подпевала. Мы пели и смот-рели на парад, толстые шмели прилетели с розовых кус-тов миссис Баггетт. Тогда я еще не знала, что у меня са-харная кожа, но я не боялась пчел, узнав на опыте, что они почти никогда меня не кусают.
Взрослые не обращали на меня внимания, а меня, тем шмели один за другим уселись на мое лицо, руки, волосы. Неожиданно миссис Баггетт прекратила петь и тихо сказала моему отцу: «Джон Альберт Макгиллен, пение твоей девочки заставило пчел сесть на нее». Папа и мама быстро обернулись, чтобы посмотреть на меня. Я спокойно смотрела на них, а несколько десятков шме-лей сидели у меня на лице и в волосах.
Мама не ахнула, не закричала, только потянулась за парой бумажных американских флажков, которые мис-сис Баггетт воткнула в горшок с кустиком герани.
— Простите, миссис Баггетт, но я воспользуюсь ва-шими флагами, чтобы согнать шмелей с Хаш.
— Незачем, — вмешался отец.
Высокий, тонкий, с отступившими назад огненно-рыжими волосами, он улыбался, глядя на меня, и я знала, что такой доброй улыбки нет ни у кого в мире. У него был тихий миролюбивый характер, так что пчелы садились на него тоже. Отец достал трубку из кармана своей вы-ходной клетчатой голубой рубашки, набил ее табаком из кожаного кисета, зажег спичку, раскурил трубку и выдохнул дым в мою сторону.
Шмели тут же разлетелись в стороны парами и квар-тетами.
— Послушайте, они жужжат очень мелодично, — удивилась миссис Баггетт. — Джон Альберт, ты волшеб-ник. Ты заставил шмелей петь.
У меня в душе зародилось восхищение маленьким чудом и восхищение отцом, которое самые счастливые из детей хотя бы раз в жизни испытывают по отноше-нию к своим родителям. Папочка спас меня. Я уже знала, что нас с ним объединяет магическое умение Макгилленов обращаться с пчелами, и тот случай лишь подтвер-дил это. Папа улыбнулся мне, а потом снова стал смот-реть парад. Мама с облегчением вздохнула и воткнула флажки обратно в горшок с геранями.
Миссис Баггетт, последняя великая хранительница южной традиции женского исполнения церковных гимнов, перегнулась через ручку качалки и поманила меня узловатым сухим пальцем, напомнившим мне ветки Большой Леди. Когда я придвинулась к ней, она не-громко сказала:
— Твой папа — укротитель пчел, как и ты. Человек, который на это способен, обладает душой необыкно-венной храбрости и доброты. Запомни это. Всегда ищи мужчину, способного укротить пчел. У него в душе осо-бая музыка.
Я приложила руку к сердцу и кивнула. Маленький неукротимый шмель сел мне на руку, когда я давала эту клятву, и подслушал меня, чтобы рассказать об этом всем остальным пчелам в мире. Но миссис Баггетт умерла следующей весной, не дав мне больше ни одного совета. Через несколько лет умер папа, а потом появился Дэви, и я нарушила все свои клятвы.
Я так и не сумела найти мужчину, способного укро-тить пчел.
Я не встречала таких людей — до тех пор, пока на моей ферме не появился Ник Якобек.
Я услышала топот ног. «Это не Дедуля, — догадалась я. — И не Дэвис. Мой сын бегает, как жираф, — эдаким медленным галопом». Я осторожно повернула голову, чтобы не потревожить ос, цеплявшихся, словно щенки, за мои щеки и уголки губ. Боковой вход в амбар, напол-ненный розовато-голубым светом неба, казался окном в мир. Вынужденная сидеть не шевелясь, я почувство-вала, как меня завораживает этот контраст темноты и света, шаги незнакомого человека и медленное биение моего сердца. Маленькая оса взлетела с моего пальца в поисках нового места и опустилась среди своих подруг на сгиб моего локтя. Осы двигались в собственном ритме, словно музыканты на параде. Миссис Баггетт могла бы ими гордиться.
Шаги затихли. На фоне света и деревьев показался высокий силуэт мужчины. Я увидела длинные, чуть рас-ставленные ноги, опущенные вдоль тела руки. Бронзо-вые листья дубов служили ему фоном. Осы угрожающе зажужжали.
Он сделал шаг вперед.
— Не двигайтесь! — тихо приказала я. — Не шевели-тесь, иначе они набросятся на вас.
— Вы сильно искусаны? — Его низкий голос звучал спокойно, но выговор был не южный. Хороший, силь-ный голос, который трудно забыть.
— Я совсем не искусана, не беспокойтесь. Просто у меня талант привлекать к себе пчел и ос.
Я легонько дунула, когда оса уселась на мою ниж-нюю губу. Она улетела. Холодные мурашки поползли по моей коже. Незнакомец сделал еще шаг вперед, сту-пая очень осторожно для высокого человека. Я открыла рот, чтобы предупредить его, но не произнесла ни слова.
Он остановился в узком луче света и смотрел на меня словно завороженный. И я смотрела на него, как ребенок в церкви.
У него было суровое, холодное лицо без морщин, плотная шапка темных волос и темные глаза. И эти глаза смотрели прямо на меня. Он осторожно поднял руку, открыл нагрудный карман старенькой фланелевой ру-башки, заправленной в потертые армейские штаны, и достал длинную сигару. Одновременно он изящным жестом выудил из кармана штанов серебряную зажи-галку.
Затаив дыхание, я следила, как этот человек снимает с сигары обертку, откусывает кончик.
— Давайте посмотрим, что можно сделать, — сказал он, опускаясь на колени на расстоянии вытянутой руки от меня.
Он вложил конец сигары в рот, сложил домиком широкую, рабочую руку, щелкнул крышкой зажигалки, и появилось голубое пламя. Он зажег сигару со спокой-ной уверенностью человека, который знает, сколько вдо-хов требуется, чтобы соединить табак и пламя. Когда он выдохнул, мягкое серое облако и сладковатый аромат поплыли в мою сторону.
Заходящее солнце освещало одну половину наших лиц, оставляя другую в тени. Я взглянула на него, и мне понравилось то, что я увидела. Странно, но этот незна-комый человек сразу вызвал во мне доверие. Между нами установилось равновесие, пусть временное, но до-статочное для того, чтобы не забыть эту минуту.
Он снова затянулся и выдохнул облачко ароматного дыма, окутавшее меня. Осы не набросились на него, а лишь незлобиво жужжали. Мое сердце замерло в ожи-дании. Я наконец нашла человека, который умеет укро-щать пчел!
Осы начали неохотно отрываться от моей кожи. Я подняла руки. Десятки насекомых поплыли в облаке дыма, скорее ленивые, чем раздраженные, пока все не последовали за дыханием незнакомца и не исчезли в щели между бревнами. Я не отрывала взгляда от лица мужчины, пока не поняла, что мои руки свободны.
Однако несколько ос все еще упрямо цеплялись за мой подбородок. Я чуть нагнула голову, окуная лицо в душистое облако, ощущая его дыхание, поскольку он подвинулся ближе. Так близко, что мы могли бы поце-ловаться. Я чувствовала тепло его кожи. Он выдыхал маленькие облачка дыма, освобождая от ос мои глаза, щеки, пока не осталось лишь одно насекомое в уголке губ. Он нагнулся еще ближе и выдохнул последний раз прямо на мои губы. Крошечная оса поднялась в воздух и исчезла между старых досок амбара.
Мы не отодвинулись друг от друга на безопасное расстояние. Мы смотрели друг на друга со смешанным чувством нежности, удивления и желания. Я думаю, мы оба знали в тот момент, что принесем друг другу радость и беду. И не один раз.
— Почему вы не испугались? — спросил он.
— Вас? Или ос?
— И меня, и ос.
— Я всегда верила осам. А они поверили вам.
В его глазах появилось странное выражение — суро-вое и чуть насмешливое.
— Миссис Тэкери, — спокойно произнес он, — меня зовут Ник Якобек. Я приехал, чтобы забрать Эдди и увезти ее домой.
Я с силой выдохнула воздух и кивнула:
— Отлично.
Вот так осень, начавшаяся в Техасе, в военном лаге-ре, продолжилась в Джорджии. Эту часть света я знал по стереотипам и никогда не испытывал к ней интереса. А теперь я стоял в симпатичном старом амбаре в окру-жении старых фермерских инструментов, окутанный ароматом спелых яблок, и смотрел на женщину,
