поезда. Машинист напротив окна читал газету. Прошла в самый конец платформы, как можно дальше. Настолько далеко, что шум станции неожиданно стих. Села на самый край платформы со стороны спуска.
Стоял апрель, и я это ощутила. Легкий холод пробирался с тыльной стороны рук и сквозь всю мою одежду — пальто осталось в поезде на сиденье. Предстояла самая светлая часть года, и все светлые месяцы простирались где-то далеко впереди меня. Я спрятала руки в карманы и стала пробираться к спальному вагону, ощущая звон при каждом шаге. Пришлось обходить кучи туалетной бумаги и скопления сточных вод, к тому же я поранила ноги о неровный щебень на откосах между спальными вагонами; ноги болели уже после того короткого расстояния, что мне удалось преодолеть. Впереди в отблеске городского освещения едва виднелись изгибающиеся рельсы, и, отойдя еще дальше от станции, я окунулась в кромешную тьму. Все, что я могла сейчас слышать, — темнота, проезжающие где-то вдали по дороге автомобили, случайный шорох листьев на кустах и шуршание мусора, валявшегося на железнодорожных насыпях по обе стороны путей. Я могла осязать все это, вдыхая холодный воздух, который расползался по нёбу со вкусом дизеля или бензина с примесью ароматов свежей древесины, травы и земли.
Как только раздался звонок, я тут же ответил.
— Алло? — сказал я.
Сначала прозвучал вопрос, приму ли я звонок за счет абонента, потом последовала пауза, и тогда я услышал твой голос, записанный на автоответчик в то время, когда ты там находилась, — ты представилась по имени.
— Да, — подтвердил я громко и уверенно в тот момент, когда это и полагалось сделать, так что никакой ошибки быть не могло.
— Привет, — сказала ты.
У тебя все прекрасно. С тобой вообще ничего не случилось. Ты звонила из телефона-автомата в работающем всю ночь супермаркете. Ты ехала поездом, который остановили из-за произошедшего где-то на путях несчастного случая. Тогда ты пошла домой пешком. Ты рассчитывала, что предстоит пройти тридцать миль. Несколько часов ты шла по рельсам, пока трое железнодорожников в флуоресцентных жилетах не бросились за тобой вдогонку, отчитали тебя и пригрозили преследованием в судебном порядке. Извинившись, ты пошла по обочине проселочной дороги и с другой стороны поля увидела огни супермаркета. Ноги испачканы грязью вплоть до лодыжек, туфли в грязи не только снаружи, но и внутри. От тебя пахнет фермой.
Одной рукой я прижимаю телефон к уху, а другой — протираю глаза. Я все еще думаю о твоем голосе, который шел в эфир с телефонной ленты и с ударением произносил имя, короткое и бесхитростное.
— Середина ночи, а здесь удивительно людно, — заметила ты. — Дюжина, может, даже больше, посетителей что-то покупают в магазине. Кто бактерицидный пластырь, кто апельсиновый сок. Только что рассчиталась у кассы одна женщина, она пришла сюда среди ночи, чтобы купить пару детских носков. Почему носки ребенку покупают среди ночи?
— Не знаю, — сказал я.
Я и вправду не знал. В этот миг ничего не приходило в голову, кроме звучания твоего имени. На самом деле всего лишь имя; но что-то в действии автоответчика причинило мне боль.
— Жаль, что я не спросила ее, — продолжала ты. — Она уже ушла. Теперь мне никогда это не выяснить. Вон там появился мужчина, в его корзине полно печенья, причем только французский бисквит. Он сказал, что объездил все города, покупая какой-то особенный вид печенья, потому что это печенье можно купить лишь в сети супермаркетов. Поразительно, чего только люди не придумают.
— Да уж, — согласился я. — Действительно.
— Здесь некоторые из служащих танцуют друг с другом в проходе между полками с кофе и чаем, — вновь заговорила ты, — они включили радио через громкоговоритель. Кругом разбросаны коробки с товаром, они их распаковывают, чтобы подготовить на завтра, то есть сегодня, раскладывая содержимое по полкам. В то время, когда мы обычно спим, кто-то вскрывает огромные коробки с товаром и раскладывает все по полкам или разрезает бечеву на кипах новых газет, чтобы распределить их по газетным киоскам в супермаркетах и магазинах, и, покупая газету или что-либо еще, мы никогда даже не думаем об этом.
— Угу, — промычал я.
— На самом деле очень интересно побывать в супермаркете без копейки в кармане, — засмеялась ты.
— Это точно, — подтвердил я. — Держу пари.
Ты сказала мне, что оставила в поезде кошелек и жакет, а также купленные книги, работу, которую брала на дом, очки и мобильный телефон.
— Так или иначе, но все это уже пропало, — посетовала ты. — Хотя надо будет попытаться вернуть очки.
— Тебе следует заблокировать твои банковские карточки, — посоветовал я.
— Но как? — спросила ты. — Наверху лежит моя чековая книжка, там на внутренней стороне указан номер телефона, по которому нужно позвонить в течение двадцати четырех часов. Слушай, я тебя разбудила? Я даже не представляла, что уже столько времени, пока не зашла сюда и не глянула на часы.
— Не переживай, все в порядке, — успокоил я. — Ты же знаешь. Я дремал на диване.
— Кстати, я слышала птицу, — сказала ты. — Я как раз шла мимо в ту минуту, когда она запела, ведь они поют по утрам, кроме тех дней, когда совсем темно и не слышно пения других птиц. Интересно, что это была за птица. Какие птицы могут так распевать ночью?
— Погоди, есть кое-что поважнее, — напомнил я. — Надо заблокировать твои карточки, и ты должна это сделать сама. Не думаю, что они разрешат это сделать кому-то другому. Если я позвоню, вполне возможно, мои слова не воспримут всерьез.
— Меня на самом деле это мало беспокоит, — сказала ты. — Мне все равно. Пусть тот, кто их нашел, пользуется ими. Пусть возьмут все деньги, что лежат в кошельке. Да на здоровье! В любом случае на счетах почти ничего не осталось. Ну, разве что за исключением одного. Впрочем, на нем довольно приличная сумма. Может, ты все-таки позвонишь насчет этого счета? Это — золотая дебетовая карточка. Тебе не трудно? Другой счет меня не беспокоит. О Господи! Моя кредитная карточка! Кажется, она тоже осталась там.
Я записал «кредитная карточка» и сказал, что, если они не разрешат мне их заблокировать, я попрошу зарегистрировать утерю, чтобы снять с тебя ответственность за все, что произойдет после моего звонка. Потом посмотрел на часы. Десять минут четвертого.
— Будет лучше, если я сейчас же все сделаю, — рассудил я.
— Нет, подожди, — попросила ты. — Подожди еще минуту.
— А что с тем мужчиной, который скупает печенье? Представляешь, вдруг он делает покупки с твоей кредитной карточкой? — предположил я.
— Меня это не волнует, — сказала ты. — Не уходи. Послушай. Тебе слышно?
— Что? — спросил я.
— Тс-с-с. Слушай, — прошептала ты.
Донесся монотонный приглушенный стук, напоминающий биение какого-то промышленного аппарата. Возможно, это было биение моего сердца. Что-то так сильно застучало внутри, что меня аж качнуло в сторону, когда я стоял в холле с телефонной трубкой в руке.
— Ну, что, тебе слышно? — спросила ты.
— Едва, — ответил я.
И вдруг ты запела под этот стук. В тот миг, когда я пришел в себя, ты уже пела вовсю. «Прежде чем наложить макияж, макияж…»
— Я слышу, что с тобой кто-то еще поет.
— Это Керри, — сказала ты.
— Кто? — спросил я.
— Керри. Она работает на кассе, — пояснила ты. — Ей только девятнадцать, но уже трое детей, причем самому старшему нет еще и пяти, им с мужем приходится работать день и ночь, только чтобы продержаться, вот ужас.
