Женщина рассмеялась на его комментарий, потом застонала от боли и инстинктивно позвала: «Дрю!» — как будто муж ее стоял рядом. Сердце Артемаса готово было выскочить из груди. Роженица боролась со своим раздувающимся животом, задыхаясь и обливаясь потом, лицо ее, искаженное гримасой боли, стало почти неузнаваемым.
— Иди сюда, Арти, — приказала она. — Смотри, чтобы ребенок не соскользнул с кушетки.
Он встрепенулся, подскочил к канапе и неловко в готовности вытянул руки. Парнишка едва не рухнул без чувств, увидев кровавое отверстие между ногами миссис Маккензи, заполненное куполом детской головки. Какая-то неведомая сила двинула его вперед, в то время как женщина уперлась черными ботинками в кушетку и судорожно откинулась назад. С первым конвульсивным толчком ее ребенок выскользнул в его дрожащие руки.
Она была теплой, мягкой и вся в липкой крови. Тонкий шнур тянулся от ее пупка к миссис Маккензи. По нему передавалась жизнь. Живой комочек в его руках походил на бьющееся сердце, его сердце, поскольку у него екало в груди при взгляде на эту кроху. Глаза ее были плотно закрыты, руки и ноги дрожали и, казалось, тянулись к нему. Забавно сморщив личико, она открыла рот и закричала.
Он уберег ее от падения на пол. Сделал нечто стоящее, от чего его стыд и все семейные секреты казались неважными. Раз уж он сумел сделать это, значит, сможет сделать все, от него зависящее, чтобы спасти всех и вся. Он любил ее и теперь никогда уже не станет прежним.
— Я держу ее! — громко выкрикнул он и неожиданно повторил это несколько раз, сглатывая слезы. — Держу! Она липкая, но выглядит прекрасно! Разве она не красива?
— Арти, подними, подними ее так, чтобы я убедилась, что все в порядке. — Миссис Маккензи сделала длинный хриплый вздох облегчения.
Дрожа от волнения, он поднял малышку. Глаза миссис Маккензи светились благодарностью.
— Посмотри на нее, о… — тихим певучим голосом проговорила она.
Арти положил девочку в протянутые руки миссис Маккензи и невольно опустился на окровавленный диван.
— Арти, ты все сделал правильно. — Женщина слабо улыбнулась. — Ты храбрый мальчик. И клянусь, ты никогда больше не увидишь такие скорые роды. Уверена, я установила рекорд.
Он внимательно смотрел на малышку. Она открыла глаза.
От возбуждения у него перехватило дыхание. Боже, ему никогда не забыть этого!
— Как ее зовут? — прошептал он.
— Не знаю. Это плохая примета — давать ребенку имя до того, как он родится.
Они замолчали. Миссис Маккензи деловито вытирала ребенка подолом белой хлопчатобумажной рубашки, с материнской нежностью прикасаясь к девочке. Сердце Артемаса на мгновение замерло. Неужели она оближет малыша, как это обычно делали животные? Но нет, она только поднесла ребенка к груди, он тихонько захныкал. Подсохшие рыжие волосы оказались светлее, чем у матери.
— А ты бы как ее назвал? — спросила вдруг миссис Маккензи.
Артемас чуть было не выкрикнул «Рыжая», затем, ойкнув, спохватился. Он отчетливо вспомнил цветы, которые помогал высаживать мистеру Маккензи сегодня утром, и цветную картинку на мешке с рассадой. До сих пор он в жизни не видел такого мягкого оранжево-красного цвета.
— Лили, — выдохнул он.
— Лили. Лили… — Ребенок снова захныкал. — Думаю, ей нравится. — Миссис Маккензи задумчиво посмотрела на него. — Лилии — сильные и хорошие цветы, очень выносливые. Лили. Да, сэр, прекрасное имя. Уверена, оно понравится и мистеру Маккензи.
Артемасу казалось, что он сейчас лопнет от счастья.
— Ты на самом деле ее так назовешь? Правда?
— Правда. Лили Маккензи. Потому, что ты особенный мальчик и ты помог ей появиться на свет. Маккензи и Ко-улбруки словно приклеены друг к другу. Вот уже на протяжении ста двадцати лет. И видимо, так будет всегда.
Артемас осторожно дотронулся до протянутых детских ручек. Крохотные пальчики обвились вокруг его пальца. Все правильно: Маккензи и Коулбруки всегда обитали здесь, в Голубой Иве, и всегда это место было местом любви. Лили Маккензи — его собственность, его душа и сердце.
Длинный черный лимузин в последний день привез его на ферму к Маккензи. Одетый в черный пиджак, льняную рубашку, галстук, серые шорты, белые носки и жесткие черные ботинки, гладко зачесав назад черные волосы, он ощущал страшную тяжесть на сердце. Но он поклялся себе не плакать, теперь он должен быть сильным.
Эта ферма располагалась в тихом уголке среди лесных холмов. Артемас частенько поднимался на них, чтобы увидеть гору Виктории в миле отсюда. Его предки владели всей землей вплоть до той горы, но бабушке пришлось пожертвовать частью из-за парка. Теперь вместо огороженного королевства поместью Голубая Ива принадлежало только тридцать квадратных миль.
Водитель открыл дверцу. Маккензи встретили Артемаса на пороге своего дома — мистер Маккензи, высокий и сильный, одна его рука оканчивалась изящным металлическим крюком; миссис Маккензи, держащая Лили; старики Маккензи, оба старые и сгорбленные, но знающие много историй о медведях, диких кошках и Коулбруках.
Артемас с достоинством миновал песчаный двор с цветочными клумбами и большими дубами, не обращая внимания на толстую рыжую собаку, лизнувшую его, и мурлыкающих кошек, трущихся о его ноги. Сердце предательски защемило.
Вдоль ручья, будто прощаясь, величественно шевелилась густая ивовая роща. Ивы были таинственным образом связаны с кругом Маккензи и Коулбруков. Даже в парке при входе в поместье росла огромная ива. Это были его деревья. Он думал, что умрет, если не сможет залезть на них снова.
— Как дела, Арти? — Сойдя с крыльца, мистер Маккензи посадил Артемаса на свою сильную руку.
У Артемаса перехватило дыхание, он никак не мог унять дрожь своей нижней губы и прямо-таки ненавидел себя за это. Дрю Маккензи, полная противоположность его отцу, без малейшего смущения крепко обнял парнишку и поцеловал в лоб.
— Ты теперь молодец, слышишь? Здорово вырос и стал тем человеком, каким хотела тебя видеть бабушка, правда?
Артемас, не в силах больше сдерживать душевное смятение и стыд, проговорил дрожащим голосом;
— Бабушка всегда желала мне добра, а я пытался и никогда не мог стать лучше. Пытался снова и снова и дошел до того, что теперь не могу дышать.
Миссис Маккензи издала какой-то нежный звук, словно кошка, подзывающая котят:
— Ты помог Лили появиться на свет, подхватил ее и уберег от падения. Ты никогда не ошибешься, если будешь так же заботиться обо всех, кто тебе дорог.
Артемас внезапно уцепился за эту простую и ясную подсказку:
— Удерживать людей от падения… Я смогу, я знаю.
Мистер Маккензи одобрительно похлопал мальчика по ноге.
— Делай всегда то, что считаешь нужным, а не только то, что попроще. Прислушивайся к своему внутреннему голосу, он никогда не обманет.
Артемас кивнул, схватившись за одну из подтяжек, поддерживающих старые коричневые брюки Маккензи.
— Я буду скучать по тебе, — выдохнул он наконец, овладев собой.
Мистер Маккензи со вздохом кивнул и поставил его на порог перед стариками. Горячие натруженные руки гладили Артемаса, словно любимого щеночка, старушка Маккензи даже произнесла молитву. Мальчик приблизился к Зи Маккензи с Лили на руках.
Припомнились все дни и ночи, которые он провел здесь с миссис Маккензи, бегая босиком, поглощая свежие персики и домашнее мороженое, работая в поле и играя с животными. Прощаясь, она встала перед ним на колени и рукой привлекла к себе. Ее большие голубые глаза были полны слез. Девочка в крошечной белой футболке, казалось, готова была соскочить с руки матери и броситься к нему.
— Не волнуйся, мы позаботимся о Голубой Иве, — прошептала миссис Маккензи.
Не в силах остановить предательские слезы, Артемас посмотрел на ребенка, кашлянул и сказал:
