Трижды обходил в обход их И обскакивал в обскок, Но как стаду вслед ни прядал, Сотрясая холм и дол, Ближе чем на трижды выстрел К мчащимся не подошел. Эх, кабы не на просторе, А в ущелье их застиг! Был бы праздник в горной келье И на вертеле — шашлык! Пир бы длился, дым бы стлался… Созерцая гордый рог, Здорово бы посмеялся В бороду свою стрелок! С горы на гору, и снова Под гору, и снова ввысь. Целый день гонялся тщетно — Руки, ноги отнялись. Голоден. Качает усталь. Кости поскрипом скрипят. Когтевидные цриапи Ногу до крови когтят. Пуще зверя изнемогши, Точно сам он был олень, Злу дивится, дню дивится, Ну и зол, дивится, день! А уж дню-то мало сроку. Глянь на солнце: ввысь глядит, Вниз идет. Уж скоро в долах С волком волк заговорит. Холм с холмом, тьма с тьмой смесится: С горной мглой — долины мгла. Скроет тура и оленя, Скроет шкуру и рога. «Матерь мощная! Царица Векового рубежа, Горной живности хозяйка, Всей охоты госпожа, Все охотники — сновидцы! Род наш, испокон села, Жив охотой был, охота ж Вещим сном жива была: Барс ли, страшен, орл ли, хищен, Тур ли, спешен, хорь ли, мал, — Что приснилось в сонной грезе — То стрелок в руках держал. Матерь вещая! Оленя Мне явившая в крови, Оживи того оленя, Въяве, вживе мне яви! Чтобы вырос мне воочью Исполин с ветвистым лбом! Чтобы снившееся ночью Стало сбывшееся днем». Помоляся, стал Мтварели Хлеб жевать — зубам гранит! Вдоль по берегу ущелья Вверх глядит, вперед глядит. Островерхие там видит Скалы статной вышины. Можжевельником покрыты, Папортом опущены. С можжевеловой вершины Мчит ручей хриплоголос, Пеной моет — все ж не может Дочиста отмыть утес.
