приходится: и чтобы в нормальной камере сидеть, и чтобы поесть, и телефон…
Трамвай остановился, вошло несколько пассажиров.
— Он неплохой мальчик, но увлекающийся, — пояснила она. — Зачем-то увлекся бизнесом, говорил, что хочет, чтобы мы все нормально жили. А мы разве не жили нормально? Отец — профессор географии, я — доцент на кафедре иностранных языков, у нас дача, машина — все было. Сейчас машину продали, отец с инсультом, жена Бореньки с внучкой уехала в Лондон, а я передачи в тюрьму ношу…
Она не выдержала и, очевидно уже вполне поверив Кузякину, тихо заплакала, отвернувшись к окну.
— Ну что это вы, Зинаида Борисовна, — сказал Кузякин немного фальшиво, как это всегда получается у мужчин с плачущими женщинами. Трамвай ехал медленно, и за хлюпающим профилем мамы Лудова шли мимо в окне какие-то летние люди. — Мы еще поборемся.
— Вообще-то Боренька китаист, — сказала она, вытерев слезу. — Окончил Институт стран Азии и Африки, переводил поэтов, уехал работать в Пекин… Потом вдруг бизнес, какие-то телевизоры, какие-то люди… Его друзья по институту никогда мне особенно не нравились, — неожиданно закончила она и замкнулась.
— Какие друзья? — осторожно спросил Кузякин и, поскольку она молчала, продолжил: — Да, институт довольно специфический, я оттуда тоже знал кое-кого. Они к вам сейчас заходят? Нельзя ли поговорить с кем-нибудь из них?
— Вы ведете себя глупо, — сказала она, вытерев пальцем снова набежавшую слезу, — Я понимаю, вы журналист, я вас даже помню в лицо, я на вас не обижаюсь, но вас выгонят из присяжных, если вы будете расспрашивать. А к нам теперь никто уже и не заходит. Раньше чаще других заходил Пономарев, вот этот, которого Боренька как будто бы убил. Ну и еще… Никого он не убивал. Я знаю.
— Откуда вы знаете?
— Мне надо выходить, сейчас метро.
— Вы просто чувствуете так или вам что-то сказал этот человек сегодня? — проницательно спросил Кузякин, — В клетчатой рубашке?
— Да. Этот человек, который сидел в зале. — Она заговорила сбивчиво под влиянием вдруг вспыхнувшей надежды, — Я вам все расскажу, только это опасно, он так сказал. Этот человек сидел с моим сыном в одной камере. Сын ему сказал, что у Пономарева был иностранный паспорт на имя Андрея Пастухова. И что он обязательно должен был весной две тысячи третьего года, то есть уже после того, как Боренька его как будто бы убил, побывать на… на… ой, забыла! — Она побледнела от ужаса.
— Где? — спросил Кузякин, — Вы должны вспомнить.
— Не могу вспомнить, не вспомню! — в отчаянии сказала она, — Этот человек только один раз сказал, а потом испугался прокурорши и убежал. На каких-то островах… Все равно уже не поможет! Ой, я пропустила остановку, нам нельзя говорить, пустите!..
Кузякин встал и вместе с ней вышел на остановке. Он посмотрел, как мама Лудова вошла в подземный переход, и решил ехать в обратную сторону.
Суббота, 1 июля, 17.00
Хаджи-Мурат уже пытался играть на корте. Ри подавала ему несильно, и он иногда даже умудрялся попасть ракеткой по мячу.
— Снизу движение, как будто вы ковшиком зачерпываете! — крикнула Ри, направляя мяч: он попал, но отбил вбок, и мяч ударился о сетку.
Воспитуемый пошел к скамейке и вытер лицо.
— Ну что, устали? — спросила она, невольно восхищаясь тем, что даже после долгой и бестолковой беготни по корту он выглядит вполне молодцевато.
— Да, на сегодня хватит, спасибо. Вы мной довольны, моя повелительница?
— У вас уже получается, — улыбнулась Ри. — В следующий раз попробуем слева.
— В следующий раз? Мне не хочется так скоро с вами расставаться. Ведь у вас уже не будет занятий сегодня, правда? Может быть, мы поужинаем? Я знаю один ресторан, там очень вкусно, и это недалеко…
— Пожалуй, — сказала она, подумав. — А вы привезете меня обратно?
— Ну конечно! — сказал он обрадованно.
— Тогда я оставлю машину. А мне надо кое о чем вас расспросить. Сейчас я оденусь и выйду. Давайте на парковке через пятнадцать минут, хорошо?
К вечеру становилось прохладнее, ветерок шевелил листья лип, окружавших корты, и Мурат Исмаилович с трудом отвел взгляд от загорелых ног Ри, чтобы взглянуть на липы и попытаться разглядеть, кто же там так заливисто свистит и щелкает, не обращая внимания на крики играющих и звонкие удары мячей.
Суббота, 1 июля, 19.00
Когда они доели рыбную закуску, Хаджи-Мурат подлил Ри вина и сам вернулся к так интересовавшему его спутницу разговору.
— Ну вот, теперь можно и про суд, — сказал он с обаятельной улыбкой. — Но только не за едой; суд и хорошая еда — вещи несовместимые. Итак, в идеале смысл суда присяжных, который впервые появился в Англии еще в шестнадцатом, кажется, веке, заключается в том, что присяжные — это судьи факта. Они считаются просто людьми здравого смысла, и перед ними не ставится никаких сложных вопросов права. Обвинение и защита только разворачивают перед ними некоторую панораму доказательств, а присяжные затем по специальному вопроснику, составленному судьей, отвечают только «да» или «нет». Вот это, говорят они, доказано — значит, было, а это не доказано — значит, этого и не было.
— Но как же?.. — допытывалась она. — Вот прокурор рассказывает про контрабанду, как они там возили телевизоры из Китая в виде запчастей. У нее выходит, что это в самом деле контрабанда. А Роза говорит, что все растаможивали так же, под видом запчастей, и Алла, она ездила челночницей в Турцию, да Сашок тоже так сигареты возил, я ему еще помогала в Алма-Ате… Сашок — это мой муж.
— Я знаю, — сказал Хаджи-Мурат, — мы уже говорили с вами про мужа.
— Значит, получается, что это никакая не контрабанда? — Ри не хотела терять свою нить. — А как же нам отвечать, если можно только «да» или «нет»?
— Ну, это сложный вопрос, — сказал Хаджи-Мурат. — Вашему подсудимому крупно не повезло: его кто-то выбрал жертвой. Это вы на юридическом будете проходить, я вам помогу поступить. А пока не берите в голову. Вы просто так ответите, как поймете, например: нет, невиновен. В этом преимущество присяжных: они никому ничего не обязаны объяснять. И судья должен будет его отпустить.
— Его не отпустят, — сказала Ри, — Там же еще убийство. Хотя до убийства мы еще не дошли, пока у нас только контрабанда телевизоров и радиозавод в Тудоеве.
— В Тудоеве? — переспросил Хаджи-Мурат. — А как его фамилия, подсудимого?
— Лудов. Он такой, в очках, лет тридцать пять.
— Лудов, — в задумчивости протянул Хаджи-Мурат, — Кажется, Борис, правильно? Я с ним виделся раза два. Я немного работал с его компаньоном, Пономаревым.
— Что вы говорите! — закричала Ри, — Как раз этого Пономарева он и убил.
— Да ладно вам! — непроизвольно отреагировал Хаджи-Мурат, но поправился: — Хотя все может быть. Мы, адвокаты, знаем такие истории, что и поверить нельзя. Я вам как-нибудь потом расскажу, когда мы познакомимся поближе. А хотите, сейчас поедем ко мне после горячего? У меня кофе, вы такого никогда не пили…
Официант уже подкатывал к их столику тележку с горячим под крышкой.
— Нет, наверное, не сегодня, — сказала Ри, но уже не так решительно, как прежде.
Суббота, 1 июля, 23.45
Анна Петровна поглядывала на часы, висевшие над холодильником. Она крошила в узловатых пальцах засохшее печенье, которое запивала жидким чаем; хотела опять вязать, но петли путались. Наконец в замке защелкал ключ — это пришел сын Паша. Она вышла в крошечную переднюю и пытливо посмотрела на него, но не заметила ничего особенного, Паша был разве что слегка навеселе.
— Опять пиво пил? — спросила Анна Петровна.
— А чего, ма? — беззлобно ответил сын, — Суббота же.
— Это тебе суббота, а мне в химчистку надо, сменщица просила подменить.
— Ну и ложилась бы спать. Что ты меня каждый день караулишь?
— Волнуюсь, потому что я мать твоя. Не знаю, где ты есть.
— А ты мне купи мобильный и не будешь волноваться, — сказал сын миролюбиво.
— Будет тебе в понедельник мобильный, — сказала Анна Петровна, подобрев.
— Откуда? — удивился сын, — Тебе в суде премию дали за борьбу с преступностью?
— Дурак, — сказала Анна Петровна. — Присяжная одна обещала мне свой старый отдать, она богатая, ей старый не нужно.
— С помойки, значит, — сказал Паша. — Ну ладно, мы люди не гордые.
— А ты сам-то хоть что-нибудь заработал, бездельник? Ты вот когда деньги в дом будешь приносить? Только жрать горазд.
— Ладно, ладно, старая! — сказал сын, уходя к себе за шкаф.
Успокоившись, Анна Петровна снова взялась за свитер, и петельки сразу стали ложиться как надо, и она забормотала про себя, как будто произнося заклинания.
Воскресенье, 2 июля, 0.15
Мурат Исмаилович довез Ри до фитнес-центра и посмотрел, как она села в машину. Уже стемнело, светящаяся стрелка на часах показывала начало первого, но все же он решился и достал из кармана мобильный. Потом передумал, убрал его, вышел из машины и пошел к освещенному подъезду клуба; двери разъехались в стороны, внутри за стойкой скучала молодая дежурная.
— Откуда можно позвонить? Я ваш клиент, у меня села батарейка в мобильном.
— Конечно, я вас знаю, — улыбнулась во весь свой большой и мягкий рот дежурная в маечке с невразумительной эмблемой клуба, которая оставляла открытыми руки, но скрывала шею, одновременно подчеркивая грудь. — Вот телефон, звоните.
Мурат Исмаилович выразительно посмотрел на нее.
— Я пойду сварю вам кофе, — понимающе сказала девица и ушла
