Я знал, что вместе с приливом нагрянут отвратительные альбакорские акулы. Они живо учуют в воде кровь и куски мяса, и вряд ли те, кто чудом остался жив, смогут избежать встречи с тупыми прожорливыми убийцами. Особенно повезет тем рыбкам, что наткнутся на Сулеймана Дада, думал я, если, конечно, они не узнают в нем родственную душу и окажут ему профессиональную привилегию. Это была невеселая шутка, и удовольствие от нее улетучилось мигом. Я встал и начал спускаться к пещере.
Я обнаружил аптечку. Она была взломана, а содержимое ее раскидано во время вчерашнего грабежа, но я собрал достаточно материала, чтобы промыть и перебинтовать пальцы Шерри. У нее вырвали три ногтя, и я опасался, как бы не были повреждены их корни – иначе ногти не отрастут вновь. Но когда Шерри высказала те же опасения, я отмел их безоговорочно.
Как только я перевязал ей раны, я заставил ее проглотить пару обезболивающих таблеток и приготовил ей постель в темном дальнем правом углу пещеры.
– Отдыхай, – сказал я ей, опустившись на колени, чтобы нежно поцеловать. – Постарайся уснуть. Я приду за тобой, когда мы будем готовы отплыть.
Чабби уже занимался необходимыми приготовлениями. Он проверил вельбот, и нашел его в хорошем состоянии, не считая нескольких дыр от шрапнели. Мы заделали их замазкой Прэтли из походного набора и оставили вельбот на пляже.
Яма, в которой был зарыт сундук, стала братской могилой мужчинам и женщине, лежащим мертвыми вокруг нее. Мы уложили их, как сардины в банку, и присыпали рыхлым песком.
Затем мы выкопали золотую голову из ее собственной ямы. Сверкающий глаз все так же сидел посередине лба. Шатаясь под тяжестью ноши, мы перенесли ее в вельбот и положили на надувные полиэтиленовые подушки. Пластиковые пакеты с сапфирами и изумрудами я засунул себе в рюкзак, который положил возле головы.
После этого мы вернулись к пещере и забрали оттуда остатки оборудования и продовольствия – канистры с водой и горючим, акваланги и компостер. День уже клонился к вечеру, когда мы наконец все погрузили в вельбот, и я почувствовал усталость. Я положил карабин поверх кипы груза и шагнул назад.
– О’кей, Чабби? – спросил я, закуривая сигарету, и мы сделали первый перерыв. – Кажется, уже можно отплывать.
Чабби сделал затяжку, выпустил длинное облако синего дыма и сплюнул в песок.
– Только схожу наверх и принесу Анджело. – пробормотал он, а когда я уставился на него, продолжал: – Не могу оставлять там парня. Здесь ему так одиноко. Он бы захотел быть вместе со своими в христианской могиле.
Так что я отправился назад к пещере, чтобы привести Шерри, а Чабби выбрал рулон брезента и скрылся в надвигающихся сумерках.
Я разбудил Шерри и проследил, чтобы она потеплее оделась в один из своих свитеров. Затем я дал ей еще две таблетки кодеина и повел к пляжу. Было уже темно. В одной руке я сжимал фонарик, а другой придерживал Шерри. Мы подошли к пляжу и я на минуту остановился в раздумье. Мне казалось, что-то было не так, и я посветил фонариком на сваленный в лодке груз. Я тут же понял, в чем дело, и мгновенно почувствовал спазм в животе. Исчез карабин, а я оставлял его лежащим в вельботе.
– Шерри, – настойчиво прошептал я. – Присядь и оставайся здесь, пока я тебя не позову.
Она тут же опустилась на песок возле днища вельбота, а я в отчаянии принялся искать оружие. Сначала я подумал о подводном ружье, но оно было завалено канистрами, мой нож все еще торчал в стволе пальмы, я совсем позабыл о нем. Может, сгодится ключ из ящика с инструментами, только и успел подумать я.
– Ладно, Харри, твое ружье у меня, – раздался в темноте за моей спиной низкий хрипловатый голос. – Не поворачивайся и не делай глупостей.
Он должно быть лежал в роще, после того, как забрал ружье, а теперь бесшумно подкрался к нам. Я окаменел.
– Не поворачивайся, брось назад мне твой фонарь. Через плечо.
Я выполнил его приказ и услышал, как хрустнул песок у него под ногами, когда он согнулся за ним.
– Прекрасно, а теперь повернись, но помедленней.
Когда я повернулся, он направил мощный слепящий луч света мне прямо в глаза. Однако, я все равно мог различить громадные телеса человека позади луча.
– Удачно доплыл, Сулейман? – спросил я. Мне было видно, что на нем были лишь короткие белые трусы, и его неохватное брюхо и толстые бесформенные ноги блестели от влаги в отраженном свете фонарика.
– У меня уже начала развиваться аллергия на твои шутки, Харри, – он снова заговорил своим глубоким, хорошо поставленным голосом, а я слишком поздно вспомнил, что страдающий избыточным весом человек становится легким и плавучим – его поддерживает соленая морская вода.
Однако, даже подталкиваемый наступающим приливом, Дада сотворил чудеса, оставшись в живых после взрыва и проплыв две мили к берегу по беспокойному морю. Я сомневаюсь, что подобное удалось кому-нибудь из его людей.
– Сначала, я думаю выстрелить тебе в живот, – заговорил он снова, и я увидел лежащую прикладом на его левом локте винтовку. – Говорят, что это самое болезненное место при ранении.
Несколько мгновений мы молчали, пока Сулейман сделал несколько свистящих автоматических вздохов, а я в это время отчаянно пытался придумать что-нибудь, способное отвлечь его внимание. Мне нужен был шанс, чтобы ухватиться за дуло карабина.
– Я не думаю, чтобы ты захотел опуститься на колени и молить меня о пощаде?
– Иди ты в задницу, Сулейман, – ответил я.
– Нет, конечно же, ты на это не пойдешь. А жаль. Я бы получил огромное удовольствие. Но подумай о девушке, Харри, ради нее можно было бы и поступиться гордостью.
Мы оба услышали приближение Чабби. Он знал, что по пляжу нельзя пройти незамеченным, даже в темноте. Он хотел опередить Сулеймана, хотя, наверно, и знал, что не успеет. Скорее всего, он пошел на этот шаг, чтобы отвлечь внимание Дада от меня, ведь это мне было так отчаянно необходимо. Он быстро выбежал из темноты, не говоря ни слова – его выдавали лишь предательский хруст песка под ногами. Даже когда Сулейман Дада вскинул в его сторону ружье, Чабби, не дрогнув, продолжал бег.
Раздался треск выстрела, и подобная молнии вспышка сверкнула из дула, но еще до этого момента я преодолел расстояние между мной и чернокожим великаном. Краем глаза я заметил, что Чабби упал, а Сулейман Дада приготовился перевести ружье на меня. Я бросился мимо дула карабина и с разбега толкнул Дада плечом в грудь. Я надеялся переломать ему ребра, как жертве автокатастрофы, но вместо этого я обнаружил, что толстые подушки его телес поглотили всю мою силу удара. Я словно уткнулся в пуховую перину, и хотя Дада пошатнулся, сделав несколько шагов назад, и выронил ружье. Он остался стоять на своих толстых, как дубовые стволы, ногах. Не успел я сам вернуть равновесие, как оказался схваченным мощными медвежьими ручищами.
Он поднял меня в воздух, прижал к своей необъятной мягкой груди, так, чтобы я не мог освободить руки или сопротивляться его весу и силе ногами. Мне показалось, просто невероятным, когда я почувствовал мощь этого человека, что это была не твердая жесткая сила, но что-то массивное, тяжелое и бесконечное, как морские волны, накатившиеся на берег.
Я пытался работать локтями и коленками, брыкался в надежде ослабить его хватку, но удары утопали в его теле, не причиняя ему ни малейшего вреда. Наоборот, тиски его объятий сжимались все сильнее, будто я оказался в пульсирующих кольцах гигантского питона. Я понимал, что он способен буквально раздавить меня насмерть в своих объятьях, и меня охватила паника. Я, как безумец, напрасно извивался и упирался, сжатый мощными лапами. Он все сильнее сдавливал меня, и его дыхание становилось все более отрывистым. Он наклонился вперед, нахохлив свои здоровенные плечи, и начал сгибать меня назад в дугу так, что едва не треснул мой позвоночник.
Я закинул голову назад, потянулся ртом и впился зубами в широкий приплюснутый нос. Я вцепился в него со всем моим отчаянием, и ясно почувствовал, как зубы прорезали ему кожу и носовой хрящ, и мгновенно мой рот наполнился теплой густой кровью, с соленым металлическим привкусом. Как пес во время травли быка, я грыз и тянул его за нос.
