Глава 17
— Еще чего расскажи. — Мама Нина устраивалась поудобней на кухонном диванчике напротив Юлии, складывала руки на животе и улыбалась в предвкушении.
— Да я тебе уже все рассказала, — слабо протестовала Юлия. — Я тебе уже столько всего наговорила — на бразильский телесериал хватит…
— Про Сергея расскажи. И не бегом. Повдумчивей… Я его сколько лет уже не видала? Восемь. Не шутка. Рассказывай давай.
— И про дядю Сережу я тебе все рассказала. Все у него нормально, плавает, здоров, красив, бодр и весел. Ты же его письмо читала, сама все знаешь. И кассету видела… Он там хорошо получился, правда? Алан специально подкарауливал, чтобы при полном параде его снять.
— Про Алана тоже еще расскажи. — Мама Нина подставила чашку, чтобы Юлия налила ей чаю. Третий раз. Надо полагать, мама Нина планирует долгую беседу.
— Алан замечательный. — Юлия вздохнула, сдаваясь на милость победителя. — Спокойный. Добрый. Смешной-смешной… Как он с Катькой общается — это видеть надо.
— Про Катьку тоже расскажи. — У победителя, похоже, не было никакой милости. — Чего она дерганая такая? Вот это я как-то не очень понимаю…
— Да она не то чтобы дерганая. — Юлия уже увлеклась рассказом, уже окунулась в воспоминания о недавнем путешествии и с удовольствием представляла, что сейчас может делать Катерина. — Она даже не нервная. Просто в себе ничего не держит. Не умеет. А может быть — не хочет. Но всерьез никогда не злится и относится ко всем хорошо. И вообще, она тоже хорошая, только шумная очень…
— И брат у нее такой же? — с невинным видом спросила мама Нина.
— Нет, — помолчав, сухо ответила Юлия. — Брат у нее совершенно другой. Я тебе уже сто раз обо всем рассказывала.
— Ничего ты мне толком не рассказывала, — заявила мама Нина. — А почему? Это даже подозрительно. Все у тебя, получается, хорошие, все добрые, все умные, все смешные, а как этого улыбчивого касается — так сразу как воды в рот… А на кассете он все время при тебе. Ни на шаг не отходит. И глазами прямо ест. И Сергей пишет, что этот улыбчивый с самого начала к тебе сильный интерес имел, прямо сох по тебе, это все заметили. Сергей пишет: если бы ты только кивнула — дело тут же до свадьбы и дошло бы.
— Глупости все это, — рассердилась Юлия. — Ни до какой свадьбы дело не дошло бы. Отстань от меня.
— Не отстану, пока не расскажешь. — Мама Нина опять подставила свою чашку, чтобы Юлия опять налила ей чаю. — Рассказывай добром, все равно ведь дознаюсь. Сергей пишет, все думают, этот улыбчивый тебе предложение сделал, а ты отказала. Уж очень он последние дни убитый был.
— Предложение! — Юлия презрительно хмыкнула и неожиданно для себя выпалила: — Как же, делают такие, как он, предложения… Разве только неприличные…
— Чего-чего-чего? — оживилась мама Нина. — Он тебе неприличное предложение сделал? Как интересно… А ты Сергею сказала?
— Мама Нина! Ну при чем тут дядя Сережа? Я все-таки уже не маленькая, чтобы бегать жаловаться… Да и жаловаться не на что. Ты не подумай чего… Виктор предложил мне работу в Лондоне. Как у него, по договору. На год или на два. Вот и все.
— Вот и все, — задумчиво протянула мама Нина, невидяще уставясь в пространство. — Вот вам и все… А ведь богатое предложение, да?
— Ладно, некогда мне тут из пустого в порожнее. — Юлия поднялась, раздраженная не так воспоминаниями, как странной реакцией мамы Нины. — Я в интернат на часок сбегаю. Не трогай посуду, приду — сама разберусь, хорошо?
— Хорошо, — так же задумчиво отозвалась мама Нина. — Чего ж плохого, очень все хорошо… Ты к Цыпленку побежала небось?
Юлия задержалась в дверях, оглянулась с улыбкой и вдруг выпалила:
— А знаешь, мама Нина, Виктор тоже Машу-младшую цыпленком назвал. Прямо сразу, как фотокарточку посмотрел, так и спросил: «А этот цыпленок кто — мальчик или девочка?»
— Вот видишь, — сказала мама Нина со значением. — А я тебе что говорила?
— А что ты мне говорила? — изумилась Юлия, но тут же, уловив на лице мамы Нины знакомое упрямое выражение, которое всегда сопровождало разговоры о замужестве и детях, торопливо выскочила из дому.
И зачем она разоткровенничалась? Теперь мама Нина и вовсе не отпустит ее душу на покаяние. И так целую неделю, с самого возвращения Юлии, мама Нина сто раз на дню заводит разговоры об этом дурацком круизе, и каждый такой разговор виртуозно сводит к Виктору. И как она догадалась? Ведь дядя Сережа о Викторе всего пару слов написал, не больше, чем о Гиви, или о своем старпоме, или об этом богатеньком… как его там?.. Юлиан Романович. Или Роман Юлианович? Так нет — мама Нина вцепилась именно в Виктора. Вынь да положь ей все подробности.
А вот подробности вспоминать Юлия как раз и не хотела. Она никак не ожидала, что окажется так тяжело вспоминать все это, и придумывать, что было бы, если было бы не так, как было, а как-нибудь по- другому. Она — стыдно признаться! — не спала по ночам, стараясь забыть то ошеломляющее впечатление, которое произвел на нее его единственный поцелуй. А если засыпала — ей снилось, как он ее целует. Вот стыдобища, а? И ведь совершенно ясно, что для него это — незначительный эпизод, еще один, причем необязательный, опыт в и так богатой практике… Поцеловал — и молча смотрит. Наверное, ждал ее реакции. Интересно, чего он ждал? Скорее всего, не того, что она сделала. Ну, в конце концов, откуда ей знать, что она должна была сделать. Не кидаться же ему на шею с криком «Твоя навеки!»… Ежу понятно, что всякие там «навеки» ему даром не нужны. Это он более чем убедительно на следующий же вечер продемонстрировал.
Забыть, забыть, забыть! Плюнуть и забыть. Забыть и плюнуть. Пошлые курортные романы не для нее. И она — не для пошлых курортных романов. У нее и так жизнь насыщена всякими-разными событиями, и если не всегда радостными, так, по крайней мере, — настоящими. Незачем ей эти игрушечные страсти- мордасти. Не нужны ей эти преуспевающие красавчики, у которых одно на уме… И вообще ей никто не нужен. Кто ей нужен, тот у нее уже есть — папа, мама Нина, Машка… и вообще много хороших людей. И все, и хватит уже об этом… А то до того дошла, что не только мама Нина, но и посторонние люди интересуются, что это она такая нервная.
Кстати, о нервах. Совершенно не обязательно показываться на глаза Машке в таком растрепанном состоянии. Цыпленок на удивление чуткий товарищ, чуть что — сразу глаза нараспашку: «Ю-и-я! Ты селдишься или пла-а-ачи-и-ишь?»
Юлия свернула с дороги в запущенный, давно брошенный сад, нашла знакомую прогалинку в разросшейся малине, где лежало толстое и старое, отполированное временем бревно, уселась на него, удобно опираясь на ствол пробившейся из-под бревна березки, и уставилась в светлое безоблачное небо, настраиваясь на мысли о Машке. Конечно, обо всем об этом надо было думать раньше. Еще до поездки в этот проклятый круиз… Надо было думать с самого начала, в первый же день, когда Машка к ним притопала. Может быть, сегодня уже все было бы решено, и незачем было бы метаться, доказывая всем этим чертовым инстанциям очевидные вещи. Вот странно: почему это именно совершенно очевидные вещи совершенно невозможно доказать? Ладно, не будем пока отчаиваться. Может быть, доктор Олег что-нибудь придумает. Доктор Олег в этом профессионал. В любом случае она Машку не отдаст.
Главное — ведь не нужна Машка больше никому! Если бы она не появилась в Хоруси, так никто из этих инстанций о ней и не знал бы ничего, и слыхом не слыхивал бы! А тут — ишь как судьбой ребенка озаботились… Видите ли, слишком она маленькая для интерната. А для дома ребенка — в самый раз. Знаем мы эти дома. Нет, не отдаст она Машку. Что-нибудь придумает.
Юлия посидела еще, с усилием вгоняя себя в обычные рабочие параметры, поднялась и решительно зашагала к интернату. Нечего время тянуть. Да и Машку она давно уже не видела. С самого утра.
