сеяли, и сажали виноград, и приручали животных, мы возделали плодородные поля и окружили их заборами и изгородями, мы были счастливы, ибо перестали быть нежеланными и отверженными среди прочих народов и вечными пришельцами на чужбине. Мы уже считали, что навсегда покончили с блужданиями, мы уже дерзко утверждали, что земля эта — наша, как будто земля когда-либо принадлежала человеку. Но все, что ему дается, дается взаймы. А он всегда забывает, что заиметь — еще не значит удержать, завладеть — еще не значит сохранить. Почувствовав землю под ногами, он строит на ней дом, он хочет врасти в почву корнями деревьев. Вот и мы впервые построили себе дома, возвели города. У каждого из нас был теперь родной кров. И мы, движимые благодарностью, захотели дать приют среди нас и Ему, нашему Господу и Покровителю. Мы решили построить Ему самый высокий и великолепный дом, Божий дом. В то благодатное мирное время жил в нашей стране один царь, богатый и мудрый Соломон…
— Да будет благословенно имя его, — тихо произнес Абталион.
— Да будет благословенно имя его, — повторили на ходу остальные старцы.
— …и построил он дом на горе Мория, где некогда предок наш Иаков увидел во сне ведущую в небо лестницу, а проснувшись, сказал: «Это место — священно и будет священным для всех народов Земли». Там и построил Соломон великолепный дом для Бога, возведя его из камня и кедрового дерева и драгоценных металлов. И когда наши предки взирали на его стены, сердца их проникались уверенностью, что Господь всегда будет жить среди нас и на вечные времена умиротворит нашу судьбу. Мы обрели покой, поселившись в своих домах, а столь долго носимая нами скиния и спрятанный в ней ковчег обрели покой в доме Господа. Днем и ночью менора возносила перед алтарем семь своих огней. Все наши святыни были надежно укрыты. И хотя Бог оставался невидимым, каким был и будет во веки веков, Он мирно пребывал в стране наших предков, в Святая святых Иерусалимского храма.
— Да узрят его снова мои глаза, — молитвенно повторили на ходу мужчины.
— Но слушай дальше, дитя мое. Все, что имеет человек, дано ему в долг, а счастливые времена катятся быстро, как колесо с горки. Напрасно мы думали, что мир будет длиться вечно. Потому что с востока пришел дикий народ и ворвался в наш город — так же, как те грабители, которых ты видел в городе нашей чужбины. Они захватили все, что можно было захватить, унесли все, что можно было унести. Все, что можно было разрушить, они разрушили. Они не смогли отобрать у нас только Невидимое: Божье слово и присутствие. Но менору, священный светильник, они сорвали с алтаря и утащили с собой — не из-за святости, этим слугам зла она была непонятна, но из-за золота. Грабители всегда любят золото. И алтарь, и все священные сосуды вместе с самим народом они увезли с собой в Вавилон.
— Вавилон? — робко перебил его мальчик.
— Спрашивай, спрашивай всегда, дитя мое, и пусть Господь удостоит тебя ответом. Вавилон был таким же большим и богатым городом, как тот, где мы живем теперь, и лежал так далеко от нашей родины, что даже звезды над головой располагались там иначе. Чтобы представить, на каком расстоянии оказались наши священные предметы, сосчитай сам: мы провели в пути только три часа и уже испытываем боль во всем теле и усталость. А чтобы попасть в Вавилон, нужно было провести в дороге в тысячу раз больше времени и даже больше. Теперь ты понимаешь, в какую даль они утащили наш светильник? Но запомни: никакая даль не воспрепятствует Божьей воле. Может быть, весь смысл нашей вечной отверженности и заключается в том, чтобы на чужбине святое становилось для нас еще более святым, а душа в годины испытаний проникалась еще большим смирением. И, увидев, что Его слово и в изгнании осталось для нас святым, Господь пробудил сердце вавилонского царя. Царь понял свою неправоту и отпустил наших отцов в Землю обетованную и отдал им светильник и другие принадлежности храма. И наши отцы через пустыни, горы и чащобы возвратились из Халдеи домой, в Иерусалим. Они вернулись живыми с края земли. Вернулись туда, где мы всегда были и куда всегда стремимся всеми помыслами. Мы снова отстроили храм на горе Мория, снова засияли семь огней пред алтарем Господа, и сердца наши снова возрадовались. И чтобы понять смысл нашего теперешнего странствования, хорошенько запомни вот что: нет на свете другого столь же священного и старинного творения рук человеческих, которое проделало бы столь далекий путь во времени. Из всех знаков нашего единства и чистоты этот светильник — самый драгоценный. И если он гаснет, судьбу нашу окутывает мрак.
Рабби Элиэзер умолк, словно его голосу изменили силы. Мальчуган глядел на него снизу вверх, и огонек жадного нетерпения в его взгляде молил старика о продолжении рассказа. Рабби Элиэзер ласково погладил мальчика по волосам:
— Что, глаза разгорелись, малыш? Ты не бойся: история наша никогда не кончится и, даже если я буду рассказывать ее много лет подряд, ты не узнаешь и тысячной доли того пути, который нам суждено было пройти. А сейчас слушай дальше, раз уж ты умеешь и любишь слушать о том, что произошло у нас на родине! Мы снова подумали, что храм воздвигнут на вечные времена. И снова из-за моря пришли враги, пришли из этой самой страны, где мы живем теперь и где считаемся чужаками. Их привел царь и воин по имени Тит.
— Да будет проклято имя его, — пробормотали на ходу старики.
— …и он разрушил наши стены и развалил наш храм. Преступник нагло вошел в Святая святых и сорвал с алтаря светильник. В своей ненасытной алчности он завладел тем, что Соломон создал во славу Божью. Он заковал в цепи нашего царя, отнял и увез в Рим наши священные принадлежности, чтобы хвастать ими во время своего триумфа. А глупый народ ликовал, словно воины Тита, победив Господа, приволокли Его с собой в кандалах. Злодей Тит так гордился своим кощунством, так упивался нашим унижением, что повелел воздвигнуть в свою честь большие ворота, искусно запечатлев в мраморе свое злодеяние — ограбление Бога.
Мальчуган нахмурился:
— Круглые ворота перед большущей площадью, куда отец запретил мне входить — раз и навсегда? Арка с каменными людьми?
— Она самая, дитя мое. Всегда проходи мимо и не гляди на эту дверь триумфа, ибо она напоминает о дне нашей величайшей скорби. Ни один еврей не смеет проходить через эту арку, ибо на ней изображено, как они издевались над нашими святынями. Вспоминай всякий раз…
Старик замолчал на полуслове. Ибо сзади к нему подскочил Гиркан бен Гиллель и рукой зажал ему рот. Эта дерзость привела всех в ужас. Но Гиркан молча указал на дорогу. Впереди них, в неверном свете закрытой облаками луны, двигалось что-то темное. Медленно, как гусеница, оно ползло вдоль белой дороги, и теперь, когда старики затаили дыхание, тишину нарушил скрип тяжело груженных телег. Над темным, медленно ползущим обозом, как колосья, покрытые утренней росой, сверкали копья нумидийского конвоя, охранявшего возы с добычей.
Но должно быть, зоркие охранники обоза уже заметили преследователей, потому что отряд развернулся и с пронзительными криками, держа копья наперевес, понесся им навстречу. Нумидийские воины скакали, стоя в стременах, а их бурнусы развевались над конскими крупами, как белые крылья. Старики инстинктивно сбились в кучу, загородив собой мальчика. Издавая дикие вопли, всадники одним рывком приблизились к неизвестным. Они придержали коней, подняв их на дыбы всего лишь в дюйме от цели, чтобы рассмотреть преследователей. Они ожидали встретить воинов, готовых отобрать у них добычу, но в неверном свете уже бледнеющей луны увидели только бредущих в ночи белобородых старцев, мирно сжимающих в одной руке посох, а в другой узел с пожитками. Точно так же у них на родине странствовали по святым местам набожные паломники. При виде их темнокожие дикари только беззлобно рассмеялись, сверкнув белыми зубами. Кто-то громко свистнул, всадники снова развернули лошадей и унеслись к своей добыче, крылатые и легкие, как стая птиц, а старики еще долго стояли неподвижно, окаменев от ужаса и не смея поверить, что их пощадили и они спасены.
Рабби Элиэзер, Чистый-и-Ясный, опомнился первым. Он нежно потрепал мальчика по щеке.
— А ты смелый, — сказал он, наклонившись к нему. — Я держал тебя за руку, и она не дрожала. Ну что, рассказывать дальше? Ведь ты все еще не знаешь, куда мы идем и почему бодрствуем ночью.
— Рассказывай! — тихо попросил мальчуган.
— Помнишь, я рассказал тебе, что проклятый Тит увез наши святыни в Рим и хвастливо возил их напоказ по всему городу. Но потом римские императоры спрятали нашу менору и другие святыни Соломона в одном доме, который они называли храмом мира. Глупое название. Можно подумать, что мир хоть когда- то был прочным или имел пристанище на нашей воинственной земле. Но Бог не потерпел, чтобы Его
