учета, ни коммерческого анализа, потому и перспектив нет. Если не считать перспективой тех же шустрых прохиндеев, которые одни только и интересуются такими вариантами. Потому что если не брать во внимание судьбы людей, то такие варианты — огромная прибыль. А если судьбы людей во внимание все-таки брать, то о прибыли говорить не приходится. Но ведь и убытков не будет! Если, конечно, все эти варианты грамотно вписать в схему.
— Ага, — согласился Юрий Семенович без особого энтузиазма. — Конечно, если грамотно вписать. Тебе-то это зачем нужно?
— Нужно, — упрямо сказала Тамара. — Дело-то великое. И никто этим системно не занимается. А я хочу.
— Ну да, великие дела, я так и думал, — пробормотал Юрий Семенович и надолго замолчал.
И она молчала, расстроенная его реакцией, молчала и прикидывала про себя, сможет ли она сделать что-нибудь без него. Наверное, что-нибудь сможет. Не так, как планировала, и с большим трудом, но все равно сможет. И все-таки как жаль, что он не хочет ей помогать…
— Я тебе помогу, — наконец сказал Юрий Семенович и почему-то засмеялся. — Планы у тебя совершенно сумасшедшие, но, говорят, это признак гениальности. Я тебе помогу, мать Тереза, а то ведь ты одна что угодно натворить можешь. Начнешь всем бездомным за свой счет жилье покупать.
— Юрий Семенович, ты молодец! — закричала Тамара и чуть не заплакала от радости. — Спасибо тебе большое! Я верила, что ты поймешь! Вот увидишь — все получится! Особенно если с тобой!
— Конечно, — согласился он. — Особенно если со мной… Но вообще-то обговорить все надо поподробнее. Знаешь что, давай-ка через недельку у меня на даче… Ты пока подумаешь еще, посчитаешь… А я, может быть, успею найти эту… серьезную помощь. Встретимся и сравним результаты. И шашлычков заодно пожарим. И на солнышке погреемся. А то ты вон какая зеленая, смотреть противно. Работа работой, а отдыхать тоже иногда нужно.
Тамара обрадовалась, на «смотреть противно» не обратила никакого внимания, горячо согласилась с тем, что отдыхать иногда нужно, и заверила Юрия Семеновича в том, что за неделю она не только все пересчитает, перепроверит и продумает, но и план составит, и приедет к нему с цифрами, с фактами, с черновой сметой и списком возможных спонсоров.
Эта неделя оказалась самой трудной и самой интересной за все последние годы. И не только последние. Наверное, за всю ее жизнь у нее не было такого безумно трудного и одновременно безумно интересного периода. Потому что это было ее дело, ее настоящее дело, ее предназначение, даже, можно сказать, миссия. Она обязана была выполнить эту миссию, может быть, именно для нее она и на свет родилась. А Юрий Семенович обязан ей помочь. Может быть, он именно для этого на свет родился. Посмеиваясь над собой за «высокий штиль» и волнуясь едва ли не сильнее, чем когда-то перед рождением Анны, к вечеру пятницы она сидела в офисе, в сто шестьдесят восьмой раз перебирая подготовленные бумажки и про себя репетируя речь, которая его обязательно убедит. Юрий Семенович позвонил как раз в разгар ее репетиции.
— Я завтра с утра за тобой заеду, — откуда-то издалека, сквозь непонятный шум и треск, сказал он. — Там вчера дождичек брызнул, дорога такая, что ты на своей не пролезешь… В восемь заеду, чтобы готова была.
И отключился.
Тамара в двести тридцать пятый раз проверила свои бумажки, сложила их в папочку, папочку аккуратно уложила в портфель и всю дорогу до дома несла свой портфель так, будто в нем не папка с бумагами лежала, а открытая банка с живой водой, которую ни в коем случае нельзя расплескать ни капли, а то вся волшебная сила пропадет… Пришла домой, рассеянно похвалила туфли, которые Наташка купила к выпускному вечеру, немножко поговорила с Анной по телефону, на бегу проглотила ужин, приготовленный Наташкой специально для нее, потому что они с отцом поужинали еще три часа назад, и тут же нырнула в свой «рабочий кабинет», чтобы еще разок просмотреть свои драгоценные бумажки — просто так, на всякий случай, один-единственный разок, последний… Во втором часу ночи решила, что надо бы все-таки поспать, а то завтра, чего доброго, еще проспит, — и устроилась тут же, в своем «рабочем кабинете», в бывшей огромной кладовке, которая ей понравилась с первого взгляда, а превратившись в «рабочий кабинет», стала любимым помещением в квартире. Спала она плохо, несколько раз за ночь выползала потихоньку на кухню покурить, а в шесть утра уже сушила после душа волосы феном, варила кофе, жарила гренки и смотрела на часы: есть у нее время еще разок просмотреть свои любимые бумажки? Один разок, теперь уж точно последний.
Она уже минут десять торчала у подъезда, вертя головой и бережно прижимая к груди портфель, когда рядом остановилась совершенно незнакомая машина, светло-серый джип угрожающих размеров, из незнакомого джипа торопливо выскочил знакомый Юрий Семенович и демонстративно уставился на часы.
— Без пятнадцати восемь, а ты уже на боевом посту, — весело заметил он. — Я думал, мне тебя будить придется.
— И тебе доброе утро, — сварливо откликнулась Тамара, нетерпеливо дергая ручку дверцы устрашающего джипа. — Это еще вопрос, кого кому будить надо. Я тебя уже сто лет жду. Поехали уже, а то разговоры, разговоры… И на дорогу незнамо сколько времени уйдет. Так весь день на глупости и потратится.
— А ты все взяла? — спросил Юрий Семенович, не трогаясь с места, не делая ни малейших попыток помочь открыть ей дверцу и с сомнением глядя на ее тощий портфель.
— Все, все. — Она еще раз безуспешно подергала блестящую ручку. — Я еще вчера все сложила, а сегодня утром еще раз проверила.
— И купальник взяла? — продолжал допрашивать ее Юрий Семенович. — И зеркало? И… я не знаю… бигуди взяла? И косметику? И крем для или от загара?
— Ты что, издеваешься? — растерялась Тамара. — Какие бигуди, какой купальник? Мы же поработать хотели, все обсудить, обговорить, обдумать… При чем тут купальник?!
— Без купальника не повезу, — категорично заявил Юрий Семенович. — Посмотри на себя, на кого ты похожа? А вода в озере те-е-еплая… Да не волнуйся ты, успеем мы и обсудить, и обдумать. Одно другому не мешает. Иди за купальником, иди. И на твоем месте я бы этот деловой костюм поменял бы на что-нибудь более подходящее. На сарафанчик какой-нибудь, что ли. Или хотя бы на джинсы с футболкой. Мы же не в мэрию едем, ты что, забыла?
Тамара молча повернулась и, шипя сквозь зубы от раздражения, потопала за проклятым купальником и сарафанчиком. Черт с ним, его все равно не переупрямишь, к тому же в одном он безусловно прав — глупо ехать за город в шелковом, да еще и белом, костюме и в лакированных туфлях на шпильке. Это она утром просто по инерции оделась так, как каждый день одевалась на работу. Поездку к Юрию Семеновичу на дачу она тоже работой считала, вот и не подумала о купальнике с сарафанчиком. О косметике и бигуди… Нет, все-таки он над ней смеялся.
По квартире бродила полусонная Наташка, жевала сухую корку черного хлеба и горестно заглядывала во все зеркала.
— Господи, какая я толстая, — пожаловалась она матери не отрываясь от зеркала. — С такой фигурой жить нельзя. Ма, может, мне пластическую операцию сделать? Знаешь, сейчас умеют жир удалять. И нижние ребра — тогда вот такусенькая талия получается.
— Мне бы твои заботы, селедка копченая. — Тамара развеселилась и сразу успокоилась. — Шест на ходулях. Хворостина сухая.
Наташка сразу оторвалась от зеркала и тоже развеселилась — она любила, когда ее называли селедкой или хворостиной.
— А какие у тебя заботы? — с интересом спросила она, наблюдая, как мать бестолково роется на полках шкафа. — Ты чего вернулась-то? Забыла чего-нибудь?
— Да купальник, — с досадой сказала Тамара. — Мы поработать на даче у Юрия Семеновича собрались, а он напомнил, что на дачу в таком виде не ездят. Вот черт, да где же все?..
Наташка отодвинула ее от шкафа, стала умело ликвидировать учиненный матерью беспорядок, что-то переложила, что-то задвинула, в то же время назидательно ворча:
— Еще бы тебе знать, где все… Сто лет не отдыхала. В таком виде на дачу собралась — со стыда
