Ирина Волчок
Журавль в небе
Глава 1
Тамара обожала семейные праздники. Всякие дни рождения, годовщины, юбилеи, крестины, именины… Вообще-то семейный праздник можно было сделать из чего угодно — хоть из покупки пары новых туфель, хоть из выпадения молочного зуба у Аньки, хоть из поселения в доме ничейного беспородного щенка. Первое мая, Седьмое ноября и Восьмое марта тоже вполне годились на роль семейных праздников, не говоря уж о Новом Годе. Именно так, с большой буквы каждое слово. И даже, еще лучше, каждое слово большими буквами: НОВЫЙ ГОД! В детстве Новый Год был для нее совершенно особенным праздником… Нет, не так. В детстве Новый Год был для нее единственным праздником. Наверное, отмечались еще какие- нибудь, но она их не помнила. А Новый Год помнила до мельчайших подробностей: кто что говорил, кто что дарил, какое у нее было платье, что стояло на столе, что висело на елке. Она помнила свое ожидание Нового Года и запаха мерзлой хвои, карамелек «Клубника со сливками», зреющего в большой алюминиевой кастрюле теста для пирогов, нового полотенца, приготовленного «для гостей», и еще множество всяких редких, неежедневных запахов, которые сплетались в один большой и богатый запах праздника; она помнила все свои желания, которые загадывала на каждый Новый Год; она помнила узор каждой снежинки, которая таяла на ее ладони в новогоднюю ночь… Такая у нее с детства, с пяти лет, была привычка — ловить новогоднюю снежинку на ладонь, а потом внимательно рассматривать ее, стараясь запомнить никогда не повторяющийся узор. Она запомнила тридцать три узора — на каждый Новый Год. И еще она помнила свою горькую обиду на то, что Новый Год бывает так редко. Наверное, от этой обиды все и пошло — эта ее неумеренная жажда праздника. Готовность отпраздновать что угодно, даже визит соседки за десяткой до получки. Но в семейном кругу. Это главное. Вне семейного круга праздников не было, а если какие и были, то тьфу на них.
Тамара осторожно почесала бровь мизинцем и привычно заглянула в зеркальце над мойкой: не испачкалась ли в муке? И привычно же улыбнулась своему отражению. Потому что этому научила ее бабушка. И потому, что Тамаре нравилось ее отражение: из зеркала ей улыбалась маленькая, худенькая, коротко стриженная девчонка, глаза у девчонки были веселые и решительные, мордашка розовая, зубы белые, а бровь в муке.
— Стыдно, женщина, — сказала Тамара своему отражению склочным трамвайным голосом и показала ему язык. — Не молоденькая уже. Как вы себя ведете? Мать, понимаете ли, семейства…
— Мать, у тебя там не готово еще? — В слегка сонном голосе мужа слышалось нетерпение. — Мы с Натуськой пирожка хотим…
Он даже с дивана не поднялся, отметила про себя Тамара с легким раздражением. Даже голос не повысил. Ну да, с какой бы это стати ему подниматься с дивана и идти на кухню, чтобы что-то спросить? Не царское это дело. Жена должна слышать каждое слово мужа, даже если он говорит из-за двери, в подушку и при этом не повышая голоса. Тамара сунула противень с пирожками в духовку, быстренько сполоснула руки и опять глянула на себя в зеркало над мойкой. Чувырла. Морда скучная, глаза стеклянные, а прическа — как у пьяного ежика. И чего ей в себе могло нравиться? Хотя да, бабушка ведь учила всегда улыбаться своему отражению… Она с некоторым принуждением улыбнулась — и тут же заметила в зеркале какое-то осторожное движение. Оглянулась, увидела Наташку, застрявшую в дверях с нерешительным видом, и улыбнулась уже без всякого принуждения.
— Наташ, ты чего маешься? Пирожки через двадцать минут будут. Вы с отцом за двадцать минут не помрете с голоду, нет?
— Ага, — рассеянно сказала Наташка и принялась вертеть головой, пристально рассматривая кухню, знакомую ей до последней горелой спички в банке из-под майонеза, стоящей на подоконнике. — Ма, я не поняла… Аня вообще, что ли, никогда не придет?
— Как это — вообще никогда не придет? — испугалась Тамара. — Что ты такое говоришь? Что случилось?
Наташка оторвала взгляд от настенных часов и сердито уставилась на нее. Переступила с ноги на ногу и вдруг ляпнула:
— Я этого ее Виталика терпеть не могу, так и знай.
«Я тоже его терпеть не могу», — чуть не сказала вслух Тамара, но вовремя прикусила язык и подавила тяжелый вздох.
— Наташка, — сказала она как можно строже. — Ты мне это брось. Мало ли кто кого терпеть не может! Вот представь: ты выйдешь замуж — а я тебе вдруг заявлю, что терпеть не могу твоего мужа. Тебе ведь обидно будет, правда?
— Вот еще. — Наташка скроила надменную физиономию и опять уставилась на какую-то деталь интерьера. — Ничего мне обидно не будет. Я сразу этого козла на фиг пошлю.
— Что? — изумилась Тамара. — Ты откуда таких слов нахваталась? И вообще, тебе еще рано об этом судить, ребенок нахальный. Вот выйдешь замуж — посмотрим, как запоешь.
— Никак, — упрямо буркнула Наташка и повернулась, собираясь уходить, но не ушла, стояла в дверях, всей спиной, и стриженым затылком, и розовыми оттопыренными ушами выражая неудовольствие. — Я лучше вообще замуж не выйду… А то выйдешь за такого… в общем — за такого. А он тебя даже домой не отпустит. Даже на Новый год. Коз-з-зел.
— Перестань, — сказала Тамара устало. — Не маленькая уже, должна понимать. У Ани теперь своя семья, свой дом, свои гости… Она просто встречает Новый год в своей семье, со своим мужем. Так и должно быть.
— Фигушки, — буркнула Наташка не поворачиваясь и шмыгнула носом. — Это мы ее семья, а не какой-то там муж…
Тамара безнадежно вздохнула, села на табуретку, ухватила Наташку за руку и потянула к себе, преодолевая ее не слишком сильное сопротивление. Усадила дочку к себе на колени, обхватила ее руками и уткнулась носом в растрепанные душистые вихры, собираясь с мыслями. Хотя с чем там было собираться… Мысли ее были теми же самыми, что и у Наташки: мы — ее семья, при чем тут какой-то муж? В общем, неправильные были мысли.
— Понимаешь, — начала она осторожно и опять вздохнула. — Семья — это не всегда одно и то же. Семья всегда с чего-нибудь начинается. Когда я вышла замуж за твоего папу, началась наша семья. Но ведь до этого он рос в своей семье, а я — в своей. Вот представь: моим родителям твой папа не понравился бы — и что мне тогда делать? Не выходить замуж? И не было бы у меня ни Ани, ни тебя.
— А папа твоим родителям не понравился? — осторожно спросила Наташка не поднимая головы.
— Почему не понравился? Очень даже понравился.
Это даже нельзя было считать ложью. Может быть, Николай и вправду понравился бы ее родителям, если бы она его им показала… Вернее, если бы было кому показывать своего жениха. Ох, как некстати сейчас вспоминать всякое такое…
— Натка… — Тамара разжала руки и слегка шлепнула дочь, сгоняя ее со своих колен. — Ты потом все сама поймешь. Главное — помни: семья — это самое важное. Самое-самое… Это правильно, что дети вырастают и замуж выходят, женятся… Из-за этого родители ведь не перестают их любить, правда? Я никогда не разлюблю Аню, и тебя никогда не разлюблю. И Аня никогда нас не разлюбит.
— А девочки все о любви да о любви… — Когда в кухню заглянул муж, она не заметила. — Тема, конечно, интересная, но кушать все-таки хочется. Когда приступим? Восемь часов уже.
Наташка вскочила и потопала из кухни, отворачиваясь от отца. Он проводил ее недоуменным взглядом и спросил у жены без особого интереса:
— Чего это она?
— Анну ждала, чего же еще, — сердито сказала Тамара. — Пирожкам еще минут десять сидеть.
