откромсала кусок штанины, нанизанной на острый конец крюка, и осторожно толкнула Сашкины ноги в сторону — свободен, мол. Он понял, шарахнулся от своего якоря с неожиданной прытью, задев ее плечо ботинком, — не больно, но ведь наверняка тоже лаковые штиблеты, вот что возмутительно. Она вынырнула — и совсем расстроилась: этот идиот барахтался, безграмотно и практически безуспешно борясь с абсолютно пустяковым течением, и при этом кричал господину Сотникову со товарищи, что все в полном порядке, сейчас он доберется до берега, сейчас, сейчас, вот только девочке поможет доплыть…
— Эй, на палубе! — закричала Вера, заглушая кваканье этого идиота. — Идите на берег, вон к тому месту, где лестница! Аптечку обязательно захватите, Сашка серьезно ранен!
Два лежачих туловища испуганно переглянулись, спросили друг у друга, где аптечка, отползли от края моста и исчезли из поля зрения. А господин Сотников стоял столбом и глядел на нее, как кот на голубя. Как хищный, но хромой кот на слабую и беззащитную, но вполне здоровую голубку, упорхнувшую прямо из-под носа. Судя по выражению морды, с таким постыдным недоразумением хищный кот прежде никогда не сталкивался. Бедненький.
— Чего это я ранен? — квакнул рядом идиот Сашка. — Подумаешь, царапина… Держись за меня, сейчас я мигом до берега…
Он неловко барахтался, медленно и с явным трудом поворачиваясь в воде, как в цементном растворе, и Вера совсем заскучала. Придется его до берега волочь, идиота. Наверное, и вправду серьезно ранен, идиот. Вон, еле шевелится. Как муха в варенье. Муха величиной со слона… с мамонта. Говорят, мамонты вымерли потому, что то и дело попадали в ямы с водой, протаявшие в вечной мерзлоте, а выбраться не могли — плавать не умели. Идиоты.
— Послушай моего совета, — сердито сказала Вера, хватая этого мамонта за шкирку. — Как только выйдешь из больницы — тут же пристрели своего тренера по плаванью… Ложись на спину и не барахтайся. Ты фарватера не знаешь, а тут на дне, кроме твоего любимого крюка, много чего валяется.
Метров через пять было уже мелко, уже можно было бы и по дну дойти, но Вера все-таки плыла почти до самого берега, с печалью думая о своих новых кроссовках и с трудом волоча за шкирку мамонта Сашку. Мамонт Сашка послушно волокся, глядел в небо ошалелыми глазами, не трепыхался и даже передние лапы на груди сложил. Репетирует, что ли? Самое время. Если действительно много крови потерял, да еще переохлаждение организма…
Сашка проехал спиной по дну и вышел из комы. Сел, повертел головой, пооглядывался, не вставая, неловко выбрался на нижнюю ступеньку каменной лестницы, спускающейся к самой воде, и с тоской сказал:
— Нет, какие ноги, а? И что теперь делать?..
— Ты что, разве обе поранил? — удивилась Вера. — Я думала, что одну… Ладно, не бойся, главное — кости целы. Покажи, что там у тебя.
— А чего у меня? — рассеянно отозвался Сашка. — У меня ничего… То есть нормально. Я говорю: у тебя ноги-то какие…
— Ну, грязные, — отметила Вера с раздражением, мельком глянув на свои ноги в бывших новых кроссовках, во второй раз надетых, чтоб они провалились, идиоты. — Ну, синие… Так ведь нелегкая это работа — из болота тащить бегемота. На себя посмотрел бы… Ладно, пойду я уже. Замерзла. Прощай, утопленник. Передавай пламенный привет господину Сотникову, генеральному директору фирмы… черт, забыла название. Ну, ты постепенно сообразишь, кому привет передавать. Пламенный.
Она было шагнула к речке, заранее мысленно уговаривая себя, что вода не такая уж и холодная, вполне терпимая вода, а по сравнению с температурой ее тела в данный момент — так даже, может быть, теплая вода, даже очень теплая, прямо парное молоко, сейчас она в этой воде согреется, особенно ноги согреются, окоченели совсем. Только ангины ей не хватало…
И тут Сашка схватил ее за ногу. Обхватил ее холодную, как сосулька, лодыжку своей горячей, как утюг, ладонью. Горячей! Это как понимать?! Или они не в одной воде только что остывали? Или этот терминатор на батарейках работает? Или у этого идиота уже температура поднялась?.. Или…
— Попробуешь удержать — утоплю, — очень спокойным голосом пообещала Вера, глядя на два туловища, которые только что сошли с моста и теперь рысили по набережной в их сторону.
Лучше было бы не на туловища смотреть, а в глаза Сашке. Ее фирменным серьезным взглядом. Тогда бы он послушался. А слова — так, сотрясение воздуха. Когда они на такие мелочи внимание обращали? Но на Сашку она не смотрела, и ее нога сейчас растает в его ладони, или, наоборот, раскалится, уже раскаляется, от нее уже температура распространяется по всему организму, уже бедный организм трясется в ознобе, все, можно с уверенностью закупать этот быстрорастворимый… как его? Который снимает симптомы… И нужно немедленно посмотреть серьезным взглядом прямо в Сашкины глаза, а то он ее ногу никогда не отпустит, и ее нога расплавится, а потом сплавится с его рукой, и что тогда делать? Тогда уже ничего не сделаешь, надо делать что-то прямо сейчас…
— Нет, что ты, я не чтобы удержать, — испуганно сказал Сашка и отпустил ее ногу. — Я просто… не удержался. Извини. Никогда не верил, что такие ноги бывают. Один раз на картинке видел. Не фотография, а так, нарисованные. Но это же не считается, да?
Тема была привычная, и Вера мгновенно пришла в себя. Подумаешь, горячая рука! Подумаешь, мурашки по коже! Резкий перепад температуры, законы химии… или физики? Да хоть бы и мутной науки психологии, это уже не принципиально. Ничего быстрорастворимого закупать не надо, а надо быстренько добраться до дома и влезть под горячий душ. А времени и так в обрез. Наверное, целый час на эти догонялки угробила. Сколько там натикало? Нисколько. Стоят часы. Сколько раз говорила себе: не надо надевать часы во время утренней пробежки! И вечерней тоже! Часы, конечно, копеечные, но все равно обидно — третьи с начала купального сезона… Вера с трудом расстегнула зачуханный мокрой тиной пластиковый браслет и раздраженно выбросила часы в речку. В холодную и грязную воду, в которую ей сейчас придется опять лезть. Четыре шоколадки «Аленка», две большие черные редьки, свиная отбивная, красная икра, песочное пирожное, заварное пирожное… два заварных пирожных, стаканчик вишневого желе, хорошо бы малосольных огурчиков найти, и тогда можно будет нажарить много-много картошки. И сожрать все это на сон грядущий. Интересно, вынесет ее организм такое массированное благотворное влияние в один прием? Ничего, вынесет. И не такое выносил. Вон вода какая мерзкая. Совершенно ничего общего с парным молоком.
— Вера…
— Крепись, Александр, спасение уже близко, верные друзья спешат на помощь, — скороговоркой пробормотала она, медленно заходя в воду, ежась и с отвращением чувствуя под бывшими новыми кроссовками похрустывание ракушек в вязком илистом дне.
— Вера!
Она зачем-то оглянулась. Верные друзья были уже близко, но это ничего, не полезут же они за ней в воду. И господин Сотников, судя по всему, сигать с моста не собирается, у него перед глазами чуть живой пример идиота Сашки. А вот идиот Сашка, кажется, все-таки мечтает утопиться. Встал и руки к ней тянет. Сейчас в речку полезет со своей разодранной ногой в разодранной штанине.
— Сидеть, — строго сказала Вера и для доходчивости указала пальцем на ступеньку лестницы. — Второй раз тебя с якоря снимать мне некогда. Я и так на работу уже опаздываю.
Сашка послушно сел на ступеньку боком, вытянул перед собой раненую ногу и радостно заявил:
— Вера! А ты к тому же еще и красивая!
С точки зрения информативности ничего нового она не услышала, но формулировка ее поразила.
— Это к чему же «к тому»? — подозрительно спросила она, впервые внимательно разглядывая идиота Сашку.
— Как это к чему? — заметно растерялся тот. — К тому, что умная… Умная, да к тому же еще и красивая!
— Это кто тебе сказал? — еще подозрительнее спросила Вера. — Насчет того, что я умная… Не верь сплетням, Александр. Люди по злобе чего только не болтают.
— Никто не сказал, — упорствовал Сашка. И сиял, как ясно солнышко. — Что, я сам не вижу, что ли? И к тому же еще красивая! С ума сойти! Эй, ты куда опять?.. Ты зачем опять?.. Да не лезь ты в воду, мы тебя до дома довезем!
— Спасибо, не надо, — вежливо отказалась Вера, хмуро поглядывая на два туловища, которые уже
