же мишку панду, какого отвезла нынче Настёне.
Подходя к дому, подумала, что надо бы надеть черные очки. Поставила пакеты на землю, полезла в пляжную плетеную сумку — под лучом еще яркого солнца прямо в глаза острыми искрами брызнул камень прабабушкиного кольца. Правильно напомнил, ей бы следовало раньше сообразить. Покрутила кольцо на пальце, хотела снять, но просто перевернула камнем в ладонь. Вот так. Обычный серый ободок, совершенно не бросается в глаза, глупая бижутерия престарелых библиотекарш и продвинутых пятиклассниц… На детской площадке опять взрослые мужики — четверо. То ли компания, то ли каждый сам по себе — не понять. Подхватила пакеты, подумала — и направилась к первому подъезду, где жила бабушка Инна.
— Я вас слушаю, — важно сказал домофон голосом бабушки Инны.
— Я из двести двенадцатой… Долг принесла.
— Ой, доченька! — заорал домофон чуть ли не на весь двор. — Входи, доченька!
Замок щелкнул и запиликал. Александра нырнула в дверь и, закрывая ее за собой, быстро глянула в сторону детской площадки. Трое мужиков снялись с якоря и гуськом потянулись в сторону троллейбусной остановки. Один остался. Сидел на низенькой детской скамейке, неторопливо сосал что-то их горлышка темной бутылки. Пиво? Тогда — вряд ли привидение.
— Доченька! — на пороге своей квартиры в проеме распахнутой двери уже нетерпеливо топталась бабушка Инна, улыбалась с такой радостью, будто и правда родная дочь к ней в гости идет. У бабушки Инны не было дочери. Бабушка Инна называла доченьками всех женщин моложе пятидесяти. Тех, кто старше пятидесяти, — подругами. — Ой, доченька, вот уж молодец, вот уж кстати! А то мне пора, и порошок покупать, и щетку, и перчатки новые! И мыло тоже! А денег-то и нету! А ты как раз и принесла! Молодец, доченька!
— Не надо порошок покупать, — сказала Александра, отдавая деньги. — У меня запасы не тратятся. Дома почти не бываю, не стираю ничего. А завтра опять уеду, надолго, наверное. Зачем мне порошок? Я хотела его вам принести, да забегалась сегодня. Теперь уж завтра, ладно?
— Доченька, да чего ж до завтра ждать? Ты сейчас ведь домой? Давай я с тобой пойду! Сразу и заберу все, что отдашь.
Вот это удачно получилось. Во дворе по пути от своего подъезда до подъезда Александры бабушка Инна раз пять назвала ее доченькой и ни разу — по имени. Имен она ничьих не помнила. Голос у нее был громкий, и тот, кто все еще сидел на скамеечке на детской площадке, должен был услышать. И подумать, что это идут мать и дочь, совсем не те люди, которые его интересуют…
Впрочем, может быть, его вообще никто не интересует. Мало ли их тут сидит, на детской площадке. И летом, и зимой. И круглые сутки. Совершенно случайные алкаши.
Нагрузив бабушку Инну коробками с порошком, бутылками с какой-то бытовой химией, парой старых, наверное, старше самой Александры, наволочек и кое-какими одежками, которые она все равно не носила и носить не будет, Александра закрыла за бабушкой Инной дверь, подошла к кухонному окну и, как вчера вечером, осторожно выглянула из-за занавески во двор. Мужик, который только что сосал пиво на детской площадке сейчас неторопливо уходил прочь. Нормальный алкаш. Или даже не алкаш. Может быть, кока- колу пил. Имеет право, вон какая жара. Сел, попил водички, передохнул, пошел своей дорогой. Симпатичный парень.
А на лавочке под сиреневым кустом уже устраивался следующий алкаш. Или не алкаш? Часовым полагается смена. Да чтоб же вам всем…
Тренькнул дверной звонок. Александра так вздрогнула, что в руке дернулся и оглушительно громыхнул о плиту чайник. Кто это может быть? Никто. К ней никто никогда не приходит. У нее нет друзей, приятелей, сослуживцев и даже, по большому счету, знакомых, которые могли бы прийти на огонек. Она никому не будет открывать. Ее нет дома.
Звонок тренькнул два раза. Ну да, как же это ее нет дома, если только что в ее квартире что-то грохотало так, что весь подъезд слышал…
Александра на цыпочках подошла к двери и с замиранием сердца осторожно посмотрела в глазок. Страшно было — просто до тошноты.
За дверью нетерпеливо пританцовывала Алена. Протянула руку вверх. Звонок затарахтел уже настырно, без пауз. Александра перевела дух и открыла дверь.
— Ну, наконец-то, — весело зачирикала Алена, бесцеремонно шагая через порог и тесня Александру большой картонной коробкой, — кажется, обувной. — Хорошо, что ты дома. Недавно пришла, да? Я тебе звонила — звонила… Не готовила еще? Ну и правильно, и не готовь. Я тебе вон чего принесла, смотри… К завтраму-то все равно все новое готовить, а это куда? Простоит день — и пропадет. Жалко. Чего ты как вареная? Бери в руки-то! А, у тебя чайник… Ну, скажи, куда поставить… Мне некогда, я побежала, там Федька один… в манеже, правда, но все равно… Найдет способ улизнуть. Это у них в крови.
Алена бодро протопала в кухню, громыхнула коробкой о стол почти так же, как Александра — чайником о плиту, и направилась опять к двери, не переставая говорить:
— Супчик грибной — в банке. И голубец тоже в банке. А салат прямо в миске, чего его туда-сюда перекладывать… Миску завтра принесешь. Ты ведь придешь, да? Приходи! Банки тоже принесешь, а то у меня уже мало осталось… Ну, до завтра, да?
— Спасибо, Алена, — растерянно сказала Александра, когда та уже была на лестничной площадке.
Алена остановилась, оглянулась и озабоченно спросила:
— А хлеб у тебя есть? Я про хлеб забыла! Принести?
Александра захохотала. До слез. Истеричка.
Алена терпеливо дождалась, когда она кончит смеяться, без обиды сказала:
— Во, мои все тоже ржут. Говорят: наготовишь на роту солдат, а потом соседей угощаешь… силовым приемом. Ну а что ж не угощать-то, если вкусно? Правильно я говорю?.. Да, хлеб-то принести?
— Нет, не надо, — с трудом ответила Александра, чувствуя, что сейчас опять будет смеяться. Или плакать. — Спасибо, Алена, не надо больше ничего…
— Хотя да, там же еще пирог есть, с мясом, — вспомнила Алена с явным облегчением. — Сойдет за хлеб. Кушай на здоровье. Побегу, а то Федька…
Она шустро потопала вверх по лестнице, Александра закрыла дверь и осталась стоять, задумчиво разглядывая чайник в своей руке. Зачем она с чайником ходит? А, ну да, вскипятить хотела. Хоть чайку для начала попить, целый день голодная, дотерпеть бы, пока что-нибудь приготовится… А оказалось, что ничего готовить не надо. Она опять живет на готовом. Планида.
Она съела все, что принесла Алена, с жадностью, но и с некоторыми угрызениями совести — из магазина-то пакет стоял еще даже не разобранный. Ветчина, сыр, банка красной икры, помидоры, огурцы, несколько больших темно-бордовых яблок, пачка сливочного масла, пачка пельменей — в общем, и без Алениного угощения с голоду не умерла бы. Да, надо же было хотя бы масло и пельмени в морозилку сразу сунуть. Да и все остальное разложить по местам.
Сытая, благодушная и несколько сонная, Александра выкладывала из магазинного пакета банки и свертки, устраивала в холодильнике, безотчетно радовалась: холодильник уже не пустой, вон сколько запасов, сразу видно — в доме живут…
Зазвонил телефон. Домашний. Ей никто никогда не звонил. Некому было. Наверное, это Алена беспокоится: как же Александра обошлась без хлеба?
— Александра Александровна, у вас там все в порядке?
Сан Саныч. Какого черта… пардон, почему даже в собственном доме и, между прочим, в собственный выходной он не может оставить ее в покое?! Или что-то случилось там, у них… с Настей?
— Что-то с Настей… — Александра даже не спросила, голос не слушался, и никакой вопросительной интонации не получилось.
— А что с Настей? — весело удивился Сан Саныч. — Ничего с Настей. С дедом играет… Саш, ты там… Эй, Саш! Я тебя напугал? Извини. Я просто так позвонил. О тебе беспокоюсь. Одна в четырех стенах… Голодная… Хотел на ужин пригласить. В ресторан. Как тебе идея?
— Господин подполковник, что вы себе позволяете? — рявкнула Александра, с трудом отходя от пережитого страха. — Это называется использованием служебного положения в личных целях! У меня выходной. И я желаю его провести так, как… я желаю!.. И вообще я только что поужинала. Нет, Сан Саныч,
