странно, было немного, с уборкой можно было бы и до утра подождать. Но ведь нужно было как-то оправдаться перед собой за эту иллюминацию. Не от паники, мол, а чтобы видно было… В процессе уборки лишние ночники, бра и настольные лампы постепенно выключились. Возвращалось забытое чувство дома. Покой. Защищенность. Свое место, свои вещи, своя посуда…
Только вот своей еды в своем холодильнике не было никакой. В жестяной коробке — немножко чая, пересохшего, как порох. В сахарнице — несколько окаменелых мармеладин. В открытом пакете — две галеты… Ну, это ладно, галетам положено быть сухими.
Каждый раз, собираясь домой, она забывает о том, что там нет Клавдии Васильевны с ее неизменным: «А вот у меня только что испеклось…» Варианты — «пожарилось», «сварилось», «согрелось», «остыло». В общем — сготовилось. Готово. Приготовлено для тех, кто сам себе не готовит. Живет на готовом. Александра тоже живет на готовом. И за многие годы до такой степени привыкла так жить, что, даже собираясь в свою заведомо пустую квартиру, тащит с собой эту привычку, а не какой-нибудь бутерброд, например. Завтра надо затовариться сразу на два дня. Что может понадобиться на два дня? В этом она тоже не очень ориентировалась. Отвыкла. Ничего, завтра начнет привыкать. А есть на ночь вообще вредно.
Чашка чая с усохшей до стеклянного звона мармеладкой — сейчас, еще такая же мармеладка и пару невесомых галет — на утро. Теперь обмазать гвоздичным маслом оконные рамы и открыть форточки. Теперь — под душ и… Вот тебе на! Горячей воды нет. От этого она тоже отвыкла. В тех домах, где она работала — жила! — последние тринадцать лет, никогда не было так, чтобы когда-нибудь чего-то не было. Холодный душ. Оффули, как сказала бы Настя. Зато полезно.
От окон несло приглушенным ночным шумом большого города. Тоже отвыкла. И привычным запахам гвоздичного масла. Там он ее раздражал в последние дни. А здесь — нет, здесь нравился. Хорошо, что она догадалась захватить с собой пузырек масла. Да и вообще все хорошо.
Ей приснился замечательный сон. Вся гвоздика вокруг дома завяла окончательно и бесповоротно, сухие стебли валялись в ящиках беспорядочно перепутанной грудой, а рядом с ящиками шла та пёстрая незнакомая кошка, пренебрежительно поглядывая на это сено, и время от времени чихала в его сторону. Проснувшись, Александра первым делом подумала, что незнакомая кошка — наверняка ничья. А по усадьбе повадилась гулять потому, что там собак нет. У всех соседей были сторожевые собаки. Хозяин собак не любил. Говорил: «Рабы». Интересно, как он к кошкам относится? Настя обрадовалась бы котенку…
Кажется, это называется «брать работу на дом». Не надо сейчас об этом думать. Надо думать о другом. Для начала — проверить, все ли в порядке в ее хозяйстве.
В хозяйстве все было в порядке. Телефон не отключили. Александра обзвонила коммунальные службы — деньги за квартплату, газ и электроэнергию переводятся исправно, задолженности нет. В почтовом ящике сломан замок. Но это пустяки, она все равно никогда не получала ничего, кроме бесплатных газет с рекламой не нужных ей товаров и услуг. На лестнице встретилась Раиса Алексеевна со второго этажа:
— Ах, Шурочка, здравствуйте, как я вас давно не видела! Вы прекрасно выглядите! Наверное, в отпуске были? А вас Инна искала. Знаете, которая наш подъезд моет… Говорит, вы ей за уборку должны. Звонила — звонила, а никто не открывает. Она завтра опять тут мыть будет, так уж вы, Шурочка, имейте в виду…
Нехорошо получилось. Бабушка Инна живет на копеечную пенсию и на копеечную плату за мытье подъездов. Прошлый раз Александра заплатила ей, кажется, за полгода вперед. Может быть, и должна за последний месяц. В этот раз надо отдать за год вперед, два старых полотенца, запасы стирального порошка и средство для мытья окон. Бабушка Инна всегда радуется таким вещам. А у Александры все это валяется в пустой квартире мертвым грузом…
И тряпки в шкафу — тоже мертвым грузом. Не так уж их много, но и те ведь не носит. Платья висят годами, выходят из моды. Правда, у нее сроду не было одежды, которая вообще когда-нибудь в моду входила. Почти все — в стиле униформы гувернантки. А это что такое? А это вообще мамины брюки. Наверное, она их носила лет тридцать назад. Да и не похоже, чтобы носила, совсем новые. Белый лен, очень хорошее качество. Сейчас такие опять в моду вошли. Надо же — как раз… Может быть, выйти в брюках? Никогда она в брюках не ходила, даже интересно. И футболочка подходящая есть, и даже действительно модная — она ее зимой купила, как раз в прошлые свои выходные, но забыла здесь. А босоножки старые, зато удобные, как домашние тапки.
Александра посмотрелась в зеркало, очень себе понравилась, пожалела, что нет какой-нибудь дурацкой летней шляпы, подумала и обмотала голову маминым крепдешиновым шарфом, как чалмой. Белые штаны, белая футболка, белая чалма… Черные очки. Совершенно неузнаваема. Лицо и руки казались очень смуглыми. А она всю жизнь считала, что очень белокожа. Правда, она никогда в жизни не носила ничего белого. Кажется, она вообще никогда в жизни не носила ничего, кроме карнавальных платьев гувернантки. И еще несколько раз надевала карнавальное платье для падишахских праздников тщеславного Германа Львовича.
В общем-то, и сейчас она чувствовала себя одетой в карнавальный костюм. Зато сейчас этот костюм ей нравился. Надо еще найти ту плетеную пляжную сумку, которую она чуть не выбросила в прошлом году. Не выбросила только потому, что сумка была мамина. Маминых вещей и так почти не осталось. Да Александры Комисаровы вообще особо вещами не обзаводились. В чужие дома вещи ведь не потащишь. А свой дом появился только у последней из Александр. Но привычка жить без лишних вещей перешла к ней, наверное, по наследству.
Зато у нее есть деньги. Много. И сейчас она их будет тратить. Зачем она зарабатывает такие деньги, если практически ни на что их не тратит? Вот, например, ей давно хотелось… Ей ведь чего-то хотелось? Чего-то красивого. Или очень нужного? Забыла.
Ай, ладно, потом вспомнит. Сейчас ей хочется есть. Так что сейчас она пойдет тратить деньги на пошлые пельмени, ветчину и картошку. И что-нибудь для салата. И что-нибудь из сладкого. Миндаль в шоколаде. И что-нибудь солененького. Грибы, огурчики и рыбку. И хорошего сыру. И шампиньонов, запеченных в сметане… Да, но их придется самой же и запекать. А потом все не съеденное опять выбрасывать перед тем, как уехать из дому на полгода. Проще позавтракать в соседней пиццерии, а пообедать… Ну, там видно будет.
На площадке второго этажа Александре опять встретилась Раиса Алексеевна. Не узнала. Посмотрела подозрительно, поджала губы. Александра прошла мимо, как незнакомка. Дыша духами и туманами. Ой, как интересно, оказывается. Надо купить духи. «Красную Москву». Насте они нравятся.
Внизу у входной двери топталась еще одна знакомая соседка. Неловко возилась с замком входной двери, пытаясь нажать на рычажок локтем. Больше нажимать было нечем: в одной руке она держала огромный клетчатый баул, в другой — годовалого сына.
— Привет, Алена, — подходя, сказала Александра. — Сто лет не виделись. Это у тебя Федька уже такой? Ну-ка, посторонись, я открою.
Алена оглянулась, ахнула, расплылась до ушей, вместо того, чтобы посторониться, сунула Александре Федьку и, освободившейся рукой открывая дверь, радостно зачирикала:
— Ой, Саш, привет! Тебя не узнать! Ты давно дома? Надолго? Ой, приходи к нам завтра, праздновать будем. Федьке завтра год! Представляешь? Чужих не будет, только мать с отцом придут. Ну, мой еще своих привезет… Ты приходи, а то правда сто лет не виделись! Даже поговорить не с кем, прямо тоска… Расскажешь хоть, что у тебя как. Что ж, правда, видимся раз в полгода! Соседи называется! У тебя хоть жизнь, ты в обществе, а я все время дома сижу… Если выхожу — так вон, в химчистку… Завтра свекровь припрется, а этот вредитель на покрывало какао пролил. А она мне это покрывало только в прошлом месяце подарила! Свекровь-то! Представляешь? Ну, вот и несу, чтобы завтра постелить. А то если не увидит — обязательно спросит! Хорошо, что химчистка рядом. В феврале открыли. Итальянская! Ты не была, нет? Пойдем, покажу! Тут два шага!
Алена шустро семенила рядом, часто перекладывая свой баул из руки в руку и безостановочно жестикулируя освободившейся рукой. Александра несла на руках Федьку, слушала Аленино чириканье, думала, что бы такое подарить мальчику завтра, и с любопытством посматривала по сторонам. Каждый раз, приезжая домой на выходные, она обнаруживала во дворе и вокруг дома массу изменений. При ней никогда ничего не делали. Не рыли канавы, не сажали деревья, не строили детскую площадку. Она приходила — и видела: появилась канава, выросли деревья, детская площадка расположилась прямо на пути от подъезда к троллейбусной остановке. На детской площадке всегда, летом и зимой, на крошечных лавочках, на качелях и
