуркой и провонявшей мочой самоселов, когда на свежем воздухе он мог любоваться луной?
Аркадий пересек площадь и направился к парку отдыха. Там было три аттракциона: колесо обозрения, детский автодром и карусель. На карусели в виде цветка дети когда-то рассаживались по лепесткам и катались до тех пор, пока у них не начинались головокружение или тошнота. Половина никому не нужных машинок стояли на своих местах, остальные сбились в кучу. Колесо обозрения было слишком большим для сорока кабинок. Оно проржавело насквозь и выглядело раскорячившимся монстром.
Карел Катамай лежал на кушетке перед каруселью. Аркадий выключил фонарик – он больше был не нужен. Приподнятый на подушках Карел был в той же самой хоккейной рубахе, что и при их первой встрече. Лицо неестественно бледное, волосы выглядели причесанными и сбрызнутыми водой. На земле перед кушеткой лежали искусственные цветы, пластиковая литровая бутылка минеральной воды «Эвиан» и фарфоровая чашка, явно украденная из какой-нибудь зараженной радиацией квартиры. Под рукой у него находились кислородная подушка, дыхательная трубка и ремень безопасности. Братья Воропаи устроили Карела со всеми удобствами. Он казался Князем ада.
И тем не менее Катамай был мертв. Красные, как раны, глаза невидяще смотрели прямо на Аркадия. Хоккейная рубаха теперь казалась покойнику не по размеру, она была вдвое больше его. Руки лежали ладонями вверх по обе стороны шелковой белой подушки с вышивкой по-французски «Я ни о чем не жалею». На одной ноге – китайский шлепанец, другая – босая. Бывали смерти и похуже, чем мирная кончина под летним ночным небом, подумал Аркадий.
В двух метрах от противоположной стороны ограждения карусели Аркадий нашел второй шлепанец и, соблюдая правило «ничего не трогать», оставил его на месте и вернулся к Катамаю. Багровые кровоподтеки, вызванные разложением мышечной ткани и плохим свертыванием крови, покрывали жуткими пятнами кожу Карела. Подбородок и щеки были в крови. Когда же он умер? Карел был еще теплым – учитывая заражение, это могло произойти уже час назад или чуть больше. Вероятно, последние несколько недель он жил только на воде и морфии. А возможно, еще минуту назад Катамай был жив.
Зачем уходящему в мир иной человеку сбрасывать шлепанец? Из приоткрытого рта Катамая высовывался язык. Наволочка без пятен крови. Аркадий нарушил вышеупомянутое правило и перевернул подушку. Обратная сторона была пропитана кровью, которая только начала засыхать. По-видимому, кровь шла изо рта и из носа во время короткой борьбы.
Почувствовав чье-то присутствие, Аркадий поднял голову и увидел Димитра Воропая, который стоял позади карусели. Он держал в руках картонную коробку с бутылками и цветами, волоча за собой еще и какую-то елочную мишуру. Аркадий увидел себя со стороны – его глазами: следователь держит в руках окровавленную подушку, наклонившись над Катамаем.
– Что за хрень?
– Я обнаружил его таким.
– Что ты с ним сделал?
Димитр уронил коробку, раздался звон битого стекла. Он перемахнул через ограждение и сиденья карусели. Аркадий положил подушку на место Катамая и отступил в сторону.
Димитр лязгнул цепью от карусели. Упал на колени рядом с кушеткой, коснулся покойника, схватил подушку.
– Нет! Нет! – Он вскочил на ноги и проревел: – Тара-а-ас! – Голос Димитра разнесся далеко по площади. – Тара-а-ас!
Аркадий бросился наутек.
Он побежал к мотоциклу, слыша погоню – преследователь, разводя руками траву, мчался за ним по плитам тротуара на роликовых коньках – Тарас Воропай. Аркадий вскочил на мотоцикл и завел мотор. Он знал, что если доберется до шоссе, то спасен. Димитр метнул в него что-то блестящее. Магазинная тележка. Аркадий обогнул ее, пересек площадь и уже сворачивал на шоссе, когда задняя шина неожиданно лопнула и он грохнулся наземь. Перекатившись, увидел Тараса, который стоял на одном колене и держал в руках наведенный на него пистолет. Неплохой был бы выстрел.
Аркадий поднялся на ноги. Вспомнилось, как в детстве отец брал его на охоту и кричал: «Заяц, беги!» – потому что стрельба в неподвижного зверька – удовольствие небольшое. «Гони! – приказывал он Аркадию. – Гони, черт возьми!» Аркадий махал руками, заяц вскакивал, мчался что было сил, и тогда отец стрелял в него.
Димитр загнал Аркадия в школу, проскочив мимо висящей классной доски, он налетел в темноте на противогазы. Они посыпались на пол из коробок с глухим стуком, как дохлые рыбины. Аркадий бежал почти на ощупь, направляясь к кухне в задней части здания. Вот и белая кафельная плитка на стенах кухни. Чан для теста размером с тачку. Все дверцы духовок были закрыты или сорваны. Черный ход, однако, оказался заколоченным досками – на прошлой неделе их не было. Надо было порепетировать, пошутил про себя Аркадий. Он увидел из окна кухни стулья – вероятно, предназначенные для перекура работников школы. Хотел было разбить окно валявшейся на полу дверцей духовки, но увидел Димитра, который поджидал его за березой. Аркадий побежал обратно и выглянул из окна коридора. Сняв коньки, к двери школы мчался Тарас.
Аркадий понесся вверх через две ступеньки, из-под ног во все стороны разлетались бутылки и мусор. Тарас был уже совсем близко. Аркадий толкнул оказавшийся на пути книжный шкаф. Во все стороны полетели прописи. Тарас не стал бы кричать брату, где находится Аркадий, – их могли услышать.
Второй этаж. Музыкальный класс. Аркадий на бегу прошелся рукой по клавиатуре фортепьяно. Задел барабан, и тот издал глухой, как из бочки, звук. Наткнулся на ксилофон, и тот взвыл. Человек-оркестр. Тяжелые быстрые шаги на лестнице – Димитр. Соседний класс представлял собой море книг, парт, детских скамеечек. Находившаяся за головой Аркадия дверная рама затрещала – он не сразу понял, что это от выстрела. Он со всей силы метнул в коридор скамейку и понял, что попал, услышав ругательство. Последняя комната оказалась спальней, только вместо школьниц на белых кроватках – куклы. Аркадий завернулся в матрас и прыгнул в окно, разбив своим телом стекло.
Он больно упал на спину между качелями, перекатился к деревьям и пополз под кустарником. По лицу его хлестали ветки, он чувствовал, как кровь стекает по затылку за воротник, но старался об этом не думать. В лунном свете он увидел братьев, стоявших наверху у разбитого окна и вглядывающихся в деревья. «Потеряли, – подумал Аркадий, – у меня есть немного времени». Пока Воропай минуют коридор,
